Наконец врачиха вышла из кабинета, держа двумя пальцами за уголок мокрый, полупрозрачный снимок.

– Я, конечно, не рентгенолог, – сказала она, показывая нам его на просвет, – но с большой вероятностью могу утверждать, что никаких инородных предметов в организме вашего мальчика нет. Всё чистенько, ровненько и очень хрестоматийно. Прямо пособие по анатомии, а не мальчик! Спите спокойно, родители, не наглотался ваш сыночка шпаг!!

– Как же не наглотался? – обречённо прошептал Бизя. – Ещё как наглотался! А… выйти они могли?

– Могли, – легко согласилась врач. – Я только понять не могу, вы здоровьем ребёнка интересуетесь, или шпагами?!

– Пошли! – дёрнула я Гаспаряна за руку. Не открывая глаз, он встал и послушно пошёл за мной.

Понурой троицей мы поплелись на выход.

– Приодели бы, что ли, мальчонку-то! – крикнула нам вслед дежурный врач. – А то таскаете за собой в одном нижнем белье!

– У нас осталось, – Бизя посмотрел на часы, – восемь часов, сорок девять минут. А капсул нет! Нет капсул!! – Он ударил кулаком в стену и какой-то глупый натюрморт с грохотом упал на пол.

Мы зашли в свой домик, чтобы собрать вещи. Ганса тоже отправили собираться и будить всех остальных.

– Как бы то ни было, нужно выезжать быстрее. Мало ли какие могут быть задержки в дороге, – сказала я, скидывая с тумбочки в сумку умывальные принадлежности и косметику. – Кстати, рентген – не очень точное исследование. Было бы хорошо ещё и УЗИ сделать, но в такой дыре вряд ли оно есть. Будем считать, что капсулы в Гансе, и будем надеяться, что к монгольской границе он разродится нужным товаром.

– Я вспомнил! – вдруг ударил себя по лбу Бизон.

– Что? – Я дернула на сумке молнию, которая не желала застёгиваться из-за сумбурно набитых в сумке предметов.

– Ганс вчера заходил в сортир и пробыл там довольно долго.

– Не заморачивайся.

– Контейнер в биотуалете ещё не чистили, его можно проверить!

– О господи! – Молния разошлась, и из сумки, ощерившись, вылезла всякая дребедень – массажная щётка, кошелёк, тетрадь, коробочка леденцов, зеркало и упаковка бумажных салфеток.

– Если желудочная кислота не растворила капсулы, значит, и химический наполнитель контейнера их растворить не должен, – с некоторыми признаками лёгкого помешательства пробормотал Бизя себе под нос.

– Пожалуйста, без фанатизма, – погладила я его по голове. – Успокойся. И потом, сам подумай, по сюжету мы знать не знаем ни про какие капсулы. Нам приказали доставить автобус к границе к определённому времени, мы и доставим. Заложников отпустят, а с исчезнувшей контрабандой пусть монголы парятся!

– Нужно проверить контейнер.

– Чур, этим буду заниматься не я.

Он посмотрел на меня, словно я была прозрачной стенкой, и бросился вон из домика. Я вздохнула, не торопясь, разобралась с сумкой и тоже вышла на улицу.

Нежное утро окутало меня свежестью и прохладой. Я прислушалась – сумасшедшая кукушка наконец-то перестала отсчитывать чьи-то года и улетела, оставив после своих надоедливых предсказаний только мистический шелест листвы и лёгкое дуновение ветра.

Последние звёзды гасли в светлеющем небе.

Я огляделась. Во всех домиках горел свет, и ощущалась какая-то суета.

Наша команда собиралась в путь.

Через десять минут все были в сборе, включая помятого Ильича, бодрого Сазона, заспанного Германа, дрыхнущего на ходу Ганса, совершенно невозмутимую Викторину с криво уложенным пучком волос, и Дэна, за которым как привязанный прибежал Рокки. Не было только Мальцева.

– Что-то цуцик в лесу потерял, – озабоченно сказал дед и, сделав рупор из рук, заорал: – Адъютант!! Собрание ждёт вас с дарами леса!! Ужо выдвигаемся, а вы всё по кустам шастаете! Что вы там делаете? Клюковку ищете? Так её аборигены давно пощипали и по цене ананасов продали! – И обратился к Бизе, не отнимая «рупор» от губ: – Отчего спешка, сынку?! Почему когти рвём ни свет, ни заря?! Контуженный-то, смотри, щас в обморок грохнется!!

– Через восемь часов двадцать минут мы должны быть на монгольской границе, – мрачно сказал Бизон. – В Бельгии взяты в заложники пять человек, в числе которых кормящая мать, грудной ребёнок, две пожилые женщины и мальчик десяти лет. Это семья Жака Бреля. Если мы вовремя не пригоним «скул бас» в Ташанту, их всех убьют.

– Оп-па! – воскликнул Сазон, ударив себя по ляжкам. – Вот так фортель! Элка, ты всё записываешь? Запиши и обязательно вставь в свой детектив!

Ильич покачнулся и схватился за сердце.

– Ганс поедет с нами, так уж сложились обстоятельства, а вот Герману Львовичу и Викторине Юрьевне предлагаю вернуться домой. Впереди трудная дорога, опасные горные перевалы и вполне возможны разборки с бандитами.

– Глеб Сергеевич, это не обсуждается, – обиженно сказал Герман и воинственно расправил плечи. – Я еду с вами.

– И я еду, – с вызовом произнесла Викторина. – Люблю горные перевалы, в особенности в сочетании с бандитскими разборками.

– Но как же… – пробормотал Троцкий, – как же я поеду один? Меня же выследят! Меня снова убьют!

– А тебя никто и не отпускает, Владимир Ильич, – усмехнулся злорадно Бизя. – Уж ты-то точно поедешь с нами! Более того, у меня для тебя есть ответственное спецзадание!

Троцкий опять покачнулся и снова схватился за сердце.

– Боюсь, я не годен для спецзаданий, Глеб! – жалобно произнёс он. – Я болен! У меня двоится в глазах, давит сердце, болит голова, в ушах гул, а в ногах слабость. Слушай, может быть, у меня инфаркт?!.

– Сынку, давай мне спецзадание! – встрял Сазон. – Я в хорошей физической форме, не то, что этот контуженный описторх!

– Извини, дед, но это спецзадание не для тебя. Элка, тащи сюда резиновые перчатки!

Не понимая к чему он клонит, я залезла в автобус и достала из аптечки перчатки. Бизя, отчего-то страшно довольный, протянул их Ильичу.

– З-зачем это? – попятился Троцкий.

– Одевай, одевай! – подбодрил его Бизон. – Не голыми же руками тебе в сортире копаться!

– Что-о?! – бледный Ильич пошёл красными пятнами. – Почему в сортире? Зачем в сортире?!

– Ты эту кашу заварил, тебе и расхлёбывать. Из всех нас ты один знаешь точно, как выглядят семнадцать маленьких, пластиковых капсул, которые сожрал Ганс. Так что, вперёд! Контейнер биотуалета в твоём полнейшем распоряжении.

– Ух, сынку, круто ты этого голубя на парашу отправил!

– Глеб, почему я? Гаспарян что попало жрал, пусть он в дерьме и ковыряется! Почему я?! – затараторил Троцкий, но наткнулся на тяжёлый взгляд Бизона, замолчал, быстренько натянул перчатки и, растопырив пальцы, словно хирург перед выходом в операционную, обречённо поплёлся в автобус.

– Герман Львович, покажите Владимиру Ильичу, как вскрыть в туалете контейнер, – устало попросил Бизя Обморока и, посмотрев на часы, заорал: – Чёрт, где же Мальцев!

– Цуцик! Ехать пора! – Сазон свистнул в два пальца и побежал между домиками, заглядывая за каждое дерево.

Все расселись по своим местам, Бизя прыгнул за руль, я устроилась рядом с ним.

– Зря ты так Троцкого при подчинённых, – шепнула я.

– Ничего! В следующий раз подумает, прежде чем совать нос в грязные дела! Пусть они для него в прямом смысле станут грязными!

– Глеб… – К нам подошёл Дэн. – Я хотел сказать тебе…

– Ты всё ещё здесь? – не оборачиваясь, спросил Бизя.

– Да, я ночью отправил снимки.

– Значит, ты свободен и тебе необязательно тащиться с нами дальше!

– Я не могу так уехать.

– Почему?

– Потому что…

– Цуцик! – гаркнул рядом Сазон. – Что с тобой, адъютант?!

Мы как по команде уставились в окно. От кемпингов, по направлению к автобусу шёл Елизар Мальцев. Он пошатывался, он был растрёпан, а свой шейный платок нёс в руке, время от времени утирая им слёзы.

– Что случилось, Мальцев?! – бросилась я к нему.

Сазон уже тряс поэта за плечо, озабоченно заглядывал ему в глаза и орал, орал как оглашенный: