– О, черт, нет, конечно! Если узнает, она с меня голову снимет. Ей подобные вещи не по душе. Строго между нами, она их терпеть не может.

– А почему? – спросил Рубен, хотя ему невыносимо было слушать, как Генри рассуждает о Грейс; невыносимо было думать, как много Генри о ней знает, а он – нет.

– Слишком рискованно. И вообще она против всего того, что связано с правительством. Представляете? Я пытаюсь ей доказать, что это не по-американски, но она и слушать не желает. Хотите сигару? Почему бы вам не присесть в кресло?

Рубен помедлил, но все-таки взял предложенную тонкую сигару. Он ничего не понимал. Генри вел себя так, словно хотел подружиться с ним. Разумеется, об этом не могло быть и речи. При других обстоятельствах – возможно. Не исключено. Генри был совсем не плох сам по себе, напротив, он обладал многими бесспорно хорошими качествами. Странное дело – до определенной степени Рубен чувствовал себя лучше всего в обществе людей, которым не доверял. С ними он знал, на каком он свете, они не вызывали никаких несбыточных ожиданий или надежд. Но, с другой стороны, он с самого начала привязался к Грейс именно по этой причине – потому что не мог ей доверять, и вот, извольте взглянуть, куда его это привело. Что-то жизнь стала чересчур уж сложной.

После двух часов разговора и четырех стаканов бурбона он начал смотреть на жизнь много проще. Взять, к примеру. Генри. Конечно, он увел у Рубена девушку, вернее, не то чтобы увел, но отбил ее назад после того, как сам Рубен увел ее у него. И все же, узнав его поближе, Рубен решил, что Генри – просто мировой парень. Как и Рубен, он был человеком свободной профессии, но делом своим занимался вот уже лет тридцать и мог дать сто очков вперед любому. По сравнению с ним Рубен стал казаться самому себе учеником-первогодком, сидящим, фигурально выражаясь, у ног жреца и перенимающим его премудрость.

Генри извергал из себя фонтаны блестящих идей и замыслов, а свои увлекательные рассказы об удачно проведенных аферах пересыпал рассуждениями более общего порядка о жадности и глупости простаков, об искусстве игры на доверии. Рубен никогда не сомневался, что избранное им для себя ремесло является подлинным искусством, но Генри сумел придать ему нечто мистическое и возвышенное, нечто… метафизическое. А может, он просто выпил слишком много бурбона?

В полдень Рубен отказался от шестой порции и намекнул, что пора бы уже и пообедать. Он разрывался между опасением и надеждой, что Грейс к ним присоединится, а когда этого не произошло, стал разрываться между облегчением и сожалением.

После обеда мужчины вернулись в гостиную. Генри сообщил пришедшему следом Ай-Ю, что у них кончился бурбон, а Рубен попросил принести ему чашку кофе.

– В карты играете? – небрежно спросил Генри. Может, выпитый бурбон ударил ему в голову, но Рубен еще не дошел до такой степени опьянения, чтобы не распознать этот невинный тон. Сколько раз он сам начинал «стрижку овец» подобным образом!

– Совсем немного, – ответил он столь же небрежно.

Битва началась.

Генри предложил перекинуться во флинч, шулерский вариант покера на двоих, известный Рубену под названием «бычий глаз». Равная игра, равные возможности для жульничества. Партии следовали одна за другой, и все с ничейным счетом. Наконец очки и фигуры стали расплываться перед глазами у Рубена.

– Давно вы знакомы с Грейс? – спросил он во время перерыва.

– Лет шесть-семь… Где-то около того. Генри раскурил сигару и выпустил дым к потолку. Лишь несколько остекленелый взгляд свидетельствовал о том, что он выпил за три часа полторы пинты виски. В остальном он был в полном порядке.

– Значит, ей было…

– Шестнадцать. Уже тогда она была хороша, как картинка.

– Но она была совсем еще ребенком, – нахмурившись, возразил Рубен.

– Не думаю, что Грейс когда-либо можно было назвать ребенком. Особенно с учетом того, как ее растили.

– А как ее растили?

– Плохо. – Генри тоже нахмурился в ответ. – Страшно даже подумать, что с ней могло статься, если бы я не подобрал ее вовремя.

Рубен тоже раскурил сигару.

– А вам не кажется, что вы для нее староваты. спросил он напрямую.

– Староват? Конечно, нет! Мы с ней дополняем друг друга – моя мудрость и ее свежесть, мой опыт и ее кураж, мое…

– Я понял.

Рубен так низко съехал на сиденье, что край кресла врезался ему в поясницу.

– Ну вы сдаете или как?

Время шло, а Рубен никак не мог собраться с силами, чтобы встать и сделать что-нибудь полезное. Что, например? Ему пришло в голову, что единственным полезным делом было бы одно: собрать вещи и уехать. Он и так задержался здесь слишком надолго. Однако день, проведенный с Генри, все-таки не прошел впустую. Теперь он сможет попрощаться с Грейс без гнева и обиды, испытывая лишь сожаление и печаль. Она привязана к Генри, и в этом нет ее вины. Если кто-то в чем-то и виноват, то только сам Рубен. Просто у нее была щедрая, привязчивая, широкая душа, а он принял дружбу, предложенную от чистого сердца, за нечто большее.

К тому же его сбила с толку та незабываемая ночь в «Баньон-Армз». Грейс была наделена бурным темпераментом, пылкой, непосредственной страстностью, столь редкой у женщин, а он и в этом усмотрел Бог знает что. Размечтался о кренделях небесных. Из всей этой прискорбной неразберихи можно было извлечь только одно утешение: он так и не признался ей в своих чувствах. Сохранил если не сердце, то хотя бы гордость. И теперь сможет попрощаться с высоко поднятой головой. Чертовски слабое утешение.

– А вот и ты, Грейс! Заходи, сыграй с нами! – воскликнул Генри.

Это прозвучало так неожиданно, что Рубен едва не выронил колоду, которую тасовал в эту минуту.

– Ты где пропадала целый день?

Она остановилась в дверях. Вид у нее был как у лисички, попавшей в капкан: похоже, она намеревалась прошмыгнуть незамеченной мимо дверей гостиной.

– Занималась делами.

Даже со своего места Рубен видел, что глаза у нее заплаканные. Сердце у него больно сжалось.

– Ну что ж, заходи! – прогремел Генри. – Заходи, нет у тебя никаких дел.

– Я собиралась помочь Ай-Ю с ужином. – Она явно колебалась, тянула время.

– Он и сам справится. Иди к нам, мы никогда не пробовали флинч втроем.

Грейс хотела отказаться. Увидев это, Рубен встал.

– Не хочешь к нам присоединиться? – вежливо спросил он, подтянув к столу третий стул. – Мы с Генри были бы рады.

Целую минуту она напряженно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, в каком он настроении на этот раз. Ему хотелось внушить ей: «Не тревожься, ты в безопасности». Ее несчастный вид, заплаканное лицо отбили у него всякую охоту ссориться. Впрочем, он вообще не хотел причинять ей боль. Это не входило в его намерения, даже когда он был в ярости.

Грейс все еще колебалась, не зная, стоит ли соглашаться. Вот и Генри взглянул на нее с недоумением. Нет, ей вовсе не хотелось привлекать его внимание к своей ссоре с Рубеном. А сам Рубен… один черт знает, что у него на уме. Ей показалось, что вид у него грустный, но это было просто нелепо! Разве Рубен умеет грустить? Вид у него был такой, как будто он что-то потерял и уже не надеялся найти.

– Грейс? – спросил он тихо, с робкой надеждой в голосе.

Она в растерянности пожала плечами и вошла в комнату.

Они играли во флинч, и вскоре она догадалась, что оба передергивают. Царившее за карточным столом настроение ее удивило: ей казалось, что мужчины друг друга недолюбливают, но сейчас от былой неприязни не осталось и следа. Они весело болтали, обмениваясь шутками и перебивая друг друга. Когда-то Грейс надеялась, что они станут друзьями, теперь же ей было все равно. От их веселости у нее все стыло внутри.

– Флинч, – объявил Рубен, сделав всего два хода в третьей партии.

Генри перевернул сброшенные им карты.

– Эту двойку вы накололи, – заметил он с восхищением, разглядывая ее на свет.

Грейс твердо решила присоединиться ко всеобщему веселью даже ценой собственной жизни.