Леонсо внимательно слушал краснолицего здоровяка, в душе радуясь возможности хотя на время переселиться под крыло здешнего и, кажется, весьма надежного человека.

— Мы с ним договорились так: как только король заканчивает свою речь, обращенную к гражданам славной Аквилонии, лицедеи из всех балаганов поднимают вверх луки и пускают в небо стрелы с разноцветными лентами. Должно быть очень красиво.

— Про стрелы мы и без тебя знаем, — проворчал Михер. — На великих праздниках это всегда было… Лучше скажи, какое место на площади будет наше?

— Не хуже других.

— А если я не умею стрелять из лука? — поинтересовался Кук. — Тогда как?

— Стреляют пятеро, не больше. Да и не такая уж это наука — оттянул да отпустил.

— Ну, парни, кто будет стрелком? — Леонсо по очереди оглядел каждого, но добровольцев пока не находилось. — Агрей! Ты умеешь, я знаю! Агрей пожал плечами, кивнул.

— Агрей первый. Кто еще? Сенизонна?

— Ма-агу, — протянул грустный красавец. — И оттяну, и отпущу…

— Тьфу! — в сердцах сплюнул Леонсо и обратился к рыжему. — А ты, Мадо?

— Согласен, — коротко ответил тот.

— Михер?

— Не умею и не хочу.

— Лакук?

— О, не-ет… Прошу тебя, Леонсо, только не я.

— Гуго, Улино, Зазалла? Толстяки дружно замотали головами в знак протеста.

— Ксант?

— А чего ж не пострелять?

— Енкин?

— Нет.

— Играт? Вряд ли… Ладно, пятым буду я, — с досадой заключил Леонсо и, показывая пальцем на каждого стрелка, еще раз перечислил их Гельде: — Сенизонна, Мадо, Агрей, Ксант и я. Устраивает?

— А мне что? — удивился краснолицый. — Ты только запиши всех, если умеешь. Паллантид велел список подать.

— Сделаю.

— Ну, а теперь пойдем, потолкуем? — Гельде подмигнул Леонсо и потянул его за рукав.

— Зачем это? — подозрительно спросил Леонсо, все же поднимаясь со скамьи.

— Не бойся, не съем, — засмеялся краснолицый, встал, и не оглядываясь, неторопливым шагом пошел к выходу, будучи уверенным, что хозяин балагана следует за ним.

На улице, где фонарщики уже спешили зажечь огни фонарей, было совсем темно. Лишь в свете факела обходчиков Леонсо увидел на несколько мгновений лицо Гельде, неуловимо преобразившееся. Теперь он был подтянут, собран и серьезен; в серых глазах его появился жесткий блеск, а губы подобрались в тонкую нитку, отчего все мускулы лица напряглись и оно стало похожим на маску. Леонсо невольно поежился, ругая себя за ненаблюдательность — в прежние времена таких промахов он не допускал.

— Ну вот что, приятель. Я точно знаю, что в твоем балагане один ублюдок мечтает направить свою стрелу не в небо, а в грудь нашего короля. И кажется, я даже понял, кто это.

— Что ты мелешь? — пораженно отшатнулся Леонсо. — Мои лицедеи — парни простые. Какое им дело до вашего короля? Они его и в глаза никогда не видали!

— Я знаю, что говорю!

— Врешь, собака!

— Дурень, ты послушай… А, что с тобой толковать! Запомни одно — если стрела ублюдка вонзится в грудь нашего короля — тебя повесят вместе с ним! Теперь я тебя убедил?

— Нет! — твердо сказал Леонсо, повернулся и пошел обратно.

Странные слова Гельде — кто же он такой на самом деле? — поразили его до глубины души. Он и на миг не сомневался, что краснолицый говорил правду. Присев за дверью кабака, Леонсо подпер голову рукой и принялся размышлять. Он перебирал в уме всех своих парней, но никак не мог указать на кого-то одного — убийца. Нет! Все они временами бывают глупыми, смешными, злыми и даже подлыми, но… Вся натура Леонсо восставала против обвинения кого бы то ни было в злодейском убийстве. Он понимал, когда люди гибли на поле боя — жизнь есть жизнь, и бой есть бой, — но когда некто брал на себя право бога распоряжаться жизнью, да еще чужой жизнью — этого он понять не мог.

— Леонсо… Где ты? Леонсо…

Знакомый голос… Хозяин балагана поднял голову, силясь разглядеть в ночной мгле человека; тихие, осторожные шаги приблизились, затем снова отдалились…

— Леонсо… — вдруг прошептал кто-то совсем рядом. — Где ты?

Он узнал наконец этот голос. Облегченно вздохнув, он кивнул невидимке и хрипло ответил:

— Я здесь. Иди сюда, помоги мне встать…

Леонсо не ощутил удара. Он лишь почувствовал, как в груди поднимается горячая, обжигающая волна… Потом рот его наполнился соленой влагой, а в глазах вспыхнули яркие красные огоньки… Он удивленно прошептал имя убийцы пересохшими в одно мгновение губами и вдруг внутри его словно что-то разорвалось… Леонсо качнулся, закатив глаза, и повалился на грязный пол, прямо в собачью лужу… В тот же миг с неба упала яркая серебряная звезда — он мелко задрожал, словно услышав в тишине звенящий ее полет — и умер.

Этей едва дождался, когда сухопарый, с редкой козлиной бородкой блонд закончит задавать им свои ублюдочные вопросы. Он смотрел на лицедеев с нескрываемым презрением, и стрелку безумно хотелось направить лезвие своего верного клинка в его тощую шею. И он, может быть, не сумел бы сдержаться, да только кинжал его остался в груди Леонсо… Леонсо… Жаль, что пришлось отправить его на Серые Равнины… Немало дорог прошли они вместе… Но краснорожая скотина наверняка поведала ему нечто такое, отчего великолепный план мести мог сорваться, а сам стрелок оказался бы в руках палача. Этей сразу понял, что этот парень Гельде не только хозяин здешнего балагана, но и — он готов был поклясться бровями Эрлика — доноситель, то есть слуга грязного варвара, что уже заслуживало смерти!

Он тихо засмеялся, припомнив, как забулькал и захрипел краснолицый, когда кинжал Этея быстро и плавно перерезал ему горло. Он мгновенно оказался по щиколотки в крови. А на руках стрелка, на одежде — ничего, ни одного пятнышка! Этому трюку он научился у Пантедра, зуагирского недоумка, который обожал смотреть на кровь, но не выносил ее на себе.

Колени Этея вдруг ослабли; он криво ухмыльнулся дрожащими губами, вцепился пальцами в икры и начал с силой массировать их, надеясь, что судорога отступит. И на сей раз у него получилось. Видимо, два убийства подряд всетаки принесли ему силы, как то бывало и прежде. Откинувшись на грязный ворох соломы, лежащей на дне повозки, он тщательно облизал губы твердым языком, с удовлетворением отмечая, что и дрожь, подобно судороге, отходит, и глубоко вздохнул. Надо спать. На рассвете — а до этого времени осталось совсем чуть — всю братию вызвали в кабинет блонда, где сухопарая крыса снова задаст им свои ублюдочные вопросы, а угрюмые стражники будут вожделенно ждать подходящего момента, чтобы врезать сапогом по заду поганому шуту.

Но и это можно стерпеть, если месть осуществится, если киммериец со стрелой в груди уйдет наконец на Серые Равнины… Этей даже вспотел, представив себе такую великолепную картину — Митрадес, кругом толпа (вонючие свиньи, чтоб их всех к Нергалу в пасть), крики, смех, песни… И вот стрелки из балаганов поднимают к небу свои луки… разноцветные ленты, привязанные к стрелам, трепещут, щекочут лицо… Толпа в ожидании зрелища замирает и… «О, Митра! О, великий и светлый… („и Эрлик тоже!“ — торопливо добавил Этей) Неужели не позволено будет мне испытать подобного восторга?» Он до боли закусил губу, чувствуя, как из глаз потекла влага и, не в силах сдержаться, всхлипнул.

— Не надо… Мягкая рука провела вдруг ласково по его мокрой от слез щеке. Велина! Смешная девчонка… Она решила, что он горюет о Леонсо!

— Не надо, слышишь? Его уже нельзя вернуть. Я думаю, так хотел Митра… Хотя… Я сама бы загрызла того, кто это сделал!

— Наверняка, какой-нибудь бродяга, — отозвался Этей слабым голосом, безумно веселясь в душе. — Их тут столько шатается… Хотят поживиться на Митрадесе…

— Как и мы…

— Как и мы, — равнодушно согласился он.

Велина вытянула из кучи длинную соломину и сунула ее в рот. Задумчиво уставясь в самое ухо стрелку, она помолчала немного, потом тихо и странно произнесла:

— А вдруг это кто-то из нас?