– Когда как. – Ловко набрасывая растопку на более крупные поленья, она пожала плечами. – Оттуда, где дешевле.

Круглощекое лицо женщины слегка сморщилось, когда она искоса взглянула на Джейми.

– Ну, это я понял, – сказал он и усмехнулся.

Она ответила коротким смешком.

– Держу пари, что смогу достать почти по той же цене, только вдвое лучше. Скажи своей хозяйке, – предложил он.

Она скептически приподняла бровь.

– И какова же будет цена, месье?

Он ответил ей типично гэльским жестом, обозначавшим отрицание.

– Пока еще точно не знаю, мадемуазель. Просто собираюсь повидаться с одним земляком, он торгует вином. Могу потолковать с ним – может, он захочет заключить с вами сделку. Почему бы нет?

Она кивнула в знак согласия и, кряхтя, поднялась с колен.

– Хорошо, месье. Поговорю с хозяйкой.

Дверь за ней захлопнулась. Отложив в сторону валик, Джейми встал и начал застегивать пряжку.

– Куда это ты? – запротестовала я.

Он взглянул на меня, губы растянулись в улыбке.

– О!.. Ты уверена, что хочешь, англичаночка?

– Я хочу, если только ты хочешь, – ответила я, не в силах противиться желанию.

Он бросил на меня суровый, испытующий взгляд.

– Ну, раз так, то я тут как тут, – сказал он. – Я слышал, что будущим матерям перечить не стоит.

Он позволил килту упасть на пол и присел рядом со мной, постель жалобно скрипнула под его тяжестью.

Он откинул одеяло и расстегнул ворот моей рубашки, обнажив груди. Склонив голову, поцеловал каждую, осторожно прикасаясь к соскам кончиком языка. Те, словно по волшебству, поднялись и затвердели, темно-розовые на фоне белой кожи.

– Боже, до чего ж красивые… – пробормотал он и начал целовать снова.

Взял обе груди в ладони и легонько сжал, любуясь ими.

– Тяжелые, тяжелей, чем прежде… – сказал он, – самую малость. И соски, они стали темнее.

Он нежно дотронулся пальцем до одинокого волоска, что рос рядом и казался серебристым в свете морозного утра.

Приподняв край одеяла, он прилег рядом, я обняла его, потом провела рукой по твердым буграм мышц на спине, по округлым крепким ягодицам. Кожа его покрылась мурашками от холода, но под теплым прикосновением моих рук они постепенно исчезли.

Я хотела, чтобы он вошел в меня сразу же, но он, нежно воспротивившись, опустил меня на подушку, легонько покусывая шею и уши. Одна рука скользнула по бедру, сминая и собирая складками рубашку.

Голова его нырнула под одеяло, руки нежно раздвинули мне бедра. Я содрогнулась – холодный воздух коснулся обнаженного тела, затем полностью расслабилась под настойчивой лаской его губ.

Волосы у него не были собраны, он еще не успел завязать их сзади… Мягкие, рыжие, шелковистые, я чувствовала их на бедрах. Он навалился на меня всей тяжестью, широкие ладони сжимали ягодицы.

– Ммм? – вопросительно мурлыкнул он.

В ответ я слегка изогнула спину.

Руки его стали еще настойчивее, я целиком растворилась в ласках, а изнутри нарастала и распространялась по всему телу сладкая дрожь и через секунды привела меня к разрядке: тело вяло и разнеженно вытянулось, губы жадно хватали воздух, а голова Джейми опустилась мне на бедро. Он выждал минуту, лаская изгиб моей икры, и начал снова, уже с целью удовлетворить себя. Я, откинув со лба встрепанные рыжие волосы, ласкала его уши, такие неожиданно маленькие и изящные для крупного мужчины. Верхний изгиб раковины отсвечивал розовым и был почти прозрачен. Я водила пальцем по этому изгибу.

– А они у тебя заостренные на концах, – заметила я. – Самую чуточку. Как у фавна.

– Правда? – На секунду он прервал свое занятие. – Ты, наверное, хочешь сказать, как у маленького оленя? Или как у тех тварей с козлиными ногами, что преследуют женщин на старинных рисунках?

Я подняла голову и увидела над валиком одеял и сбившейся ночной сорочки темно-синие, кошачьего разреза глаза, сверкающие из-под потемневших от пота кудрей.

– Если туфля впору, – сказала я, – носи ее.

И, услышав в ответ сдавленный смешок, откинула голову на подушку, он вибрацией отозвался во всем моем теле.

– О-о-о… – протянула я и попыталась приподняться. – Джейми, иди ко мне!

– Еще нет, – ответил он и коснулся меня кончиком языка, на что все тело отозвалось сладостной дрожью.

– Нет, сейчас! – настаивала я.

Он не ответил, а у меня не хватало дыхания спорить дальше.

– О-о… – пробормотала я чуть позже. – Это…

– Ммм?

– Это хорошо… Давай сейчас.

– Нет, я еще не готов. – Лица его не было видно за спутанной гривой кудрей цвета корицы. – Хочешь, я…

– Джейми, – сказала я, – я хочу тебя! Иди ко мне!

Вздохнув, он поднялся на колени и, опершись на локти, устроился на мне сверху – живот к животу, губы к губам. Открыл было рот, пробормотать что-то в знак протеста, но я начала целовать его, и он, почти против своей воли, вошел в меня, не сдержав при этом сладострастного стона. Все мышцы его напряглись, руки крепко держали меня за плечи.

Он двигался медленно и осторожно, время от времени останавливался и крепко целовал меня, затем, уступая моей настойчивости, начинал двигаться снова. Я нежно гладила изгиб его спины, стараясь не слишком нажимать на свежие шрамы. Длинная твердая мышца бедра слегка дрожала, касаясь моей ноги, но он все время сдерживался, опасаясь убыстрять темп.

Я сдвинулась ниже, чтобы он вошел в меня еще глубже.

Он закрыл глаза, сосредоточенно свел брови. Рот был приоткрыт, из него вырывалось учащенное дыхание.

– Я не могу… – начал он. – О господи, не в силах больше держаться!

Ягодицы его напряглись и дрогнули, твердые под прикосновением моих рук.

Я удовлетворенно вздохнула и, высвободившись из-под него, улеглась рядом.

– Ты в порядке? – спросил он несколько мгновений спустя.

– Да вроде ничего не сломалось, как видишь, – с улыбкой ответила я.

Он хрипло рассмеялся:

– Ты, может, и нет, англичаночка, а вот я могу сломаться.

Он притянул меня к себе поближе, уткнулся щекой в волосы. Я натянула одеяло, укутала им его плечи, подоткнула по бокам, чтобы сохранить тепло. Жар от огня еще не достиг постели, но лед на окнах начал таять, осколки инея превратились в сверкающие алмазы.

Какое-то время мы лежали молча, прислушиваясь к треску яблоневых поленьев в камине и слабым звукам пробуждения постояльцев. Во внутреннем дворе люди перекликались с балконов, оттуда же доносилось шарканье метлы по плитам и взвизгивания снизу, там, где за кухней, в сарайчике хозяйка держала поросят.

– Это уж слишком по-французски, верно? – спросила я, прислушиваясь к искаженным голосам, доносившимся из комнаты снизу: хозяйка беззлобно бранилась с местным виноторговцем.

– Шлюхин сын, чума на твою голову, жулик проклятый! – вопил женский голос. – Бренди, что доставили на той неделе, воняло лошадиной мочой!

– С чего вы взяли, мадам? После шестого стаканчика все на вкус одинаково, что ни пей…

Постель затряслась – это Джейми засмеялся вместе со мной, приподнял голову и с аппетитом начал принюхиваться к запаху жареной ветчины, что просачивался сквозь щели в полу.

– Да, такова Франция, – кивнул он. – Еда, вино и женщины.

Он похлопал меня по голой ляжке и натянул на нее измятую сорочку.

– Джейми, – тихо начала я, – а ты рад? Рад ребенку?

Там, в Шотландии, не имея возможности жить в родном доме, с весьма туманной перспективой нашего устройства во Франции, он без особого энтузиазма воспринимал дополнительные обязательства, которые вскоре должны были свалиться ему на плечи.

Минуту он молчал, еще крепче обнял меня, вздохнул и ответил:

– Э-э, англичаночка… – Рука его скользнула вниз, нежно поглаживая мне живот. – Конечно, рад. И горд, словно жеребец. Но я боюсь…

– Родов? Ничего, я справлюсь.

Его опасения были мне понятны – мать Джейми умерла при его рождении. В те времена роды и осложнения после них были самой частой причиной преждевременной смерти женщин. Однако как-никак, но я в этих делах немного смыслила и вовсе не собиралась обращаться за здешней так называемой медицинской помощью.