Четверка выхватила свои пистолеты с глушителями. В обычных условиях пальбы бы никто не услышал. Но здесь…

— Не надо стрелять, — честно предупредил я этих самоубийц, но только, похоже, их раззадорил.

Сам Петр Петрович снял с руки плащ и прицелился. Пора! Дальше будет поздно. Действуй, Яша.

Не дожидаясь первого же выстрела, я бросился на пол, извернулся и тут же нырнул в узкую щель между жестянками и стеной. Жестяные листы подпирали отнюдь не глухую стену: там был невидимый издали выход и мертвый эскалатор, ведущий обратно на второй этаж. Эскалатор обещали починить к весне, но пока это была обычная лестница — просто с железными ступеньками.

Самих выстрелов я, разумеется, не слышал. Но зато над моей головой загрохотали громы — гулко, сочно, на целых три этажа вниз. Будь их пистолеты трижды с глушителем, любая пуля в такой ситуации могла произвести больше шума, нежели слон в посудной лавке. Кроме того, я надеялся на рикошет — и не ошибся. Звон разбитого стекла был столь силен, что вздрогнули наверняка даже все остальные потревоженные стекла на других этажах. Акустика здесь была замечательная. Предполагалось, видимо, что громовое «ура!», предназначенное нашим замечательным спортсменам, будет подниматься с трибун и заполнять все здание спорткомплекса, резонируя во всех коридорах и во всех проходах. Однако сегодня здание заполнилось совсем иными звуками — еще более громкими, но на слух чрезвычайно неприятными. Представьте, что вы разбиваете за один раз два десятка огромных оконных стекол два на два метра. А теперь представьте, что эти осколки стали разлетаться в стороны, тараня жесть. Звук от соударения стекла и железа, по утверждениям знатоков, один из самых неприятных для человеческого уха. Шум от разгрома, невольно учиненного наверху посланцами «ИВЫ», оскорбил слух сотен, если не тысяч посетителей «Олимпийца». И уж, конечно, он оскорбил слух охраны комплекса.

Скатываясь по эскалатору вниз, на второй, я уже знал, что вслед за визгом и скрежетом наверху мгновенно заработает охранная сигнализация, завоют сирены в четырех караулках, расположенных в четырех равноудаленных местах, а все входы и выходы в «Олимпиец» окажутся перекрытыми. Команда из «ИВЫ» совершенно напрасно приняла мое подлое предложение встретиться именно здесь и вломилась в чужой монастырь со своим уставом. Что же, в этом случае начинал действовать другой устав — гарнизонной и караульной службы, обогащенный боевым опытом кузинско-басинских коммандос. Мне однажды довелось присутствовать на учениях, которые оба охранных шефа проводили по меньшей мере раз в месяц. Тогда на моих глазах разрабатывался очень сложный сценарий — обезвреживание террористов, засевших на первом этаже и в подвале. Сегодня же я здорово облегчил охране задачу, собрав джентльменов и их предводителя на малонаселенном третьем этаже. Они, понятно, кинутся к спуску вслед за мной, но время будет потеряно: их встретят там, где они того не ждут…

Я скатился вниз, проворно отполз под соседнюю лестницу и, смешавшись с толпой испуганных покупателей, стал ждать скорой развязки. Как я и предполагал, все произошло очень быстро, буквально за считанные секунды. Эти безмозглые обалдуи, скатываясь вниз по неработающему эскалатору, не догадались даже припрятать поскорее свои огромные пушки. Напротив, увидев выскакивающих из своих укрытий кузинско-басинских коммандос, они инстинктивно открыли стрельбу из своих пукалок. Для того чтобы пришить выстрелом в затылок непокорного частного сыщика, эти пистолеты были, безусловно, незаменимы. Но вот сравнение с охранными «узи» машинки проигрывали…

Самый первый джентльмен из «ИВЫ», спрыгнувший на второй этаж, получил очередь в грудь и умер, не успев понять, в чем дело. Двое других — именно те, что так неудачно пытались меня обыскать, — вздумали посоревноваться с охраной в меткости, но силы оказались слишком неравными: двое против двух десятков — заведомо невыигрышная партия. Через несколько секунд оба они уже лежали неподвижно, сделав в общей сложности не более пяти выстрелов. Четвертый из орлов Петра Петровича просто споткнулся, стараясь погасить силу инерции, и, угрожающе суча руками, упал сверху на большую пирамиду из пачек с романом «Грязные-грязные руки» (продавцы уже при первом шуме грамотно попрятались за прилавками). Там его и настигла очередь охранника. Последний из орлов Петра Петровича скатился вниз к подножию книжной пирамиды, схватился за разорванный очередью живот, задергался и затих. Пистолет с глушителем выпал из рук прямо в кровавую лужу, успевшую натечь, и картина эта сделалась до отвращения похожей на рисунок, украшающий обложку бестселлера Эдгара Лоуренса. Меня чуть не стошнило. Я знал, что по законам «Олимпийца» эти люди безоговорочно попадали в разряд террористов и заслуживали немедленного уничтожения. Я знал, что, если бы мой план не сработал, не они, но я валялся бы сейчас среди пачек книг, прикрывая руками окровавленный живот. И все же… Сегодняшний бой я, безоружный и беззащитный, выиграл чужими руками на знакомой территории, но в следующий раз, боюсь, они вынудят меня играть по СВОИМ правилам…

Тут я вспомнил о Петре Петровиче и, пригнувшись, бросился к дверям основного хода: если не по эскалатору, то спуститься он мог только по основной лестнице. Лестница, однако, была пуста: валялись лишь обрывки оберточной бумаги, огрызки бечевок, смятые остатки бракованных суперов… И все же он был здесь! В том месте, где располагался узкий чуланчик с пожарным гидрантом, я услышал слабый шум. Оружия у меня по-прежнему не было, однако в данном случае оно мне было без надобности. Вжавшись в узкую щель чуланчика с гидрантом, бывший Петр Петрович умирал. Очевидно, его зацепило пулей, когда он еще был наверху и когда туда стали выпрыгивать первые охранники. Но он еще смог одолеть один лестничный пролет и попытался спрятаться.

Когда я подбежал, сил у него уже не хватило, чтобы поднять свой пистолет. Однако он еще был жив, он еще был способен узнать меня.

— Ра-ду-ешь-ся?… — с колоссальным напряжением проговорил он. Тоненькая струйка крови стекла изо рта и стала заливать элегантный пиджак.

— Нет, — сказал я правду. Вид умирающего человека, даже врага, никому бы не смог доставить большой радости. Ненависти я уже не испытывал.

— Какой же ты дурак… Яков Семенович… — прошелестел посланец «ИВЫ». — Тебя убьют… обязательно… Впутался зря… Дурак… Слишком много поставлено на «Доппель»…

— На что? На что?! — быстро спросил я умирающего. Я вдруг осознал, что теряю шанс узнать, что же на дискете.

— А-а… — удивленно прошептал бывший Петр Петрович. — Ты… не знаешь?… Тогда тем более… дурак.

Если мужчина возвращается домой усталый, еле живой, пахнущий кровью, в грязном плаще (который еще утром был как новенький), то его женщина просто обязана быть счастлива. Потому что все-таки жив. А в этом деле чуть-чуть не считается…

Жанна Сергеевна, птичка моя, однако, так не думала. Увидев меня на пороге в таком живописном виде, она в ужасе замерла, словно вместо меня к ней явился главный персонаж популярного кинохита сезона «Граф Дракула. Первая кровь». И это при всем при том, что вчера после катастрофы в театре «Вернисаж» вид у меня тоже был далеко не блестящий. Тенденция, однако.

— Все почти нормально, — произнес я сразу, вместо здравствуйте, перво-наперво захлопнув входную дверь. Глупо одну и ту же ошибку совершать дважды. Конечно, по дороге домой я самым тщательным образом подстраховался и даже сделал лишний крюк почти в километр, подозревая в каждом втором прохожем соглядатая «ИВЫ». Я надеялся, что, вычислив меня, они все-таки едва ли соберут координаты всех дальних знакомых Жанны Сергеевны Володиной. Поэтому призрак киллера за моей спиной, стреляющего мне в затылок, пока, слава Богу, оставался плодом моего больного воображения. Ну, а далеко вперед я не заглядывал Иначе можно сразу делать себе харакири от полной, космической безнадеги во всех делах, минуя личные.