Вошла Груня в сопровождении Поручика, поставила на стол молоко.
– Вот что, Аграфена Петровна, - торжественно сказал Полковник. - Выпей-ка с нами доброго вина за Победу и спой нам песню «Широка страна моя родная». А мы подпоем.
Мы чокнулись, расплескав вино, и встали. И пели во весь голос. Со слезами на глазах. Пели как гимн. Пели, прощаясь со своей страной. Родной. Которой у нас уже не было.
Груня утерла слезы. Стала по очереди разглядывать нас, пытаясь что-то понять.
– Вот что еще, Груня. Я - человек старый. Всякое может случиться. Так ты не оставь Поручика. Он тебя любит.
– Придумаешь тоже! Аи помирать собрался, Петрович? Не дури, старый…
– Груня! - командирским басом строго прервал ее Полковник.
– Что вы задумали, мужики? - Она повернулась ко мне, искала слабую точку в нашей обороне, - Леша, ты молодой еще. Жена - красавица. Сын - молодец…
Я отвел глаза. Что я ей мог ответить?
Груня помолчала и вдруг очень веско, глубоко произнесла:
– Леша, разгневанное сердце правды Божией не творит…
– …И аз воздам.
– Грех ведь, Леша, - ахнула она.
– Грех.
Ночь прошла спокойно. Мы по очереди несли караул, сменяясь каждые два часа.
Утро занялось славное. Настоящее летнее утро. С птичьими голосами, свежим ветерком. Запахом цветущих трав. Оно искрилось в капельках росы на листьях. Оно жило, радовалось и радовало.
Полковник брился на крыльце. Помахал мне помазком, разбрызгивая белоснежную пену.
– Иди-ка, слей мне.
Рядом с крыльцом стояло ведро с колодезной водой. Полковник скинул рубашку, нагнулся, стал ахать и стонать от удовольствия под ледяной струей. Потом сильно растерся полотенцем, надел свежую рубашку, застегнул ее на все пуговицы.
– Будто вновь родился…
И мы вдруг замерли и посмотрели в глаза друг другу. В груди возник холодок.
– Если что со мной, Леша, ты не казнись. Я знаю, за что в бой иду. По своей воле. По своему долгу. Мои товарищи тоже гибли от их рук. Еще с сорок первого. И по сей день. Счет им велик. Крови своей не пожалею.
Мы сели рядом на крыльце, Я развернул сверток с жареным гусем. Полковник наполнил стаканы. Мы завтракали с удовольствием, будто перед большой и трудной работой.
– Хорош гусь, а? - похвалился я.
– Гус-с-сак! - подтвердил Полковник, впиваясь зубами в ножку величиной с кабанью.
Но нам не дали дозавтракать. С трассы послышался шум моторов.
– По местам! - скомандовал Полковник, утирая губы полотенцем. - Занять оборону! Поручик, в укрытие!
Он обнял меня, поцеловал и, схватив автомат, нырнул в траншею. Я забежал в дом, рассовал обоймы по карманам и бросился к сараю, спрыгнул в свой окоп.
Машины вышли из леса. Впереди шел, как я и предвидел, большой джип, за ним - белый «Мерседес». Они остановились на краю леса. Еще на ходу из них высыпали люди. Шестеро боевиков. И команда Руслана.
Пошли не торопясь. Еще толпой.
– Гляди-ка, - донесся голос Черномора. - Знамя повесили. Коммуняки…
– Леопольд! - заорал весельчак Кузя. - Выходи, подлый трус!
– Щаз-з! - ответил я, не высовываясь. - Шнурки заправляю!
Наугад прогремели несколько выстрелов. Боевики рассыпались и бросились вперед, спотыкаясь в скошенной траве, цепляясь за нее своими «берцами» - один даже упал. Молодец, Полковник, старый вояка. Они бежали по открытому месту, и, если бы у нас было вдоволь патронов, мы били бы их, как мишени в тире.
Как только трое из них достигли штакетника, коротко ударил «шмайссер» Полковника, и ближайший боевик повис на проволоке, дергая ногами. Остальные бросились на землю и врезали со всех стволов. От дома полетели щепки, зазвенели стекла, подскочило и покатилось ведро, от железной тачки с визгом отрикошетили пули и улетели куда-то за болото. Древко флага надломилось, и он упал на землю. Казалось, что от нашей обороны осталось только крошево.
Боевики поднялись и, не прекращая огня, ринулись к дому.
Снова расчетливо ответил Полковник - и снова задержала их его скупая очередь и хилый штакетник. Как ни слаба была преграда, даже для тренированных бойцов она была заминкой. А те уже поняли, что Полковник такую возможность не упустит.
Правда, они думали, что это я. Да какая, разница!
Руслан и его витязи подтянулись поближе. И оказались на линии моего огня. Что и требовалось, что и предусмотрел Полковник в своей стратегии.
Я резко встал и навскидку сделал три выстрела. Черномор рухнул на землю и замер. Остальные бросились под защиту машин.
– Бейте этого! - панически закричал Руслан. - У сарая!
Шквал огня, обрушившийся на сарай, казалось, сметет его. Щепки летели во все стороны. Одна из них воткнулась мне в ладонь - хорошо, что в левую. Я выдернул ее.
Полковник, мгновенно среагировав на изменение ситуации, выскочил из укрытия, сделал перебежку, на ходу открыл огонь. Еще один боевик, лежащий в траве, уронил разбитую голову.
– Еще немного, еще чуть-чуть! - орал песню Полковник. - Последний бой - он трудный самый. - Он перебегал, падал, перекатывался, стрелял. - Откат нормальный! Алеша, заходи справа! Гони их к сортиру. Там мочить будем гадов. И топить. В дерьме. Поручик, пригнись! Пригнись, мать твою кошку драную!
Руслановские молодцы, преодолев страх, бросились на подмогу. Бежали хорошо. Прямо на меня.
Я открыл огонь с двух рук, с упора. Высадил обойму, влепил в рукоять вторую. На меня бежали уже двое. Референт корчился на земле. Недолго.
– Прикрой нас, прикрой! - кричал Руслан боевикам. - Прикрой, мы его возьмем!
Снова стволы ударили в мою сторону. Но так широко, что Руслан с Карпухиным оказались в зоне огня. Залегли, уткнулись носами в землю, прикрыли ладонями затылки.
Боевики снова перенесли огонь на Полковника. Я успел сделать по ним несколько выстрелов, чтобы хоть на мгновение помочь ему. И тут Руслан поднял голову вытянул вперед руку с ддинноствольным «парабеллумом» и выстрелил в меня. Еще раз. Еще.
Я ответил. Моя пуля вошла ему прямо в лоб.
Боевики вдруг поднялись и побежали к машинам. Один кричал: «Ну их на х… этих психов. Хватит с меня Белого дома!»
Один из них, в маске, споткнулся о тело Руслана, упал, вскочил и побежал в мою сторону, потому что Полковник слал им вдогонку очередь за очередью.
Я поднялся и нажал спуск. Выстрела не было - затвор остался в заднем положении: в обойме окончились патроны. Все, перезарядить не успею, не успею довести дело до конца. Ну и не беда, счет и так в нашу пользу.
– Батя, держи! - вдруг взвился звонкий мальчишеский голос - и через разбитый сарай перелетел черный предмет, Я подхватил его на лету5 вскинул и нажал крючок. Боевик выпустил автомат, схватился за руку, согнулся от боли, повернулся и тоже побежал к машине.
– Уходи! - закричал я. - Уходи, Костик! Сейчас же!
– Ухожу, батя. Не бойся! Я на велосипеде.
Взревел мотор джипа. Он резко развернулся, задев «Мерседес» и опрокинув его, помчался к трассе.
Карпухин вскочил, бросился вдогонку. Он бежал, петляя, всей мокрой спиной ожидая выстрела. Я не заставил его долго ждать. Поймал его в «мертвой» точке. Он вскинул руки, будто сдавался, и упал ничком.
Этот выстрел словно поставил точку. Стало тихо. Как ранним утром. Только пахло не травами, а сгоревшим порохом и смертью.
Я вытер лоб, сунул пистолет за пояс, подобрал свой «Макаров». Полковник поднялся из траншеи, помахал мне рукой.
Я побежал к нему. Остановился. Полковник улыбался. Мы смотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись.
– У тебя патроны еще остались? - спросил он.
– Не знаю, посмотрю.
– Пойдем оружие соберем - трофеи. Сгодится еще. И надо бы флаг поднять.
Но мы не трогались с места.
– Откуда он взялся? - спросил Полковник.
– Болотами подобрался.
– Какой непослушный мальчик. Наверное, маме побежал рассказывать.
– На велосипеде поехал.
Полковник закинул автомат за спину, поднял голову, щурясь от солнечных лучей.
