Я передал главнейшие биржевые рекорды Натана Ротшильда, – читатель легко может вообразить себе десятки и сотни остальных. Авторитет его “после победы при Ватерлоо”, как он шутя называл свою знаменитую операцию, стал несокрушимым. Ему слепо верили, верили его удаче, его звезде, и все, особенно правительства, постоянно нуждались в нем и обращались к нему с просьбами об устройстве займов. Он не отказывал, но при непременном условии, чтобы в стране все было спокойно. Таким путем он влиял и на внутреннюю политику европейских государств, и либеральные начинания не пользовались его симпатиями. Рассказывают, что один неаполитанский министр, прежде чем обратиться к Натану-Майеру с просьбою о займе, отправил на каторжные работы 500 человек государственных преступников, и Ротшильд нашел, что такая страна и такой министр заслуживают кредита.
Он занимался и торговлей, имел даже свои рудники, всюду внося дух спекуляции. Вот один характерный эпизод.
До открытия месторождения ртути в Калифорнии Европа получала этот металл из Альмадены (в Испании) и Идрии (в Австрии). В 1831 году Испания, по обыкновению нуждаясь в деньгах, заключила с Натаном заем и в обеспечение правильной уплаты процентов заложила ему альмаденские рудники. Результатом этой сделки было повышение цены испанской ртути вдвое. Тогда торговцы обратились в Идрию в надежде купить там ртуть по дешевой цене. Но Ротшильд предупредил их и тут: рудники Идрии одинаково оказались в полной зависимости от него. Пришлось платить по назначенной им таксе. “Это умная штука”, – говорил Ротшильд про свою операцию, не обращая ни малейшего внимания на печать, жестоко ополчившуюся на него за подорожание лекарств, необходимых для бедных больных.
Разумеется, даже и Ротшильду везло не всегда, и в его жизни бывали эпизоды, когда “коса находила на камень” и его побеждали его же собственным оружием, то есть ловкою спекуляцией. Однажды, нуждаясь в разменных деньгах, он занял у одного банкира под залог консолей полтора миллиона фунтов с тем условием, что в случае падения этих бумаг с 84 до 74 банкир имел право оставить их за собой по 70. Консоли – бумага верная, и Ротшильд даже не подозревал, какую штуку выкинет с ним собрат по оружию. Тот между тем, выждав время, вдруг наводнил биржу лежавшими у него в закладе консолями, сам же и скупая их, разумеется. Но одновременное появление на рынке груды бумаг вызвало смущение, и консоли неожиданно упали до 74. Банкир оставил их за собой согласно договору по 70 и положил таким образом всю разницу (84-70=14 с каждой бумаги) себе в карман, убыток Ротшильда составил не менее 2 млн. рублей.
В другой раз он попался еще более “странным” образом. Я приведу и этот эпизод, очень характерный для иллюстрации нравов первостатейных финансистов Европы.
У Ротшильда был конкурент Лукас. Этот последний заметил однажды, что Ротшильд что-то затевает, и решился во что бы то ни стало проникнуть в тайну. С этой целью он притворился пьяным и, без церемоний ворвавшись в дом Ротшильда, растянулся у дверей его кабинета. Тот, совещавшийся в это время с агентами, вышел на шум и хотел было привести Лукаса в чувство, брызгая ему холодной водой в лицо. Но, кроме пьяного храпа, Лукас не показал никаких признаков жизни, и его оставили валяться на полу. Этого только ему и надо было, так как через запертую дверь он услышал, что Ротшильд делал распоряжение о покупке каких-то бумаг. Пролежав некоторое время, Лукас вернулся домой, и на другой день, прежде чем Ротшильд пришел на биржу, все нужные ему бумаги были уже скуплены его конкурентом. “Это низко, это бесчестно, это подло”, – бранился Ротшильд, но потери своей, разумеется, не мог уже вернуть.
Читатель сам видит теперь, из каких элементов слагалась удача Натана-Майера Ротшильда. Гессен-кассельские миллионы, поддержка отца и братьев, наполеоновские войны, само имя Ротшильд и, наконец, личная грандиозная предприимчивость, личная грандиозная энергия – все это соединилось, чтобы дать возможность частному человеку влиять на судьбу европейских народов, душить либеральные веяния и содействовать торжеству той системы, при которой, по его собственным словам, “получение следуемых процентов – вещь совершенно обеспеченная”...
Но Натан Ротшильд интересен и с другой стороны. Я уже заметил выше, что в галерее своей семьи он занимает совершенно особое место. В его фантазии больше полета, в его проектах больше смелости, в его деятельности больше авантюризма, чем у его отца, братьев, племянников, внуков. Он любил наносить быстрые, решительные удары, и в самые критические минуты жизни, не теряя присутствия духа, стоял, прислонившись к своей излюбленной колонне на лондонской бирже, выражая своим лицом как раз то, что было нужно для его выгоды.
Его самоуверенность и самодовольство граничили с наглостью, и несколько фактов, которые я сейчас приведу, оправдают, надеюсь, мои резкие слова.
Он женился в 1806 году на дочери Леви Корна, одного из богатейших лондонских евреев того времени. Согласившись на сделанное Ротшильдом предложение, Корн усомнился, однако, в том, так ли богат его будущий зять, как говорят, и потребовал доказательств. Натан, однако, отказал ему в его желании, сказав, что раз речь зашла о его состоянии, то Корн смело может отдать за него сразу всех своих дочерей.
Не менее интересны его столкновения с лондонским банком.
Однажды он занял в последнем несколько миллионов золотой монеты и обязался уплатить в назначенный день непременно золотом. Наступает срок, и рано утром Ротшильд является с запасом ассигнаций как раз на сумму, равную его долгу. Директора напоминают ему о его обязательстве и просят доставить золото, а не билеты. “Я и не думаю выплачивать долга, – отвечает Ротшильд. – Я прошу только разменять мои бумаги, а вечером вы получите все, что следует по уговору, звонкой монетой”.
Другой случай смахивает несколько на анекдот, достаточно, впрочем, характерный, чтобы его привести здесь.
Банк нанес однажды смертельную обиду Натану Ротшильду, отказавшись принять к учету вексель на значительную сумму, переведенный его братом Ансельмом из Франкфурта на его имя в Лондон. Директора банка высокомерно отвечали, что банк дисконтирует только свои собственные векселя, но не векселя частных лиц.
– Частных лиц! – воскликнул Натан Ротшильд, когда ему сообщили об ответе банка. – Частных лиц! Хорошо же, я дам почувствовать этим господам, что мы, Ротшильды, за частные лица.
Три недели спустя утром Натан явился в банк немедленно после его открытия. Все это время он употребил на покупку в Англии и на континенте английских ассигнаций, сколько только мог набрать их. Подойдя к кассе, он вынул из бумажника банковый билет в 5 фунтов, и кассир немедленно отсчитал ему 5 золотых монет; у других касс агенты Ротшильда проделывали то же самое. Кассиры были удивлены, но молчали. Ротшильд получил 5 гиней, внимательно осмотрел одну монету за другою и осторожно опустил их в небольшой холстинный мешок, висевший у него за поясом. Затем он вынул из бумажника второй, третий, четвертый, десятый, сотый билет, постоянно требуя уплаты золотом и не обращая малейшего внимания на публику, толпившуюся сзади него в ожидании очереди. По временам он даже взвешивал монеты на весах, говоря, что закон предоставляет ему подобное право. Вынув банковые билеты из первого бумажника и наполнив золотом первый мешок, он передал их своему конторщику, который взамен передал ему новый запас ассигнаций. Таким образом, пока не настал час закрытия банка, Ротшильд продолжал обменивать свои билеты на золото. Он пробыл в банке семь часов и обменял билетов на 21 тысячу фунтов. Но так как в одно время с ним девять его агентов занимались тем же, то сумма выданного в этот день золота равнялась 210 тысячам фунтов стерлингов, или 2100 000 рублей. К тому же Ротшильд до того занял всех кассиров банка своим делом, что никто из посторонних лиц не мог обменять ни одного билета. Англичане любят всякого рода чудачества, а потому и выходка миллионера вызвала общий восторг в публике. Но директорам банка было не до смеха, особенно когда на следующий день с открытием дверей Ротшильд вновь явился в сопровождении своих девяти союзников. Особенно смутились директора, когда финансовый деспот сказал им с ироническим простодушием:
