На другой день – новая неприятность. Говорят, что царь выехал в санях с женой и что царская чета проехала мимо эшафота, где было еще выставлено тело Монса. Платье Императрицы коснулось его. Но Екатерина не отвернулась и продолжала улыбаться. Тогда Петр приказал положить голову казненного в сосуд со спиртом и выставить на обозрение в покоях императрицы. Она примирилась с этим ужасным соседством и сохранила прежнее спокойствие. Петр напрасно выходил из себя. Говорят, что он разбил в ее присутствии одним ударом кулака великолепное венецианское зеркало с возгласом:

– Так будет и с тобой, и с твоими близкими!

Она возразила, не выказывая ни малейшего волнения:

– Вы уничтожили одно из лучших украшений вашего жилища; разве оно стало от этого лучше?

Действуя таким образом, она укрощала царя и властвовала над ним, но отношения оставались крайне натянутыми. 19 декабря 1724 года Лефорт писал в своей депеше: «Они почти не говорят друг с другом, не обедают и не спять больше вместе». В то же время Мария Кантемир снова выступила на сцену, возбуждая уже всеобщее внимание. Петр бывал у нее каждый день. И по всей вероятности, он узнал именно в это время правду о том, что произошло в Астрахани, когда, как известно, надежды княжны, а может быть и ее любовника, рушились вследствие подозрительного аборта. Врач, лечивший молодую девушку, грек Поликала, был подкуплен. Кем? Ответ был ясен оскорбленному супругу.

Все считали Екатерину погибшей. По словам Вильбуа, Петр готовился к процессу «наподобие Генриха VIII». Он медлил только чтобы обеспечить предварительно участь детей, родившихся от неверной супруги. Он старался ускорить брак своей старшей дочери Анны с герцогом Голштинским. Делались также попытки выдать вторую дочь, Елизавету, за французского принца или даже за самого французского короля. Но именно этот проект, который, по-видимому, налаживался и представлял собою неодолимый соблазн, являлся всемогущим доводом в пользу Екатерины. Толстой и Остерман в разговоре с Кампредоном признавали за ним большую важность: едва ли король Франции мог согласиться на брак с дочерью второй Анны Болейн!

Счастливая звезда лифляндки в конце концов одержала верх. 16 января 1725 года состоялось начало примирения между супругами; Петр был еще угрюм и, быть может, примирение было притворное, но во всяком случае многозначительное. Лефорт писал так: «Царица долго стояла на коленях перед царем, испрашивая прощения всех своих проступков; разговор длился больше 3-х часов, после чего они поужинали вместе и разошлись».

Не прошло месяца, как Петра не стало; он унес с собой в могилу затаенную злобу и, быть может, разработанный втихомолку план мести. Нечего говорить о том, насколько Екатерина сумела извлечь пользу из этого события с политической точки зрения. Ее частная жизнь вполне оправдала со временем ревнивые опасения, отравившие последние дни жизни великого человека. Двадцать лет шла она с непрерывными усилиями, с неустанным напряжением всех своих сил, ни разу почти не ослабевая, к одной единственной цели, и теперь, когда эта цель была достигнута, ее нравственные пружины как бы сразу ослабели, и в то же время пробудились долго сдерживаемые инстинкты – грубая чувственность, стремление к низкому разврату, низменные наклонности ума и плоти. Когда-то она сама усердно оберегала мужа от ночных оргий, а теперь увековечивает память о них, предаваясь пьянству целые ночи напролет до 9 часов утра со своими избранниками, сменяющимися каждую ночь: Левенвольдом, Девюром, графом Сапегой. Ее царствование, которое к счастью для России, продолжалось только 16 месяцев, свелось к размену верховной власти в пользу Меншикова и других временщиков, оспаривавших друг у друга падавшие крошки. И, таким образом, преданная подруга великого царя, всегда готовая придти ему на помощь, доходившая иной раз до героизма, превратилась теперь в опереточную героиню, крестьянку, поставленную волею невероятной судьбы на высоту трона, где она развлекалась сообразно своим вкусам.

Хотя Петр, несмотря на некоторые свои несовершенства, был несравненно выше своих предшественников, заслуги которых уже слишком позабыты, он все же был продолжателем их дела и унаследовал от них двойную программу: программу внутренних реформ и внешних завоеваний. Он начал с выполнения последней. Тем не менее, при распределении материала, принятом в этой части моей книги, я руководствовался не одной только заботой о соблюдении хронологического порядка. Большая часть великих реформ, давших России XVIII века новый вид с точки зрения политической, экономической и общественной, совпадает с последними годами царствования Петра; тем не менее в глазах историка они имеют более важное значение, чем Полтавская победа или даже завоевание Балтийского моря, и точность хронологических данных имеет здесь мало значения. Я исходил из совершенно других соображений. Я никак не думаю, чтобы длинный ряд битв и переговоров, поглощавших до 1721 года почти всецело деятельность Преобразователя, были, как утверждали многие, необходимым предварительным условием его реформ; я думаю наоборот и постараюсь доказать то, что реформы были только хотя и не прямым, но роковым их последствием, – последствием, ниспосланным, так сказать, провидением. Иначе сказать, реформы не требовали войны для своего осуществления, но для войны потребовались реформы. Поэтому просто-напросто начну с них. Именно с начала.

С 1693 по 1698 год в Голландии и в Англии, равно как в Архангельске или в Воронеже, Петр прежде всего поставил себе целью стать превосходным моряком, лоцманом, плотником и артиллеристом. Почему? Потому что, прежде всего, это его забавляло. Это очевидно. Он играл в моряка и в солдата. Мало-помалу к этому развлечению присоединились более серьезные мысли: сознание обязанностей, налагаемых традициями предков; и, в конце концов, действительность взяла верх над фантазией. Но эта действительность нашла себе выражение в войне. С 1700 по 1709 год надо было во что бы то ни стало победить или умереть, сражаясь с Карлом XII; и ни о чем другом не могло быть речи. С 1709 по 1721 год Петр снова должен был сражаться, не зная ни отдыха, ни срока, как для завоевания выгодного мира, так и ради выхода из затруднений и избежания новых опасностей, в которые повергли его излишняя самонадеянность и доверчивость. Но вот что из того произошло: вступив на этот путь слишком необдуманно, государь принужден был просить у своей страны помощи, значительно превосходившей те средства, которыми она располагала и которые могла доставить при существовавшем политическом, экономическом и общественном устройстве. Будучи не в силах выдержать такой громадной тяжести и тех невероятных усилий, которые от них требовались, старые основы московского здания ломались и рушились. Образовалась пустота, которую тем или иным способом необходимо было заполнить немедленно, так как война не ждет. И вот воин превратился в организатора, преобразователя, почти бессознательно и почти против своей воли. Его реформы представляли собой импровизированные боевые припасы, которыми он заряжал свои пушки, после того как артиллерийский парк уже был истощен.

Далее я буду настаивать на этой точке зрения, крайне важной для понимания дела Петра. Не считая себя совершенно компетентным судьей в военном искусстве, я не берусь рисовать полную картину или высказывать критику тех походов, вследствие которых в период от 1700 до 1721 года Швеция потеряла, а Россия упрочила свое положение в Европе. Да это и не входит в рамки моего труда. Я постараюсь только выделить исторический смысл общеизвестных событий, отметивших эту эпоху, и воспользоваться ими для выяснения главного предмета моей статьи: личности великого человека, набросанной на предыдущих страницах, и картина его царствования, к разбору которого я теперь приступлю.