Очень часто можно слышать мнение, что Наполеон I является прекрасным примером проявления ревности в своих отношениях к Жозефине. Это едва ли верно. В его письмах к ней есть чрезмерная, страстная любовь, но это не ревность. Силою своей ненасытной любви Наполеон превосходил всякого мавра и, будучи только корсиканцем, он напряженностью страсти мог бы удивить самого Отелло.
Это была любовь чувственная, страстная, ненасытная, животная, опьяняющая и затмевающая рассудок. Это была потребность полного и безграничного обладания и самоудовлетворения.
Разумеется, сила любви и страсти не у всех людей одинакова, и разность их во многом зависит от натуры, темперамента, возраста, воспитания, климата, расы, индивидуальных условий и т. д. Неодинакова, например, сила страсти у гоголевского Акакия Акакиевича и Наполеона I…
«Любить любовью, в которой преобладает чувственность, это – постоянно пылать страстью и постоянно страдать от неутолимой жажды желаний, тогда как любить чистою, сердечною, идеальною любовью – это находить наслаждение в полном самоотречении, и даже скорбь, причиненная в этих случаях вам любимым существом, становится утешением, хотя и в то же время вы хотели бы, чтобы никто до вас и никто после вас не любил так, как любите вы. Это последнее явление и составляет ревность сердца»
(Бурже).
Любить сердцем, любить истинной и идеальной любовью – значит заранее все простить тому, кого мы любим, – это афоризм очень древний и очень верный. Присоединяющаяся животная страсть омрачает чистоту любви и вводит эгоизм в степени, прямо пропорциональной развитию страсти. Тем не менее, даже в этой животной любви, если к тому не дает повода любимый предмет, еще нет залога ревности. Чувство ревности начинается с появления нового духовного элемента – сомнения и недоверия к любимому лицу.
При появлении ревности может быть двоякая случайность: или любимый предмет дает повод к сомнению и недоверию, или он его не дает. Первое состояние будет более сложным, второе – проще. Мы остановимся только на том проявлении ревности, где любимый предмет не дает к тому повода.
Чувство ревности находит себе исход в сильной страсти человека – в боязни лишиться любимого предмета. Уже этот страх лишения показывает, что самое чувство любви у любящего человека существует в виде низшего сорта – принадлежности и обладания любимым предметом, а не чувства преданности и самоотвержения по отношению к любимому предмету. Самое тяготение к обладанию есть осквернение истинной любви, а появление страха и боязни потерять эту принадлежность, лишиться обладания любимым предметом еще более понижает чистоту и благородство истинной любви. Особенно сильным отягчением этому служит то обстоятельство, если любимый предмет не дает повода к сомнению. Ибо рядом с боязнью потерять обладание, со страхом лишиться принадлежности стоят сомнение, недоверие, подозрительность и другие подобные нечистые свойства и проявления души. Ревность может создаваться только на почве грубой животной любви, лишенной взаимного доверия и духовной связи. Кто любит свято, кто смотрит на любовь, как на чувство возвышенное и благородное, кто отдает любимому человеку мысль и душу и пользуется полной взаимностью, тот не может ревновать. Отсутствие ревности служит признаком и полного доверия и уважения к любимому человеку. Только таким отношением поддерживается святой элемент любви, тогда как ревность оскверняет любовь, подрывая ее прочность (Дескюре).
Поэтому я решительно не разделяю того мнения, что ревность есть высшее напряжение любви, даже страстная любовь не оправдывает этого чувства. Начало ревности есть понижение тонуса любви. Любовь и ревность – два элемента несовместимых. Они стоят в полном антагонизме, и победителем остается или любовь, или ревность.
Таким образом, любовь и ревность не родственные чувства. Истинная чистая любовь чужда чувства обладания и тяготения над любимым предметом и полна чувства уважения, преданности, самоотвержения и самопожертвования. Присоединение животной страсти вносит элемент обладания предметом и требования взаимности, что в значительной мере понижает чистоту любви. Наконец, присоединение ревности вносит элемент сомнения, недоверия, неуважения и тем самым производит состояние, совершенно обратное чувству любви, – гнев и ненависть. Вот априорное отношение этих двух элементов душевной жизни.
Вполне развитая ревность есть заподозривание одного лица в растрате чужой собственности, а другого, или часто других, в покушении на похищение чужой собственности. Но раньше всего является вопрос: есть ли эта собственность?…
В огромном большинстве случаев основа ревности лежит в натуре самого человека. Есть такие люди, которые уже от рождения в этом отношении порочны и уже с детства носят в себе этот дефект сомнения, недоверия и подозрительности. Эти люди большею частью слишком нервные, слишком впечатлительные, лишенные равновесия, устойчивости и полноты жизненного идеала. Вечно кипучие, вечно гоняющиеся за удовлетворением и не находящие его, они, наконец, останавливаются на данном предмете, который заполняет их душу, их сердце, их мысли. Они останавливаются на нем, увлекаются им, или, точнее, своим чувством, порожденным любимым предметом в них. Какого рода и свойства это чувство – другой вопрос; но они полны им, счастливы и довольны. И вот у них, помимо их сознания, в силу их натуры, вдруг рядом с их любовью является другое чувство, порождающее мысль: «а что, как этот человек изменит мне, не будет мой, бросит меня, отдастся другому», хотя бывает нередко и так, что этот человек de facto не его и не принадлежит ему… Одно чувство, одна мысль, одно появление представления в сознании данного лица порождает такой холод в сердце, такой страх, такой ужас, что он невольно окаменевает и замирает на месте… Мало-помалу все это отходит, и человек успокаивается. Наличные качества и наличные данные жизни данного лица совершенно приводят в умиротворение внезапно возмущенную душу страдальца. На некоторое время все успокаивается и забывается.
Но семя сомнения брошено. Оно пало на добрую почву. Появляется и развивается росток. Мало-помалу ревнивец начинает присматриваться к любимому человеку и следить за всеми его поступками, за всеми изгибами его души и тела. Все это анализируется, все это разбирается до мелочей, все это рассматривается со всех сторон, рассматривается втихомолку, воровским способом, часто без всякого права на подобное смотрение. При этом все слова и поступки любимого человека трактуются как с хорошей, так и с дурной стороны, и с дурной больше, чем с хорошей. Разумеется, все это не доставляет особенно приятных минут для ревнивца. Он при этом мучится и страдает. У него развивается крайняя до болезненности наблюдательность, усиленное прислушивание и присматривание, быстрое схватывание фактов и порождение вымыслов. Являются догадки и пополнение недосказанного. Иногда он внимательно в течение долгого времени вслушивается в разговоры подозреваемого, из них выхватывает то, что ему нужно и что создает целую систему и дает основу бреду. Является настоящий ад мысли и чувства. Приводятся доводы за и против. Развивается сомнение и возникает страшная борьба. То берет перевес недоверие, то опять побеждают чувства добрые и любовь. Но так как сомнение и недоверие, составляя проявление скрытой натуры страдальца, вытекают не из фактов жизни, а из больной природы человека, то они тем самым дают неверную, фальшивую и нелепую окраску самым чистым и невинным проявлениям души любимого существа и побеждают чувство добра и любви. Разумеется, ревнивец страшно страдает. Но он страдает не фактами жизни, а вымыслами своей фантазии и больного воображения, применяемыми к обстоятельствам жизни и действиям любимого лица.
Прекрасно это страдание души, в начальном периоде ревности, изобразил Шекспир в лице Отелло:
Клянусь я всем, что только есть на свете,
Мне кажется, жена моя невинна,
И кажется, что не честна она;
Мне кажется, что прав ты совершенно,
И кажется, что ты несправедлив.
Как чистый лик Дианы, так и имя
Моей жены блистало чистотой;
Но, как мое лицо, оно теперь
Испачкано и чернотой покрыто…
