«Тыртов привез нам как-то свой элементарный учебник физики. Я попробовала читать эту книгу, но, к своему горю, встретила в отделе оптики тригонометрические формулы. Не зная тригонометрии, сообразуясь с формулами, бывшими в книге, я попыталась объяснить себе их сама. При этом по странному совпадению я пошла тем же путем, который употреблялся исторически, то есть вместо синуса брала хорду. Для малых углов эти величины почти совпадают друг с другом. Когда я рассказала Тыртову, каким путем я дошла до объяснения тригонометрических формул, он стал горячо убеждать отца в необходимости учить меня серьезно».
Малевич говорил, что им составлен был уже план преподавания прямолинейной и сферической тригонометрии, но непредвиденные обстоятельства разрушили его намерения. Болезнь старшей Корвин-Круковской заставила в начале сентября 1866 года мать с дочерьми провести зиму в Швейцарии, в Монтрё.
Сведения Ковалевской по естественным наукам ограничивались популярным изложением зоологии, ботаники и минералогии. Сверх того Малевич читал со своей ученицей избранные сочинения, относящиеся к этим предметам, к изучению же физики не успел приступить.
Знания обеих Корвин-Круковских в языках были вообще хороши, но с французской литературой англичанка не могла познакомить их как следует. Заметив этот пробел, заботливые родители отказали англичанке и пригласили образованную швейцарку, которая познакомила молодых девушек с французской литературой еще до отъезда их за границу.
На святках 1866 года в Палибине было получено письмо от младшей Корвин-Круковской; она просила отца приехать к ним и привезти с собою Малевича с математическими книгами, говоря, что имеет желание заняться математикой. «Я с удовольствием согласился на эту поездку, – говорит Малевич, – и провел несколько счастливейших месяцев в путешествии со своими ученицами и их братом, моим учеником, в прелестной Швейцарии и Германии».
В Швальбахе Малевич возобновил прерванные занятия с младшей Круковской, которая в то время брала также уроки немецкого языка. Итак, родной язык матери был неизвестен ей до шестнадцатилетнего возраста. По возвращении из-за границы решено было поместить сына в одну из петербургских гимназий. Для того чтобы разузнать, в какое заведение лучше отдать сына, мать с дочерьми отправились в Петербург, а в начале января 1868 года уехал туда же В. В. Корвин-Круковский с сыном; Малевич же нашел место учителя в семействе предводителя дворянства Евреинова.
Так окончился палибинский период жизни Ковалевской, столь плодотворный для ее развития. Надо отдать справедливость настойчивой англичанке: она значительно укрепила здоровье молодой девушки, хоть и не сделала из нее английской мисс; она с большим горем оставила дом Корвин-Круковских, сохранив, однако, постоянную связь со всею семьей, преимущественно же с Ковалевской. Последняя, в свою очередь, привязалась к своей строгой, доброжелательной и добросовестной воспитательнице и трогательно описала ее отъезд в своих «Воспоминаниях», не скрывая, впрочем, что была в то же время и рада избавиться от бдительного надзора гувернантки, которая мешала ее сближению с сестрой. Жизнь Анюты приобретала все больший и больший интерес в глазах сестры: Анюта сделалась писательницей и потихоньку от отца переписывалась с Достоевским, поместившим две ее повести в журнале «Эпоха».
Болезнь любимой сестры и первое путешествие за границу не отвлекли, как мы видели, Ковалевскую от занятий математикой. Она настойчиво желала их продолжать и занималась с Малевичем, переезжая из города в город. За границей она теснее сблизилась с сестрою и с матерью.
Глава IV
Сестры Корвин-Круковские в Петербурге. – Знакомство с Достоевским. – Отношение к веяниям шестидесятых годов. – Стремление к высшему образованию. – Фиктивный брак Софьи Круковской с В. О. Ковалевским. – Ковалевская изучает высшую математику в Гейдельберге. – Путешествие в Лондон. – Отношения ее к мужу. – Занятия в Берлине у Вейерштрасса. – Поездка в Париж и в Швейцарию. – Опять в Берлин. – Пожалование Ковалевской степени доктора математики Геттингенским университетом.
В 1867—1868 годах сестры Корвин-Круковские появились в Петербурге. Они с матерью поселились в доме своих теток на Васильевском острове. Квартира тетушек была очень большой, но состояла из множества маленьких клетушек, загроможденных массой ненужных, некрасивых вещиц и безделушек, собранных в течение долгой жизни двух аккуратных «девствовавших» немочек. Среди их знакомых преобладали немцы, по словам Ковалевской чопорные и бесцветные. Две молодые русские девушки не имели с ними ничего общего и стремились к другим людям… Чисто русское образованное общество имело тогда так много нового, своеобразного; это были шестидесятые годы. После Крымской войны русское общество оживилось, в нем возникли новые стремления и надежды. С воцарением императора Александра II всех охватило предчувствие крупных перемен в общественном строе, – и, прежде всего, перемен, касающихся отношений помещиков с крестьянами. Мы видели уже, что под влиянием такого предчувствия Корвин-Круковский принялся за хозяйство и произвел переворот в воспитании и образовании своих детей; Ковалевская была обязана своими знаниями идеям, уже носившимся тогда в воздухе. Но люди пожилые, понимавшие, что наступает новое время, относились к нему со страхом и недоверием. Исключение составляли только самые светлые личности.
Корвин-Круковский, преданный безраздельно своим личным и семейным интересам, со страхом отпустил своих дочерей в Петербург. Много наставлений и предостережений пришлось выслушать его жене. Анюта упросила отца позволить ей познакомиться с Достоевским; как нежный отец, он не мог долго противиться желаниям своих детей и в конце концов уступал им. Сначала, разумеется, открытие тайных сношений Анюты с Достоевским и ее первые шаги на литературном поприще повлекли за собой бурю, потом отец, как всегда, смирился; с затаенным страхом в душе допускал он это знакомство и говорил жене:
– Помни, Лиза, что на тебе будет лежать большая ответственность. Достоевский – человек не нашего общества. Что мы о нем знаем? Только то, что он журналист и бывший каторжник. Хороша рекомендация! Нечего сказать! Надо быть с ним очень и очень осторожным.
Знакомство с Достоевским состоялось в первые же дни после приезда Корвин-Круковских в Петербург; оно живо и подробно описано Ковалевской в ее воспоминаниях. В высшей степени нервный, болезненно страстный, Достоевский сразу влюбился в Анну Круковскую, но совершенно не заботился завоевать ее сердце, а хотел взять его даже совсем без боя. Это не понравилось капризной и избалованной красавице; она сама удивлялась, что не могла полюбить его и объясняла это так: «Ему нужна совсем не такая жена, как я. Его жена должна совсем посвятить ему себя, всю свою жизнь ему отдать, только о нем и думать. А я этого не могу, я сама хочу жить! К тому же он такой нервный и требовательный». Младшую Корвин-Круковскую Достоевский нашел очень красивой, восхищался ее цыганскими глазами, хвалил некоторые ее стихотворения, прочитанные ему Анной; но вообще относился к ней как к прелестному ребенку. Безграничная страсть Достоевского, так испугавшая Анну, пришлась как нельзя более по характеру Софье, она думала: «Как может сестра отталкивать от себя такое счастье?» Она готова была сама по уши влюбиться в Достоевского, и это, вероятно, случилось бы, если бы Достоевский относился к ней иначе и если бы в ней в то время не говорило так сильно другое чувство – стремление к высшему образованию, права на которое надо было еще завоевать. Множество других впечатлений скоро изгладило следы чуть зарождавшейся любви. Достоевский, во всяком случае, не принадлежал к числу тех новых людей, познакомиться с которыми так неудержимо хотелось обеим сестрам.
Молодежь в то время отличалась многими особенностями; в ней замечалось большое оживление и горячая, безграничная вера в осуществление на Руси всего светлого, прекрасного, благородного, возвышенного. Эта вера в себя и в человека вообще составляет отличительную черту того времени. Самые обыкновенные женщины считали себя в то время способными жертвовать всем для какой-нибудь слишком отвлеченной идеи и мечтали о высшем образовании. Самые «чувственные» молодые люди женились на женщинах, не представляющих в этом отношении ничего привлекательного. Может быть, в то время было много лицемерия, много так называемых сделок с самим собою, но основой всего этого все-таки была вера во все лучшее. Откуда, однако, взялась такая вера? В пятидесятых годах русское общество зашевелилось, и это оживление напоминало то, какое мы замечаем в природе перед восходом солнца. Новой зарей для нас явилось освобождение крестьян в 1861 году.
