Обер-фискал, или главный контролер, был приставлен к Сенату. Его должность, замененная в 1722 году должностью прокурора государственного контроля, представляла собой действительный залог успеха, поскольку она содействовала согласованию отдельных проявлений власти, долго действовавших без всякой внутренней связи между собой: царя, Сената и различных исполнительных органов. Прокурор государственного контроля, сносясь с этими последними через посредство прокуроров, состоявших под его начальством, и служа сам посредником между царем и Сенатом, являлся связующим звеном. Петр, без сомнения, взял пример со шведского Ombutsmann, представителя правительства в высшей судебной инстанции. Не имея, однако, кресла в высоком собрании, главный контролер Петра более походил на современного французского прокурора государственного контроля, состоящего при парламенте. Подобно последнему, он имел право деятельного вмешательства в отправление обязанностей, наблюдение за которыми было на него возложено, и имел право почина даже законодательного. При нем состоял товарищ, под названием обер-прокурора. Ягужинский был назначен первым на этот пост.
Прокуроры, также назначенные при различных органах власти в виде агентов контроля, с успехом заменяли фискалов, деятельность которых касалась внешних сторон, нося неприятный характер тайной полиции.
До 1718 года Сенат оставался в России учреждением неопределенным, плохо уравновешенным. Он не занимал первенствующего места во главе административных органов, как в Швеции, потому что этих органов не существовало; его не составляли, как там, президенты коллегий, потому что не было коллегий.
Петр очень рано оценил преимущества коллегиальной формы и даже придавал ей преувеличенное значение. Лейбниц расхваливал ему механизм, «похожий вполне на часовой». Царь с удовольствием сделался бы часовщиком, но у него не хватило колес. Старинные приказы были колесами, уже зазубрившимися. Трудно сказать, когда именно мысль о замещении приказов коллегиями зародилась и определилась в уме Петра. Вероятно, он поддался в этом отношении целому ряду воздействий: уже в 1698 году, во время его пребывания в Англии, Франциск Ли представил ему по его просьбе план правительства с семью комитетами, или коллегиями. В 1702 году Паткуль в докладе советовал ему об учреждении Geheimes Kriegs Collegium. В 1711 году саксонский инженер Блюер указывал на необходимость организации горной коллегии. Но в то время мысль Преобразователя оставалась еще прикованной к необдуманному уничтожению всех установлений централизации. Только в 1712 году сообщение анонимного автора, доказывавшего пользу торговой коллегии, дало иное направление мыслям царя, отличавшимся, как нам известно, своим непостоянством. С обычной быстротой решения государь дал на это сообщение неожиданный ответ: то был номинальный указ от 12 февраля 1712 года, повелевавший об учреждении вышеуказанной коллегии, хотя надо сказать, что на этот раз решение ограничилось только намерением. До 1715 года разговора о том больше не поднималось. В это время так же неожиданно возникло в Петербурге новое учреждение, которое сначала предполагалось основать в Москве. У него имелся уже начальник в лице П. М. Апраксина, но это было почти все, чем оно обладало. И с этих пор впервые в журналах – записных книжках Петра – являются доказательства тому, что мысль эта его занимала и он с ней освоился. Она еще оставалась туманной, колеблясь между горным приказом, трибуналом при Сенате, заменяющим коллегию юстиции, и торговой коллегией. Но несколько позднее собственноручная заметка уже рисует одно органическое целое в виде шести коллегий по шведскому типу. Генрих Фик, находившийся в это время на службе у царя, без сомнения, не оставался этому чужд. Первый подобный проект, относящийся к данному вопросу, может быть, принадлежит ему.
Фик даже посетил Швецию в декабре 1712 года для изучения на месте организации, с которой предполагалось взять пример; но еще два года протекли в полном бездействии. Петр путешествовал. В конце 1712 года он получил через посредство Бёттихера, своего резидента в Гамбурге, «Reflexions über des Russischen Reiches Staats-Economie» («Размышления о политико-экономическом состоянии Русского государства») барона Христиана фон Любераса, сын которого служил в России, и сейчас же Люберасу было поручено составить окончательный проект.
Таким образом, здесь, как и всюду, не существовало никакой руководящей нити, послужившей точкой отправления подготовляющейся реформы, а в ее основание легли частичные обзоры иностранного происхождения. Пустились в путь, не зная твердо, куда приведет он, и горизонты расширились уже по дороге. Жизнь ставила задачи, но искать пути для их разрешения поручалось чужеземцам: они трудились над проектами, Петр схватывал их налету и извлекал из них все существенное, затем наступал черед вмешательства его русских сподвижников, приспособлявших на практике эту сущность к условиям местной среды. Затем издавался указ, по большей части все-таки слишком рано. Применения на практике обнаруживали недостатки замысла, и Петр всегда проявлял большую проницательность, а также большую искренность в признании ошибок. Все сделанное приходилось переделывать и начинать снова на других основаниях.
Вот почему, несмотря на все указы, в 1717 году коллегии еще находятся в подготовительном состоянии. В этом году ограничились определением их количества и свойств и назначением председателей. После чего продолжительное отсутствие государя приостановило дальнейшее движение дела. Если Голиков и сам Петр в своем журнале упоминают о коллегиях, то это относится к канцеляриям – военной, адмиралтейской и иностранных дел, уже принявшим такое название в обиходном языке. Но камер-коллегия, или канцелярия казенных сборов, осуществилась окончательно только в 1722 году; остальные коллегии лишь подготовляли свою организацию с 1720 по 1721 год. И Петр сам в этой работе не принимал почти никакого участия. Только в 1722 году он вмешался в нее более подробно по поводу коллегии адмиралтейства, регламент которой пожелал лично составить. Тогда обнаружилось, что он находился в полном неведении всего сделанного и что его представления в этом отношений оставались весьма первобытными, совершенно поверхностными. 11 мая 1722 года он издал указ, повелевавший всем коллегиям принять редакцию регламента, списанную с регламента адмиралтейства, ограничиваясь лишь изменением названий, где то окажется необходимым. Не только у остальных коллегий уже были собственные составленные регламенты, но единственная из них, решившая исполнить буквально волю государя, восточная коллегия, применяя его, попала в смешной просак.
Результаты реформы при жизни Петра обнаружились лишь частично. Один из них оказался непосредственно благодетельным, а именно: восстановление единства казны, уничтоженного разрушением административной централизации после создания губернаторств. Вскоре за тем последовало восстановление бюджетного равновесия, пошатнувшегося с 1704 года. И все-таки эта благодетельная сторона была сейчас же испорчена быстрым возвращением в области практического применения к народным заветам, отрицательно относившимся в данном случае к восприятию западного метода. После обобщения в принципе приступили к специализации доходов и расходов, предназначая известный источник доходности на определенный расход. И беспорядок распространялся на администрацию. Подчинив коллегии Сенату, для трех из них сделали исключение, а именно для воинской, адмиралтейской и иностранных дел, получивших право непосредственного сношения с государем, занимая таким образом иерархически положение выше Высокого Собрания. И децентрализация снова появилась вместе с отсутствием дисциплины и беспорядком.
И это еще не все. Организация коллегии была дополнена присоединением шведских финансовых провинций. Мысль превосходная; только провинции эти оказались двойниками губернаторств, представлявших уже округа одновременно финансовые и административные и продолжавших свое существование. Сами коллегии во многих отношениях являлись двойниками Сената. Теперь был избыток колесных систем, но ощущался недостаток в людях, чтобы пустить их в ход. Для заполнения бесконечно размножившихся канцелярий пришлось прибегнуть к услугам шведских пленников! Обстановка была заведена сразу слишком роскошная. Настроили дворцов, которые, подобно домам новой столицы, угрожали остаться пустыми. Трудно было даже подобрать достаточное число приличных сенаторов. Один из первых назначенных, Михаил Владимирович Долгорукий, не умел писать! Все были совершенно неопытны в делах, не имели никакого представления об истинной цели своих полномочий, никакого желания честно их выполнить и в большинстве люди совершенно недобросовестные. «В коллегиях они тратили время, – говорил указ Петра, – на болтовню и перебранку», словно уличные торговки. В Сенате князь Волконский, директор Монетного двора, и Апухтин были уличены во взяточничестве в 1715 году, «биты кнутом и языки прижжены раскаленным железом». Но наказание, наложенное на недостойного чиновника, по большей части не влекло за собой его устранения от должности. Слишком трудно было бы найти ему заместителя. В 1723 году Скорняков-Писарев потерял свое место прокурора государственного контроля, чины и имущество, но, разжалованный в солдаты, получил приказание наблюдать за работами Ладожского канала.
