— Конечно так, — недоуменно ответил Бруно.

— Сожалею, что вынужден вам противоречить, но это не так по следующим причинам. Убийца, являлся он членом семьи или нет, был хорошо знаком с распорядком дома. Он знал, что Луиза ежедневно в половине третьего пьет эгног в столовой. Он знал секрет дымохода и каминов, связывающих лабораторию и спальню, очевидно неизвестный остальным. Он знал, где хранится мандолина. Он был знаком с лабораторией и содержимым шкафов. Следовательно, убийца располагал всеми сведениями, необходимыми для осуществления его плана. Но если так, он должен был знать, что Луиза весьма привередлива в еде и питье и, следовательно, не станет есть испорченный или перезрелый фрукт. Впрочем, его никто не стал бы есть, когда в той же вазе лежали такие же абсолютно свежие фрукты. Согласно анализу доктора Шиллинга, груша испортилась еще до того, как в нее ввели сулему. Таким образом, убийца намеренно отравил испорченную грушу. Вам этот факт не кажется странным, джентльмены?

Разумеется, вы можете возразить, что это была случайность — что в темной спальне убийца, сам того не зная, выбрал гнилую грушу. Это не вполне убедительно, так как испорченный плод легко определить на ощупь — пальцы скользнут по гнилой кожуре. Но если вы настаиваете на этой теории, я могу ее опровергнуть. Миссис Арбакл заявила, что положила в вазу только две груши перед ночью убийства, и мисс Смит в половине двенадцатого этой ночи видела в вазе лишь две груши, и обе были свежими и спелыми. Однако наутро после преступления мы обнаружили в вазе три груши. Вывод: третью, испорченную грушу подложил убийца. Это доказывает, что яд в испорченную грушу ввели намеренно, ее принес в спальню и отравил сам преступник.

Но зачем ему приносить на место преступления испорченный плод, зная, что намеченная жертва не станет его есть, поскольку в вазе лежат такие же свежие? Единственный возможный ответ: он вообще не желал, чтобы Луиза ела отравленную грушу, и я готов ручаться своей репутацией, что так оно и было!

Слушатели молчали.

— Иными словами, — продолжал Лейн, — вы оба не правы, предполагая, что убийца считал, будто Луиза Кэмпион съест отравленную грушу. Он знал, что она этого не сделает, и так как должен был знать, что миссис Хэттер вообще не ест груш, то весь инцидент с отравленным плодом следует рассматривать как уловку преступника с целью заставить полицию поверить, что намеченной жертвой была Луиза.

— Одну минуту, — прервал инспектор. — Если, как вы утверждаете, Луиза Кэмпион не стала бы есть гнилой фрукт, каким же образом убийца мог ожидать, что мнимая попытка отравления вообще будет обнаружена?

— Хороший вопрос, Тамм, — одобрил окружной прокурор.

— Потому что, каков бы ни был его мотив, — продолжал инспектор, — уловка была бы бесполезной, если бы кто-нибудь ее не обнаружил. Понимаете, о чем я?

— Понимаю, — спокойно ответил Лейн. — Толковое замечание, инспектор. Вы утверждаете, что, если бы полиция не обнаружила в груше яд, в отравлении не было бы никакого смысла, так как никто бы не подумал, что преступник пытался отравить Луизу, а именно такого эффекта он и добивался. Есть три способа, с помощью которых преступник мог рассчитывать, что попытка отравления станет известна полиции — при условии, что убийство миссис Хэттер было не преднамеренным, а случайным. Первый: оставить шприц в комнате, что он и сделал. Это должно было возбудить подозрение и повлечь за собой расследование, так как попытка отравления уже имела место два месяца тому назад. Возможная гипотеза, но более достоверно, что отравитель уронил шприц в панике. Второй способ: намеренно подложить в вазу третью, отравленную грушу, когда несколько человек знало, что их должно быть только две. Но это тоже маловероятно — лишнюю грушу могли вовсе не заметить. И третий способ — самый вероятный из трех: под каким-нибудь предлогом привлечь внимание к испорченной груше.

Тамм и Бруно кивнули.

Лейн покачал головой:

— Но если убийство миссис Хэттер не было случайным, если его спланировали таким образом, чтобы оно произошло одновременно с ложной попыткой отравления, то в этих трех способах не было никакой надобности. Ибо наш противник знал заранее, что отравленную грушу обнаружат, и мог позволить событиям развиваться естественным образом. Полиция сочла бы, что целью преступника было отравить Луизу и что миссис Хэттер погибла случайно, а убийца таким образом достиг бы своей подлинной цели — устранить миссис Хэттер и заставить полицию искать человека, у которого имелся мотив для убийства Луизы, сбросив со счета убийство старой леди.

— Будь я проклят, — пробормотал инспектор. — Уж слишком это умно, чтобы быть правдой.

— Но это правда, инспектор. Вспомните, что еще до того, как мы нашли на кровати шприц, вы заметили, что нужно произвести обыск, дабы убедиться, что ничего не было отравлено, работая на основании прецедента двухмесячной давности. Это доказывает, что убийца в точности предвидел реакцию полиции. Даже если бы мы не обнаружили шприц — который, я уверен, был оставлен случайно — и нашли бы только две груши, вы бы, по всей вероятности, придерживались версии об отравлении.

— Это верно, Тамм, — согласился окружной прокурор.

Лейн вытянул длинные ноги, глядя в огонь.

— Как же доказать, что убийство миссис Хэттер было спланировано заранее, а не совершено под влиянием момента? Один факт абсолютно очевиден. Мандолина, использованная как орудие убийства, хранилась не в спальне, а в стеклянной витрине в библиотеке, являясь табу для всех. Конрад Хэттер видел ее в витрине в половине второго ночи — за два с половиной часа до того, как она лишила жизни миссис Хэттер, — а вечером ее видели там и другие. Следовательно, убийца, проживал он в доме или нет, должен был специально зайти за ней перед визитом в спальню…

— Что вы имеете в виду? — прервал Бруно, сдвинув брови.

Лейн вздохнул:

— Если убийца — один из обитателей дома, он должен был спуститься за мандолиной со второго или с чердачного этажа. Если же нет… Он не мог войти в дом с нижнего этажа, так как все двери и окна были заперты, — значит, ему пришлось подняться по пожарной лестнице минимум до второго этажа или на крышу и проникнуть внутрь через дымоход. В любом случае поход вниз за мандолиной был необходим…

— А если, — возразил Бруно, — это был кто-то из обитателей дома, который подобрал мандолину по пути наверх? Ведь мы знаем, что кое-кто вернулся домой поздно.

— Даже если так, — улыбнулся Лейн, — разве это не означает план, заранее предусматривающий использование мандолины?

— О'кей, — кивнул Тамм. — Продолжайте.

— Следовательно, убийца принес мандолину в спальню с определенной целью. Какой могла быть эта цель, джентльмены? Давайте проанализируем возможности. Во-первых, старую мандолину могли принести в спальню с намерением использовать ее в качестве музыкального инструмента…

Инспектор фыркнул, а Бруно покачал головой.

— Это настолько нелепо, что даже не нуждается в обсуждении. Во-вторых, мандолину могли принести с целью оставить ложную улику, кого-то обвиняющую. Но кого? С мандолиной ассоциировалось только одно лицо — ее владелец, Йорк Хэттер. Но Йорк Хэттер мертв. Значит, наше второе предположение также ошибочно…

— Погодите, — медленно произнес Тамм. — Не так быстро. Нельзя исключить, что преступник не был уверен в смерти Йорка Хэттера или пытался внушить нам, что он не мертв, на основании не вполне удовлетворительного опознания тела. Что вы на это скажете?

— Скажу браво, инспектор, — усмехнулся Лейн. — Весьма изобретательная мысль. Но я уверен, что могу опровергнуть даже отдаленную ее вероятность. Со стороны убийцы это было бы глупой выходкой по двум причинам. Первая: могла бы полиция поверить, что Йорк Хэттер оставил столь очевидную улику против себя? Разумеется, нет — полиция сразу поняла бы, что это подтасовка. Вторая причина: зачем использовать такой причудливый предмет, как мандолина, который менее всего ассоциируется с пролитием крови? Полиция тем более догадалась бы, что его подбросили с целью навлечь подозрения на Хэттера. Нет, инспектор, убийца никак не мог преследовать подобную цель. Странное использование мандолины логически вытекало из его плана.