Вся эта история в один миг, равный всего лишь вздоху, промелькнула в памяти короля. Он еще крепче прижал к себе Мгарс, с наслаждением вдыхая аромат ее волос, и тихо проворчал:
— Кром… Кажется, ты спасла меня, девочка?
— Я не знала… — шептала она, щекоча губами его обнаженную грудь. — Не знала, жив ли ты, мой господин… Я нашла тебя недалеко от моего дома, возле храма Митры…
— Как же ты приволокла меня сюда?
— О-о-о… — простонала девушка. — Мне страшно даже вспоминать об этом. Я хотела нанять кого-нибудь, чтобы донести тело моего любимого, но… Никто не пожелал! Кругом паника, шемиты рыщут по городу в поисках раненых… Пришлось перекатить тебя на мою накидку и тащить по улицам, прячась в канавы при виде псов в сверкающих шлемах…
— Считай, что ты вернула мне долг.
Конан чуть отстранился, заглянул в глаза Мгарс и там гневные огоньки, блеснувшие при ее последних словах в темной, почти черной глубине, тут же сменились веселыми; девушка улыбнулась, склонила головку, лукаво глядя снизу вверх на огромного киммерийца, затем, не в силах сдержать ликования, подпрыгнула, чмокнула его в твердую щеку и, вдруг снова посерьезнев, вздохнула, прижалась к его груди. Сердце Конана дрогнуло: он не знал, что будет с этой девушкой потом, когда…
В тот год Хауран то и дело будоражили слухи о зверских убийствах, чинимых шайкой головорезов под предводительством некого Халимсы Шестипалого. Жертвами бандитов обычно оказывались нобили, купцы, богатые торговцы, ростовщики — словом, те, кого простым людям было не так уж и жалко, если бы однажды страх не коснулся и их сердец. В одну только ночь Халимса Шестипалый просто так, ради удовольствия, перерезал половину ремесленного квартала, где жили лишь бедняки, едва способные прокормить себя и семью. Зачем? Законопослушные граждане — нищие, имущие, знатные, безродные — все задавались этим вопросом и все, не находя ответа, навешивали на свои двери новые запоры и замки. Но бандитов уже ничто не могло остановить. Наглые и прежде, а теперь и вовсе одуревшие от сознания собственной безнаказанности, они начали нападать на людей среди бела дня; они врывались в дома, совершали налеты на базары, громили лавки и кабинеты блондов — законников, вершивших праведный суд за небольшую мзду… Таким образом оказалось немало людей, собственными глазами видевших и Халимсу, и его головорезов.
Шестипалого описывали по-разному, но в основном так: низколобый гигант с длинными, почти до пояса, грязными жидкими волосами, заросший черной и, в отличие от волос, густой шерстью. Обликом своим он напоминал гориллу: руки — длинные, тощие, что выглядело весьма странно при могучем торсе; ноги кривые, короткие, но необычайно толстые, крепко сидящие в жирном, обвислом заде, толстых пальцев на каждой руке по шесть, и все кривые, как крючки. Только по поводу физиономии свидетели не имели согласия. Одни говорили, что нос Халимсы длинный и тонкий, как у благородного нобиля, губы — узкие, бледные, глаз изза жирных щек почти не видно. Другие считали нос его огурцом, к тому же пупырчатым, губы толстыми и всегда мокрыми, а глаза узкими, как у кхитайца. Третьи и вовсе полагали, что у Шестипалого не было носа и губ, а только глаза да жирные щеки.
И вот такое-то чудовище имело наглость влюбиться в красавицу Мгарс, которую он увидел как-то случайно на улице. Вернее, то была, конечно, не любовь. Грязный не только внутри, но и снаружи, с черной как мгла царства Нергала душой, этот ублюдок не мог, не умел любить. Страсть, мерзкая похотливая страсть овладела им при виде смуглокожей красавицы. Он мычал, в вожделении облизывал свои ярко-красные, вечно мокрые губы (по поводу этой детали его рожи некоторые свидетели давали верные показания) представляя себе, что он сделает с Мгарс, когда она попадет ему в руки. Но пока Халимса решил не торопиться. Впервые в жизни ему захотелось взять женщину не силой, но своей привлекательностью. Увы, этот злобный и мерзкий убийца по поводу собственной внешности очень ошибался. Полюбить такого — грязного, вонючего уродца — вряд ли смогла бы не то что женщина, но и обезьяна. Так что Мгарс, естественно, если и обратила взор на Халимсу, то не с кокетством, а с отвращением, а такого он понять не мог.
К его персоне испытывали отвращение решительно все, даже ближайшие его сподвижники, но, само собой разумеется, не спешили сие чувство ему продемонстрировать. Халимса Шестипалый отличался поистине необузданным нравом и к тому же явно был не в ладах с собственной головой. Когда до него наконец дошло, что Мгарс не желает видеть в нем пламенного поклонника и умелого любовника, он начал доставать ее уже в открытую. Если раньше он просто ходил за ней время от времени по улицам, то теперь он начал наведываться в ее маленький домик на окраине города. Поначалу Халимса сдерживался, под отвратительной ухмылкой скрывая все растущее раздражение и вот-вот готовую выплеснуться агрессию; затем нрав его мало-помалу стал проявляться.
Мгарс не смела выгнать его из дому. С детства привыкшая к рабскому существованию, она лишь молча страдала, глядя, как грязное чудовище мочится в ее великолепную аквилонскую вазу или сплевывает на стол, попадая порой прямо в кушанье, как сморкается в подол ее одежды и к вечеру, развалившись на ковре, засыпает, сотрясая диким храпом весь дом… И вот однажды к ней пришел Конан.
Халимса бодрствовал, попивая принесенное с собой пиво. Пенные струи текли по щетине на его скошенном подбородке, орошали грязную, всю в жирных пятнах полотняную куртку, и наконец попадали на штаны — как раз между его ног, так что впечатление было не то что не из приятных, а просто омерзительное; Мгарс то и дело бегала во внутренний дворик, где ее жестоко выворачивало. Увы, приходилось возвращаться обратно, ибо монстр грозился спалить ее дом, если она попытается сбежать. А дом для Мгарс, никогда прежде не имевшей собственного пристанища, был дороже любых ценностей.
Конан появился неожиданно. В таверне «Под оком лучезарной Иштар» его знакомый Валерий рассказал ему о прелестной девушке, что живет на окраине города и не прочь подарить свою любовь отважному воину. Тогда-то Конан, хорошо принявший в таверне кислого красного вина, и отправился к Мгарс, желая провести ночь в объятьях красавицы. Но первое, что увидел он в ее комнате — очертания фигуры чудовища, сидящего в полумраке на полу и поглощающего пиво из бурдюка. Сморщившись, капитан повернулся, чтобы уйти, но в это время в дверях возникла Мгарс с таким несчастным лицом, что он тут же все понял и решил остаться.
Халимса не сразу обратил внимание на нового гостя. Только после того, как Конан ткнул его в толстый загривок кончиком меча, он повернулся, осмотрел киммерийца с ног до головы, и плюнул в его сторону. И тут капитан гвардейцев, нимало не смутясь, одним ударом снес монстру пол-головы.
Такое простое решение почему-то не приходило в умы горожан. Замки, запоры… Разве может это остановить наглеца?.. Мгарс, пораженная, стояла перед Конаном и не спускала с него глаз. Труп Халимсы, его кровь на дорогом ковре — все это не трогало особенно дочь далекой Зембабве. Огромный парень, так спокойно расправившийся с ее мучителем, привлекал ее внимание гораздо больше. Смуглокожая красавица подошла своей легкой походкой к капитану и протянула ему тонкие гибкие руки… Так Конан познакомился с Мгарс…
… Неожиданно она отпрянула от него, пристально вгляделась в синие глаза возлюбленного, словно желая проверить, на самом ли деле он жив и находится в ее доме. Мгарс с напряжением разглядывала каждую его черту, изучала шрамы и тонкие морщинки, прорезавшие лоб, скулы, щеки и подбородок, потом взор ее упал на гриву спутаных черных волос. Лицо девушки исказилось. Не выпуская его руки, она тихо, изумленно воскликнула:
— О, Конан… У тебя появились седые волосы… Это все из-за нее, гадины Тарамис!
— Не Тарамис, — сурово поправил Конан. — А самозванка, что присвоила имя и трон королевы. Ведьма! Клянусь Кромом, самая обычная грязная ведьма!
Он скрипнул зубами, будто воочию увидев снова лицо Саломеи с безумным блеском в прекрасных глазах, где похоть смешалась с подлостью и жестокостью; руки его непроизвольно сжались в кулаки и кровь снова брызнула из затянувшихся уже ран.
