Триш посмеялась и запретила мне читать письма.
– Будешь помогать новому выпускающему, – сказала она. – Его зовут Абрахам Хортон. Он только что прибыл из Вашингтона.
В каждой конторе должен быть штатный дурак и штатный мудак. Абрахам Хортон совмещал в себе и то и другое. Его никто не любил. Однажды его укусила собака охранника, и через час ее нашли мертвой. Мы были уверены, что это отравление.
Больше всего Абрахам боялся, что его будут ругать, и ради профилактики драл задницу – себе, подчиненным и соседям.
– А Мэри распечатывает личные письма на корпоративной технике! – докладывал он Триш.
Та слала его лесом.
– Вы же должны быть в курсе! – оправдывался мистер Хортон. – Вы же сами говорили: нам следует сокращать расходы. А Мэри их наращивает!
На второй день он вручил мне карту тюркского мира и велел перевести имеющиеся на ней надписи.
– Да я ж по-турецки не говорю!
– Ну, ты все равно откуда-то оттуда родом.
Я билась над словарямии до ночи и в 20:00 решила, что ВСЕ: сейчас я встаю и ухожу отсюда. Абрахам навис над моим плечом.
– Вот статья про кипрских женщин. Ее надо переделать так, чтобы можно было сослаться на карту.
– На фига?!
Абрахам одарил меня ледяным взглядом.
– Здесь вопросы задаю я!
В 21:30 я начала думать об убийстве. Полдесятого гражданин начальник сказал, что я написала «не то» и что он сам все перепишет.
Поливая цветы в офисе, я заодно поливала и уличные ботинки Абрахама. С боссом нужно было что-то делать. Получив работу в журнале, я впервые почувствовала себя белым человеком, а мистер Хортон отравлял мне победу.
Вечерами я, Мэри и верстальщик Али шли в бар и разрабатывали план возмездия.
– У меня идея! – горячилась Мэри. – Надо разослать тысяче человек письмо: «Я – Бог. Хотите докажу? Предсказываю, что на следующем футбольном матче победит такая-то команда». Пятистам адресатам предсказываем победу одного клуба, а пятистам – другого. После матча у нас остается пятьсот недоумевающих. Им рассылаем второе письмо: «Ну что, убедились? Или все еще думаете, что это совпадение? Давайте я предскажу исход следующего матча». И опять делим адресатов на две группы. Через некоторое время у нас останется пять человек, свято верящих в нашу божественность. И если бы Абрахам оказался в этой группе…
План был хорош, но не результативен.
– А может, ему женщину найти? – вздыхал Али.
– Разве что мертвую. Живьем ему никто не дастся.
– Давайте пустим слух, что он некрофил!
Проблема разрешилась легко и изящно. Я позвала Мэри к себе и громко, чтобы Абрахаму за стенкой было слышно, принялись жаловаться:
– В журнале Yankee Express не то, что у нас, – зарплаты офигенные, бонусы, зубная страховка…
– Знаю, – отозвалась Мэри. – У меня там знакомая работает – так не нарадуется.
– Слышала, они сейчас нового выпускающего ищут? Вон объявление подали. Я бы пошла…
– Так им мужчина нужен…
Мы подчеркнули объявление красным маркером и, оставив газету на столе, пошли за плюшками.
Вскоре Абрахам приперся на работу в костюме. После обеда он сослался на головную боль и отпросился.
– На собеседование пошел! – ликовали мы. – Только бы его взяли!
На следующий день босс вернулся в офис в полной задумчивости.
– Девочки, а что вам известно о журнале Yankee Express?
Мэри и я наперебой затараторили, что это редакция нашей мечты. Что если бы мы не были идиотками от рождения, мы бы только там и работали.
– На праздники бонус!
– Три недели отпуска!
– Отчисления в пенсионный фонд!
Триш орала, что у нее номер горит и что ей нельзя без выпускающего. Но Абрахам был непреклонен: он твердо решил уволиться по семейным обстоятельствам.
Я и Мэри помогли Абрахаму упаковать дипломы в рамочках.
– До свидания, мистер Хортон! Мы будем долго вас вспоминать.
…Абрахам не так давно вращался в глянцевом мире Нью-Йорка и еще не успел изучить, что там почем. Он не знал, что Yankee Express возглавляет титулованная сволочь. Что выпускающие редакторы там меняются раз в три месяца. Что судебные тяжбы с бывшими сотрудниками – обычное явление…
Несколько недель спустя нам пришло письмо: «Дорогая редакция! У меня нервный тик на правом глазу, и все женщины думают, что я им подмигиваю. Что мне делать, чтобы меня не считали бабником?»
– Его почерк! Его! – торжествовала Мэри.
Тем же вечером мы сели сочинять ответ Абрахаму. Получилось длинно, пошло и смешно. Али перечитал послание и, скомкав, выкинул в корзину.
– Да ну его в пень! Он не наш клиент, а уборщицын.
Полковничья дочка
[29 ноября 2005 г.]
Мама была красавица районного масштаба. Даже начальник ЖЭКа Филькин краснел, как деточка, встречая ее у подъезда. Очи черные, подведенные, «вавилон» на голове, павловопосадский платок завязан наиразвратнейшим образом… Эх, эх, если бы не супруга Татьяна свет Станиславовна…
Мама хотела стать киноактрисой, но дедушка-полковник возразил.
– Вот это я понимаю! – ликовал он, когда она поступила на металлургический. – Вот это – да, достойно. Выучишься, пойдешь на завод и встанешь на очередь на квартиру. Радуйся, что все хорошо обошлось.
Мама радовалась, как могла. Ее портрет регулярно тырили с заводской доски почета – это тоже была своего рода популярность.
Производственные совещания, кульманы, синьки… Мама утешала себя тем, что квартиру ей действительно дали, да и с путевками на юга часто везло.
– Гордиться ей нечем! – ворчал дед. – Завод план каждый год перевыполняет – а ей все мало!
Папа чувствовал, что маме не хватает самореализации, и по мере сил славил ее красоту. В половине его работ угадывались мамины черты: особенно на плакатах «Руки прочь от… (Греции, Кубы, Никарагуа и т. п.)».
Двадцать лет мама говорила заводским трубам: «Чтоб вам пусто было!» Так и случилось: в 1992 году завод встал. Зарплату им выдали тракторными колесами – по колесу на восемь человек.
Мы с Лелей звали маму в Америку, но она не поехала: у нее там не было ни одного поклонника. А в России ее обожали Филькин, Ваха из ресторана «Княжна Мэри» и еще одна таинственная личность.
– У него «Волга» и пять ларьков на вещевом рынке, – жаловался папа по телефону. – Мать мне нарочно ничего не говорит, чтобы я ему фишку не начистил.
Родители давно разошлись, но по стародавней привычке папа следил за маминой нравственностью.
Мы с Лелей предложили купить ему десять ларьков и иномарку, но папа гордо отказался. Торговлю он презирал и ездил исключительно на битой «копейке». Это позволяло ему считать себя патриотом.
Вскоре мама окончательно поддалась тлетворному влиянию и поехала в Турцию бизнесменить.
Древний Стамбул встретил ее криками муэдзинов и треском скотча, которым российские челноки заматывали баулы. Первый раз попав за границу, мама разрывалась между желаниями пойти в Святую Софию и закупить партию дубленок. София проиграла со счетом 15:0. Именно столько раз мама ездила в Лалели5 за товаром.
В Стамбуле у нее завелись знакомые турки, которые с удовольствием показывали моложавой «Наташе» наиболее хлебные места. Папа смирился с маминой торговлей, как мирятся с железной дорогой по соседству: поначалу бесит, а потом привыкаешь. Он даже нарисовал роскошную вывеску для ее мелкооптового магазина.
Папино творчество по достоинству оценил Ваха:
– Слюшай, дарагой, сдэлай мне княжна Мэри! Но только чтоб настоящий княжна был, как в книжка: лицо – вот такой, попа – во-о-от такой. Красивый! – И Ваха мечтательно рисовал в воздухе нужные объемы.
Пять лет назад родители вновь поженились.
– Принцев самой воспитывать надо, – говорила мама подругам. – Вот я своего в люди вывела, теперь любо-дорого посмотреть: галстук, ботинки, своя дизайн-студия.
Папа же по старой памяти отправлялся в гараж пить пиво и добивать воблой «копейку». Папины друганы доподлинно знали, кому его жена обязана успехом.
