Дорога была глубоко врезана в грунт. Случись встречная машина, пришлось бы задним ходом возвращаться к подножию холма или той забираться задним ходом к стенам монастыря.

— Не дорога, а мышеловка! — Шофер остановил машину и взглянул на Гаврилова — Тут танковую колонну двумя гранатами запереть можно…

Лейтенант настороженно осмотрелся.

— Посмотри, нельзя ли прямо по склону двинуть, — сказал он шоферу.

— Есть посмотреть…

Женский монастырь, по данным разведки, был давно покинут. Лейтенант получил приказ занять его взводом автоматчиков и приготовить к расквартировке. В этом монастыре можно было с удобствами разместить полк — все здания целы и невредимы, внутри три колодца с чистейшей водой.

— Можно стороной, товарищ лейтенант. — Шофер деловито постучал по потрепанным скатам, хлопнул ладонью по борту, словно проверял надежность досок.

— Что, Сашок, боишься развалиться? — спросил кто-то из кузова.

— Не. Тыщи верст не развалилась, теперь не имеет права, теперь просто не положено… Едем, товарищ командир? — обратился он к Гаврилову.

— Давай. Помаленьку давай.

Натужно подвывая, «газик» поехал по чахлой прошлогодней траве, прореженной яркой новой зеленью. Дорога как широкая и глубокая траншея все время ползла рядом, и солдаты в кузове и сидящий в кабине Гаврилов одновременно увидели завал. Шофер остановил машину. Гаврилов приоткрыл дверцу, глянул вниз. Похоже было, что взрыв произведен совсем недавно. Острые камни и земля прочно закупорили дорогу.

Все молчали. Все думали об одном: не ошиблась ли разведка?

Лейтенант встал на подножку, оглядел солдат, кивнул на завал.

— Вопросы есть?

Никто не ответил, но все поняли, что от них требуется: освободили место для правой руки, поправили автоматы.

— Вопросов нет, — продолжал Гаврилов. — Тогда вперед. Помаленьку. Ясно?

Шофер хорошо знал командира и дал полную нагрузку «газику», понимая, что сейчас «помаленьку» означает только особую осторожность и внимательность.

Монастырские стены, казалось, росли сами собой и, когда «газик» притормозил невдалеке от ворот, заполнили полнеба.

Монастырь нависал над машинами мощными, старой кладки, каменными стенами.

— Газаев!

— Здесь Газаев, товарищ лейтенант.

— Бери отделение и осмотри тут все.

Солдаты по одному проскочили в ворота и так же, по одному, охватывая двор по периметру, исчезли в боковых галереях.

Гаврилов любил Газаева, хоть и трудноват был солдат в быту своей дотошностью. Даже приказы командир старался ему отдавать не так, как другим, а более подробно и точно. Хотя бы для того, чтобы ограничить его темперамент. Но когда дело касалось разведки, ему вообще ничего не надо было разжевывать: Володя Газаев возвращался только тогда, когда мог обрисовать каждый метр обследованного пространства. Его ловкость сочеталась с осторожностью и выносливостью. На него можно было положиться полностью, это знали все, кто бывал с ним в деле. На вопрос: «Почему ты такой?» — Газаев отвечал коротко: «Горы научили».

Весенние апрельские дни, теплые и безветренные, легкая дымка, затягивающая дальние холмы, молодая трава и листья были щемяще ласковыми, и никому не хотелось думать, что после четырех лет ада здесь, на чужой земле, можно не дожить до мирной жизни, вот такой — солнечной, тихой, только набирающей летнюю силу.

Монастырь был большой, с собором посредине, с несколькими зданиями, назначения которых лейтенант не знал.

Старательного Газаева командир скоро не ждал, поэтому закурил, облокотясь о крыло «газика», рассматривая непривычную для глаза местность. Эта земля немного напоминала недавно пройденную Венгрию — холмами, каменистыми дорогами, отдельными островками деревьев, виноградниками. Вспоминать о Венгрии Гаврилову не хотелось: большая часть его взвода осталась там.

Тишина была непривычной. Поэтому Гаврилов даже вздрогнул, когда ее нарушил резкий стук солдатских подковок о каменные плиты, звук все усиливающийся, тревожный.

Взвод рассыпался вдоль монастырских стен.

Из ворот выскочил Кузьмин, огляделся и кинулся к командиру. Гаврилов сразу отметил, что автомат у него висит за спиной, значит, особой опасности нет. Но солдат был взволнован, даже напуган чем-то и, подбежав к командиру, запыхавшись, только и выдохнул одно слово:

— Есть!..

— Что — есть? — строго спросил Гаврилов.

— Есть… — замялся, подыскивая слова, Кузьмин, — как бы это сказать… Население в монастыре есть… Вешаться хотят…

— Как вешаться?!

— Обыкновенно.

— Много?

— Не успел сосчитать… Плохо видно… Темно там…

Леонид Кузьмин, прозванный за внешность Цыганом, был старше командира лет на десять, опытнее его, но сейчас толком ничего не мог объяснить.

— Машину ближе к воротам, — скомандовал Гаврилов, — второе отделение — вдоль левой, третье — вдоль правой стены. Грибов с пулеметом остается у машины… Занять все точки, без моего приказа не высовываться… Бегом… Леня, показывай…

Он бросился к воротам, зная, что Цыган хотя и старше его, но такой легкий и стремительный, что быстро догонит.

Они пробежали правой галереей и оказались у одноэтажного здания с высокой красной черепичной крышей.

— Сюда, в трапезную, — на бегу крикнул Кузьмин, — сам все увидишь… Чертовщина какая-то…

Цыган даже не запыхался и говорил чисто и внятно, будто и не бежал рядом с командиром.

Гаврилов подивился, откуда Кузьмин знает про трапезную, но ходу не сбавил.

Дверь была приотворена, возле нее расположился солдат из отделения Газаева.

— Пока тихо… — быстро сказал он подбежавшему командиру.

У лестницы стоял еще один солдат из отделения Газаева. Кузьмин зашагал по ней через две ступеньки, затем побежал по другой узкой лестнице, ведущей на чердак. Здесь перед дверью была небольшая площадка, на ней сидели Га заев и все его отделение.

— Василий, — шепотом наставлял командира Цыган, — ты это… — он показал глазами на автомат, — не надо… Открывай… Только потихоньку…

Цыган осторожно приоткрыл дверь, и едва Гаврилов просунул в щель голову, как раздался истошный женский крик. От неожиданности Гаврилов отпрянул и распахнул дверь настежь.

Он стоял в дверях и не шевелился. Может, эта неподвижность и успокоила кричавших, наступила тишина.

Глаза не сразу привыкли к полумраку чердака. Гаврилов увидел ряды стропил, связанных балками. Первая балка проходила метрах в десяти от двери, и под ней Гаврилов разглядел женские фигуры, вернее, по крику он понял, что женские, а так, на глаз — просто шесть фигур. Шесть одетых во что-то одинаковое, светлое. Самым нелепым было то, что фигуры, казалось, парили в воздухе. Следующее открытие еще более повергло его в изумление. Не парили эти фигуры! Гаврилов разглядел веревки, тянувшиеся от каждой головы вверх к балке.