Как потом оказалось, за Виолеттой следили все – от дворников на улицах до космонавтов на орбите.

Она завела меня в сумрачный, никому не нужный дворик. Кирпичные стены, мусорные бачки…

– Я договорилась с тетей Паней о комнате, – сказала Виолетта. – Только мне денег на аванс не хватает. У тебя есть наличка?

Я заглянула в кошелек.

– Пятьдесят долларов.

– Давай сюда!

Мы вошли в подъезд, пахнущий котами. Виолетта пояснила, что их разводит ирландец с третьего этажа: у него дома пятнадцать кошек, а еще двадцать в квартиру не влезли.

Лифт не работал. Лампочка не горела. Перила на лестнице отсутствовали.

Нам открыла бабка с розовыми панталонами в руках.

– Весь вечер их искала, а оне в ванной лежали, преподобные. Я уж думала, ты, Виолетта, надела. Кстати, поди-ка сюда. Чёй-то цветок у меня не растет, а? Уж три недели в стакане стоит.

Виолетта процокала вслед за ней в комнату.

– Так он у вас пластмассовый!

– Что ты брешешь?! Я его на улице нашла. Росточек у самого корня оторвала!

– Да листья-то тряпочные, клеем приклеены!

– Нет! Он уже вырос чуть-чуть!

Мне стало плохо.

Тетя Паня окрестила меня «девкой» и разрешила жить вместе с «барыней» Виолеттой.

– Вот ваша комната, – сказала она, щелкая выключателем. – Тут, правда, рояль стоит, но вы и под ним поместитесь.

Я работала в журнале без году неделю и потому не могла попросить помощи у коллег. Все мои вещи сгорели. Денег ни на что другое не было. Так что пришлось поселиться под роялем.

…Во время войны тетя Паня сидела в одном концлагере вместе с американцами и научилась от них сносно изъясняться по-английски. Когда в 1945 году их освободили, она сказалась жительницей Нью-Йорка, и ее, в числе других пленных, вернули на «родину». Здесь она вышла замуж, родила детей и благополучно состарилась.

Смысл жизни тети Пани заключался в войне с соседом-кошатником. С утра пораньше она выходила на балкон.

– Кобелина тухлый! И мать твоя – дура, нарожала рыжих дураков!

В ответ его кошки ссали нам под дверь.

Накричавшись, бабка принималась за «барыню».

– И чего ты тампонами не пользуешься? – спрашивала она, заглянув в мусорку. – Рекламу, что ли, не смотришь?

Виолетта кривилась:

– У меня от «Тампаксов» голова кружится.

– Да ты не туда их засовываешь!

Потом наступала моя очередь.

– За кого попало не выходи, – проповедовала тетя Паня. – Мужики сейчас пошли дурные: у одного хламидии, у другого – уреаплазмы. Пусть сначала справку покажут.

Не прошло и двух дней, как Виолетта завела себе поклонника. Им оказался сосед по имени Боголюб – огромный седовласый строитель гаражей. Вся его семья осталась в Югославии, и он жил с любовницей-медсестрой – тихой женщиной, способной варить суп.

Дрожа от страсти, Виолетта пересказывала мне подробности:

– В пятьдесят лет он как бык! Нет – как танк! Ты бы видела его орудие!

– Это черт, а не баба! – ахала за дверью тетя Паня, которая, как всегда, подслушивала.

…Медсестра работала в ночную, и до шести утра Виолетта пропадала в соседней квартире.

– Куда барыня делась? – спрашивала взволнованная бабка.

Я придумывала бесчисленные оправдания: вызвали в полицию как свидетельницу пожара, задержали на работе для переучета хренов (Виолетта работала в секс-шопе).

– Ох, Господи, помоги женщинам негодным! – качала головой тетя Паня.

На рассвете растрепанная Виолетта возвращалась домой. Стаскивала надетую наизнанку кофту – оторванные пуговицы катились по полу.

– Югославы форева! – стонала барыня, заползая под рояль.

Все тайное, разумеется, стало явным. Медсестра поставила ультиматум: или я, или она!

Ночами Виолетта не могла уснуть.

– Вот это любовь – не дай Бог мне такую! – изумлялась тетя Паня.

Вскоре Боголюб не выдержал и вернулся к прежним шалостям. Теперь они запирались у нас и любили друг друга на рояле.

Медсестра каждый день обещала удавиться. Во время очередной ссоры Боголюб затолкал обоих в кладовку и выключил свет.

– Вы там подеритесь, а потом скажите, кто победил.

Но драки не последовало. Виолетта выбежала в кухню и принялась лихорадочно собирать свои витамины.

– Я так и знала! – бормотала она. – Боголюб за мной следит! Он все нарочно подстроил, чтобы похоронить меня заживо!

Дверь хлопнула, и больше мы ее не видели.

Скучая, тетя Паня с удвоенной силой ругала соседа-ирландца. Но чем все это закончилось, мне неведомо. За пару месяцев я скопила денег и наконец-то сняла нормальную квартиру.

История одного города

[26 ноября 2005 г.]

Лос– Анджелес – удивительный город: вроде США, но при этом немножко Мексика; вроде субтропики, а горы в снегу; вроде Запад, но с вкраплениями СССР – как раз на знаменитых бульварах Голливуд и Санта-Моника.

Сидишь в машине, томишься в трафике, а кругом все до боли знакомое:

«Аптека» – запрещенный валокордин и карвалол из-под прилавка.

«Мелодия» – пиратские CD в ассортименте.

«Продукты» – семечки, шпроты и прочие радости советского человека.

Вдоль магазинов гуляют «русские»: черная кожа и перекись водорода.

«Русские» в Лос-Анджелесе делятся на две большие категории и одну маленькую. Большие – это евреи и армяне. Маленькая – все остальные.

Евреи и армяне разводят Одессу и Ереван везде, где ни поселятся. Все остальные растворяются в американщине как сахар в кипятке. Единственное, что объединяет всех «русских», – это концерты российской эстрады. Звезды заезжают к нам в рамках больших турне по ресторанам. Событие широко освещается – реклама висит в каждом Гастрономе.

Ресторан гудит, перед сценой яблоку негде упасть, а услужливые парковщики открывают двери все новым и новым гостям. Машины у «русских» шикарные. Номера многих так написаны латиницей, что получаются слова: «СТЕРВА», «НЕ ТВОЕ» и т. п.

Мы с мамой идем сквозь возбужденную толпу и забиваемся в угол. Бармен Гриша наливает нам «Маргариту» и пристраивается рядом.

– Я когда в армии служил, у нас зарплата была три рубля восемьдесят две копейки. На эти деньги мы должны были купить зубную щетку, зубную пасту и специальную сажу для сапог.

– Гуталин, что ли? – поддерживаю я разговор.

– Не, гуталин было бесполезно покупать. Его тут же тырили из тумбочек.

– Кто?

– Все. Он же на спирту! Наши намазывали его на хлеб и ели. Забирает лучше водки.

Гриша всегда рассказывает про армию. Это самое сильное впечатление его жизни.

Я заказываю ему две «Маргариты».

– Эх, а помнишь «Приму» по пятнадцать копеек? – спрашивает Гриша. – «Памир» по десять, «Дымок» по шесть? Я как сержантскую школу закончил, стал двадцать рублей восемьдесят копеек получать. Вино в трехлитровых банках, на губе – «Беломор»! Все девчонки Вологды были наши.

Я люблю Гришу – он хороший человек. И вспотевшего артиста тоже – вон он как, бедняга, старается. И своих разнокалиберных сограждан: раньше я думала, что я столько не выпью, а оказалось ничего – справляюсь.

О дряни (мемуары)

[1990 г.]

Работать в глянцевом журнале мне очень нравилось. В мои профессиональные обязанности входило следующее:

покупать кофе;

варить кофе;

мыть чашки.

Но уже через две недели я добилась стремительного карьерного взлета. Офис-менеджер вывалила мне на стол мешок писем.

– Отделяй буйных идиотов от тихих. Тихих отдашь Мэри, а буйных – уборщице.

«Дорогая редакция! Я собираю коньячные бутылки, из которых пили знаменитости. Попросите, пожалуйста, моделей из вашего журнала выпить для меня. Коньяк оплачу».

«Я ненавижу свекровь. Как мне лучше ей об этом сказать?»

«Вы называете себя женским журналом, а сами на мои письма не отвечаете. Вы – мужской журнал! У вас в редакции женщинами и не пахнет!»

Я не удержалась и вступила с автором в переписку: «О, боже! Как вы узнали?!»

«Я – профессиональный физиогном, – ответила тетенька. – Я сразу поняла, что ваш главный редактор Триш Пойнтер – мужик!»