В самолете девушка летела не одна. Другая филиппинка и тот мужчина из кафе — позже из газет она узнает, что звали его Эммануэль Круз — тоже направлялись в Японию. В токийском аэропорту Нарита их встретила пожилая японка и сразу же забрала у девушек паспорта — на сохранение. Девушка отдала документ без всякого сожаления: в нем все было ложью — имя, возраст, место рождения. Только фотография, которую девушка дала мужчине в кафе, была в паспорте ее. Потом девушка прочтет в филиппинских газетах, что, как только ей вручили авиабилет, из Манилы в Токио ушла телеграмма с уведомлением, когда и каким рейсом отбывает «груз». Телеграмму отправил Эммануэль Круз — представитель «Инагава кай» на Филиппинах. Телеграмму получила танцевальная студия — представительница «Инагава кай» в Токио.

В конторе студии разговор с девушкой — деловой и недолгий. Да, здесь ее научат танцу. Да, она будет получать в день тысячу иен. Деньги, полученные во время учебы, и стоимость билета на самолет до Токио девушка, конечно, вернет студии из будущих гонораров. Девушка обязана говорить, что ей уже 20 лет. Но лучше вообще ничего не говорить и на улицу не выходить, так как ее дурное английское произношение и ничтожный запас слов обратят на нее внимание первого же полицейского. А ведь паспорта-то у нее нет, да и въехала она в Японию нелегально. И еще: работать иностранцам в Японии запрещено. Короче, за девушкой числится столько нарушений японских законов, что долгий тюремный срок ей обеспечен.

Учеба длилась около недели. В студии танцем называли стриптиз. Но если б девушке вздумалось уйти, сделать бы это было уже невозможно.

Неделя, минувшая после того, как девушка стала танцовщицей, приучила ее ко многим неожиданностям и разочарованиям. И все-таки первый день работы поверг ее в ужас. С наступлением сумерек хозяин студии посадил девушку и двух других филиппинок, обучавшихся «танцу» вместе с ней, в автомобиль и отправился в префектуру Тиба, неподалеку от Токио. У одного из баров, что длинной вереницей разноцветных рекламных огней освещали с обеих сторон новую автодорогу, хозяин остановился и жестом показал девушке на дверь с огромным изображением похотливо приоткрытых для поцелуя женских губ: «Тебе сюда».

После первого выхода, когда девушка с одеждой в руках вернулась из зала в артистическую уборную, содержатель бара сказал: «Танцевать ты не умеешь. Раздеваешься совсем не сексуально. В следующий выход разденешься догола». Девушка несмело запротестовала. Но сильный удар в лицо заставил ее покориться. В баре не было сцены, и девушка танцевала между столиками. Ослепленная светом яркого софита, она не видела лиц и была довольная этим.

К полуночи в бар вернулся хозяин студии. «Эй ты! — бросил он девушке. — Вон тот, за столиком справа, назначил тебе свидание. Сейчас пойдешь к нему». Девушка ответила было, что не пойдет, не хочет идти, но хозяин сжал ее локоть, достал из внутреннего кармана пиджака нож и острым лезвием пощекотал обнаженную грудь девушки. «Иди, деньги с гостя я уже получил». И хозяин вытолкнул девушку в зал.

Почему не убежала от гангстеров? А паспорт, который якудза предусмотрительно забрали у нее в аэропорту? А незнание японского языка, из-за чего она не могла добраться до Токио и купить билет на самолет? А страх очутиться в японской тюрьме за нелегальный въезд в страну? Но имелась еще одна причина: гангстер из «Инагава кай», получая с клиентов девушки по 30 тысяч иен, отдавал ей 12 тысяч иен — вдвое больше, чем зарабатывала девушка в кафе в Маниле за целый месяц. До конца контракта оставалось совсем немного, и девушка рассчитывала богатой вернуться домой.

Из газет я узнал, что сцена театра в захолустном кансайском городке оказалась для девушки последней. Три филиппинки, работавшие в баре в городе Нагоя, сумели скрыться от якудза. Они приехали в Токио и попросили убежище от гангстеров в посольстве Филиппин. Две другие филиппинские девушки, у которых ужас перед ежевечерними насилиями в гангстерском притоне превозмог страх перед арестом, обратились за спасением к полиции. Она провела облавы в двух десятках городов. Среди задержанных «артисток» была и девушка из кансайского театра. Ее выслали из Японии.

Газеты завершили рассказ о филиппинке данными, полученными из Национального полицейского управления: в 1981 году якудза легально — по туристским визам — и нелегально — по подложным документам — ввезли в Японию 16447 женщин из азиатских стран и превратили их в проституток, в том числе 12 тысяч с Филиппин, 2300 — из Южной Кореи, 1700 — с Тайваня. Полиция арестовала и депортировала из Японии только 319 проституток. Чем был вызван подобный «либерализм» полиции, газеты не объяснили. В этом не было нужды. Каждому в Японии понятно: как и в случае с контрабандой наркотиков, прибыль гангстеров от торговли «живым товаром» достаточно велика, чтобы оплачивать полицейскую снисходительность.

Таоку хоронили дважды. Сначала в кругу представителей респектабельного общества. Во второй раз похороны устроили гангстеры. Ведь и бизнес Таоки делился таким же образом: на легальную и нелегальную половины.

На первых похоронах вместе с лидерами делового мира города Кобэ и района Кансай собрался цвет японской эстрады и кино: Хибари Мисора, Бунта Сугавара, Синтаро Кацу, Нидзико Киёкава. Фамилии, написанные на лентах к траурным венкам, могли украсить программки по меньшей мере сотни концертов. Певица Хибари Мисора, дольше других пользовавшаяся вниманием Таоки и больше, чем кто-либо из деятелей японской эстрады, способствовавшая обогащению гангстера, произнесла от имени артистов прочувственную панихидную речь.

Связи Хибари Мисора с якудза не ограничивались выплатой синдикату «Ямагути гуми» дани. Брат Мисоры принял от Таоки ритуальную чашечку сакэ, что означало его вступление в синдикат. К тому времени, когда братец возымел желание петь дуэтом с сестрой в концерте, в его послужном списке значились два ареста — за подпольные азартные игры и ношение огнестрельного оружия без разрешения. Возмущенная общественность добилась запрещения Мисоре выступать в течение года. Певица очень обиделась и заклеймила власти: «Абсолютно антидемократично не разрешать брату, даже если он якудза, появляться, где ему угодно. — Мисора явно смешивала публичную концертную эстраду с бандитским притоном. — Человеческие права моего брата попраны!» — трагично возвестила миру певица. Поэтому вознесение Мисорой до божественных высот заслуг Кадзуо Таоки, как самого преданного друга искусств, можно было считать искренним.

Вероятно, и Бунта Сугавара горевал по-настоящему. Билеты на его концерты частенько распространяли гангстеры из «Ямагути гуми». В Осаке они продали однажды все 1300 билетов на концерт Сугавары, выручив 3 миллиона иен, из которых 2 миллиона забрали себе. Газеты написали об «аншлаге» — Сугаваре как раз нужна была реклама, а не деньги. Артиста не встревожило, что на концерт пришли лишь 700 слушателей. Это означало: якудза силой навязывали билеты главным образом хозяевам осакских баров и ресторанов, зависимым от гангстеров.

Не исключено, что горевал о смерти Таоки и киноактер Кэн Такакура, воплотивший в десятках фильмов образ якудза — этакого задумчивого убийцы, неизменно переживавшего за судьбу человеческих моральных ценностей, вонзая меч или номе в тела жертв. Однажды полиция попыталась воспрепятствовать выходу на экран фильма, особенно восторженно воспевавшего преступное подполье. Главную роль исполнял в фильме Такакура. Актер забеспокоился, не пропадет ли напрасно его труд. «Не волнуйся, — сказал ему Таока. — Будь уверен, мы выпустим фильм. Слишком много денег в него вложено. Да и какие законы мы нарушаем?» Продюсером фильма был сын Таоки — Мицуру. Деньги на съемки отвалил сам Таока. Фильм, разумеется, вышел.

Прослезились по Таоке, наверное, Хаппо Цукитэй, Мэдака Икэно и Нобуо Муротани, артисты разговорного жанра. Гангстерам нравилось слушать их на своих праздничных приемах и вечеринках за не слишком затейливый юмор, а актерам нравилось выступать у гангстеров — они платили слишком высокий гонорар.