– Нет, ну ты чего, цуцик?! Ты отродясь не ревел!

– Яну украли, – Елизар уткнулся Сазону в грудь и зарыдал в голос.

Смотреть на это не было сил, и я погладила Мальцева по длинным, спутанным волосам. К нам подбежал Бизя.

– Так уж и украли! Кому нужна обезьяна? Да она просто сбежала! – выдвинул он свою версию.

– Нет! Янка не могла от меня сбежать! Пока я спал, кто-то забрался в домик через окно, усыпил её хлороформом и утащил! Вот… я нашёл это в лесу, – он вытащил из кармана марлевую повязку. – До сих пор эфиром воняет! Господи, как же я жить-то без неё буду?! – Мальцев рыдал как ребёнок.

– Цуцик, да не убивайся ты так, я тебе новую обезьяну куплю! – развёл руками обескураженный такими эмоциями Сазон.

– Новую?! – заорал вдруг Мальцев, никогда раньше не способный на повышенный тон. – Новую?! – с кулаками бросился он на деда, заливаясь ручьями слёз. – Это бабу можно купить новую, а обезьяну… – Он оставил затею поколотить Сазона, сел на землю и обхватил голову руками.

– Время, время уходит! – взмолился Бизон. – Тут люди могут погибнуть, при чём тут какая-то парши…

Я ткнула Бизю кулаком в бок, и он замолчал. Сазон помог Елизару подняться и повёл его к машине, обняв за плечи и приговаривая:

– Вернётся твоя мартышка, цуцик! Сам подумай, кому такая головная боль нужна? Как только от наркоза очухается, прибежит, как миленькая. Баловство это чьё-то, небось, деревенские спёрли, как экзотический объект! Наиграются и отпустят! А животные они хозяев искать умеют, даже если те находятся за тысячи километров! Поехали, тут такие новые обстоятельства нарисовались…

Дед обнял друга, и укачивал его, и забалтывал, пока тот не высморкался наконец в свой шейный платок и не заявил, что вполне способен вести машину.

В автобусе Троцкий, держа на отлёте руки в перчатках, поджидал Глеба.

– Нет там ничего, – с отрешённым лицом сообщил он.

– Ты хорошо смотрел?

– Глеб Сергеич, я ему помогал, – поддержал директора Герман. – Мы вместе… того… Заодно я и контейнер почистил. Всё чисто, в смысле, ничего лишнего!

– Та-а-ак, – протянул Глеб и на скулах у него дёрнулись желваки. – Идём по трассе сто двадцать, поэтому прошу всех быть аккуратнее, без надобности по салону не шастать, иначе в случае торможения будут травмы. Едем! – крикнул он деду.

– В путь! – ответил Сазон и, газанув, с рёвом совался с места. Мальцев тронулся интеллигентнее, несмотря на неуёмную мощь своей спортивной машины.

Мы выстроились в колонну и вылетели на трассу слаженным трио, где каждый участник чувствует дыхание, ритм и мысли другого.

За окнами как в калейдоскопе мелькали названия придорожных сёл – Образцовка, Березовка, Быстрянка, Суртайка. Слева проносились скальные включения, справа шумела Катунь. С каждым километром мы приближались к конечной точке безумной гонки. За спиной остались Долина Свободы и Майма. И даже Катунь осталась позади, потому что в Усть-Семе мы пересекли её по мосту.

В разбитый лобовик бил встречный ветер. Он трепал волосы, хлестал по щекам, сшибал с носа очки.

Сначала мне это казалось забавным, но через пятнадцать минут я поняла, что скоро сойду с ума. Чтобы как-то отвлечься, я взяла карандаш и попыталась записать свои мысли в тетрадь.

Итак, вся наша поездка была грубой, плохо спланированной подставой. Настолько грубой и настолько плохо спланированной, что цепочку событий, происходивших с нами во время пути, невозможно было увязать никакой логикой.

Почему во всех интернатах, куда мы заезжали, происходили убийства? Нас хотели спровоцировать на отказ от намеченных планов и заставить ехать без остановок? Что ж, получается, они своего добились. Что было бы, если бы мы не пошли на поводу у страхов и продолжили заезжать в детдома со своей программой и спонсорскими подарками?!.

Впрочем, мог быть другой вариант событий: кто-то решил, что убийства в интернатах свяжут с нашим приездом и… наше путешествие просто накроется, потому что нас начнут подозревать, проверять и допрашивать. Может быть, даже заставят вернуться в Сибирск с подпиской о невыезде. Но этот план с треском провалился из-за того, что в это время из психушки сбежал опасный преступник, который славился тем, что безжалостно душил свои жертвы. Правда, как потом выяснилось, на момент преступлений псих уже был задержан и нас чудом отпустили только из-за плохой информированности местных ментов, но …

В любом случае, результатом этих «манипуляций» стало то, что наша команда приняла единогласное решение добраться до границы, наплевав на помощь сельским детдомам и свою любовно подготовленную для сирот развлекательную программу. Напрашивался всё тот же вопрос: а что было бы, если бы мы не испугались и продолжили заезжать в интернаты?

Да ничего! Потому что третий снаряд в одну воронку ни один дурак не запустит. Слишком велик риск быть пойманным. Нужно будет сказать об этом Бизону, хотя… какая теперь разница. Мы всё равно не сможем ничего переиграть, ведь у нас только восемь часов, чтобы добрать до Ташанты, и это не так уж и много, учитывая трудный Семинский перевал в Алтайских горах, который не всем машинам удаётся преодолеть…

И ещё один вопрос, который тревожил меня, но который в связи с последними обстоятельствами ушёл на второй план.

Кто заказал Бизона?

И связан ли как-то этот заказ с целями нашего путешествия?.. Да и цели – какие они? Вслепую доставить контрабанду до монгольской границы? Стать громоотводом для бельгийских парней в случае разоблачения?

Может быть, не стоило идти на поводу у неведомого нам Жака Бреля и гнать «скул бас» на границу к определённому времени? Может, никаких заложников вовсе не существует, и нами опять пытаются манипулировать?

Я покосилась на Бизю и решила, что это соображение лучше для него не озвучивать. Роль спасителя – его любимая роль. Он ринется рисковать своей жизнью, даже если существует сотая доля вероятности того, что этим можно кого-то спасти.

И ещё один момент мне не нравился. Мартышка! В её таинственном исчезновении, в небрежно брошенной неподалёку от домика повязке с эфиром, мне чудился акт устрашения. Кажется, у мафии всегда так: хочешь напугать противника и предупредить его о смертельной опасности, – вспори брюхо его любимому хомячку. Или лошади. Или мартышке.

Бедная Яна…

Оставалось только надеяться, что раз не найдено её трупа, то скорее всего, это проделки деревенской шпаны.

Нужно будет покрепче привязать Рокки к металлическому поручню в салоне.

Ветер, бьющий в лицо, не давал думать. Тетрадные листы то и дело переворачивались. Лёгкая тряска мешала писать. Я отложила тетрадь, сунула карандаш в сумку и поняла, что умру, если не закурю. Приладить пламя зажигалки к сигарете мне так и не удалось – оно то и дело гасло, сшибаемое потоком встречного воздуха.

– Я в туалет, покурить, – сказала я Глебу. Он кивнул, не отрывая глаз от дороги.

Придерживаясь за полки, служившие кроватями, я прошла в конец салона, в грузовой отсек. Все пассажиры спали, навёрстывая упущенное из-за раннего подъёма. Только Ильич сидел на сиденье возле откидного стола и отрешённо смотрел на проносящийся за окном пейзаж. В его позе было отчаяние и горестное смирение с происходящим. Он походил зайца, случайно попавшего в капкан для медведя.

– Не дрейфь, прорвёмся! – подмигнула я Ильичу.

Туалет оказался занят. Чертыхнувшись, я закурила, привалившись к груде мешков с гуманитарной помощью, и тут услышала, из-за двери приглушённый голос, как будто кто-то говорил, прикрыв рот рукой. Прислушавшись, я поняла, что шёпот принадлежит Викторине. Без зазрения совести я припала ухом к замочной скважине.

– Да, дорогой, да! – горячо нашёптывала Лаптева неизвестному абоненту. – Говорю же тебе, что всё скоро закончится! Да, но это будет зависеть и от тебя! Прошу, не совершай необдуманных действий, не принимай скоропалительных решений! Будь осторожнее. За свои слова я ручаюсь. Да. Люблю. Целую. Жду с нетерпением встречи.