«Мы не льстили себя надеждой, что этот наш кропотливый труд решает важную проблему стратегии. В великой войне вообще слишком мала была песчинка нашего отряда. Но сейчас мы знаем, как протекала одна из славнейших операций Отечественной войны — битва за Днепр. И думается мне, что в небывалом в истории военного дела решении форсировать большую реку с ходу, раньше, чем враг успеет занять на ней жесткую оборону, и форсировать ее именно на участке Гомель — Киев, думается мне, что в этом решении есть и наша капля творческого, пытливого, осмысленного государственного труда».

Ковпак долго не мог привыкнуть к мысли, что здесь, в тылу врага, среди партизан, подвергаясь опасности наравне с ними, находится секретарь ЦК партии. Это подсказывало Деду естественную мысль: значит, партия высоко оценивает дела партизан, если посылает к ним одного из своих руководителей. Старик чувствовал острую, тревожную ответственность за безопасность «товарища Демьяна». Все же здесь фронт, хоть и в тылу врага, а на фронте все бывает…

При участии Коротченко партбюро соединения было по примеру частей Красной Армии преобразовано в парткомиссию, секретарем которой стал Яков Григорьевич Панин. Дед и Руднев принимали в ее работе самое активное участие, особенно при разборе заявлений бойцов и командиров о приеме в партию. Ковпак строго и сосредоточенно слушал выступавших товарищей, молча кивал головой, соглашаясь, изредка меткой репликой, замечанием уточнял, дополнял, изменял что-то во мнении говоривших. К этим своим обязанностям относился не формально, партийная работа всегда была и оставалась для него кровной частью его самого. И часто думал: здорово же это получается — в тылу врага принимаем людей в ряды ленинской партии коммунистов, да еще при участии секретаря ЦК!

Много и горячо помогал Дед во всем и партизанскому комсомолу. Когда-то Радик Руднев был единственным комсомольцем отряда — теперь их насчитывалось около 600! Прибывший из Москвы Михаил Андросов оказался храбрым партизаном и прекрасным молодежным вожаком. Во всем опираясь на твердую поддержку командира и комиссара, он со своими хлопцами развернул кипучую деятельность. И вот уже работают курсы подрывников — на них учатся 140 молодых партизан. Создаются целые комсомольские подразделения. К концу пребывания в Аревичах они составляют внушительную силу: 4 комсомольские роты, 28 диверсионных групп, 49 пулеметных расчетов.

У партизан появилась своя типография, в ней командует бывший корреспондент РАТАУ в Глухове Иосиф Мудрик. Только за время рейда по Правобережью типография отпечатала 100 листовок общим тиражом 50 тысяч экземпляров. Сейчас немногие сохранившиеся листовки, от времени пожелтевшие и ломкие, бережно хранятся в архивах и музеях. Они несли народу слова большевистской правды, поднимали дух, звали к борьбе, были не менее грозным оружием, чем партизанские пулеметы.

Как никогда остро, Ковпак осознавал в эти дни, что народная война вошла теперь в новую стадию. Она нынче — огромная сила, возрастающая с каждым часом. Взять хотя бы то же междуречье Днепра, Десны и Припяти — сколько здесь стало партизанских отрядов! Крупнейший из них — соединение черниговских партизан под командованием Алексея Федоровича Федорова, тоже Героя Советского Союза и генерала. Он с группой всадников примчался на командный пункт Ковпака, чтобы договориться о взаимопомощи как раз во время боя с немецкой флотилией. А вскоре последовал совместный удар партизан Ковпака, Федорова и Мельника по важному опорному пункту оккупантов — городу Брагину. Гитлеровцы потеряли в Брагине 400 человек убитыми и все склады — их спалили дотла.

Ковпак смеялся довольно:

— Гуртом и батька легше биты!

Между тем разведка стала приносить тревожные сведения: немцы готовят против партизан решительную наступательную операцию, причем силами не одних только охранных войск, но и фронтовых воинских частей. Операция эта готовилась под кодовым названием «Мокрый мешок». «Мокрый» — потому что разыграться должна была на непролазной болотистой местности при впадении Припяти в Днепр. «Мешок» — потому что имела целью загнать партизан в этот безвыходный, гиблый угол и уничтожить. Прорваться Ковпак мог только на северо-запад, но здесь путь в спасительные леса Полесья «запирал» расквартированный в местечке Хойники словацкий охранный полк.

Вот тогда-то Ковпак и Коротченко и приняли неожиданное решение — нейтрализовать словаков! План был рискованным, но, как это всегда было у Деда, имел под собой определенную основу. От нескольких перебежчиков Ковпак, Коротченко, Руднев и Вершигора знали, что многие словацкие солдаты хорошо относятся к русским, что даже командир полка подполковник Йозеф Гусар служит немцам только из-за страха, что гитлеровцы репрессируют его семью. Решено было послать Гусару письмо…

Это послание, написанное на полоске материи, за подписями Ковпака и Руднева, вызвалась добровольно передать Гусару разведчица Александра Карповна Демидчик, бывшая учительница. С необычным и опасным заданием она справилась блестяще. Сразу же по возвращении отважной женщины из Хойников Петр Петрович Вершигора записал ее рассказ. Приводим его полностью. Разговор советской партизанки и словацкого офицера протекал следующим образом:

«— Господин подполковник, я пришла к вам как представитель Красной Армии.

— Какой Красной Армии? — спросил подполковник.

— Красной Армии, действующей в тылу противника.

— Чего вы от меня хотите?

— Я хочу, если вам дорога ваша родина, если вы хотите видеть свою Словакию свободной, чтобы вы поступили так, как поступил полковник Свобода.

— А кто такой полковник Свобода? Я его не знаю.

— Полковник Свобода — это чехословацкий полковник, перешедший со своей дивизией[1] на сторону Красной Армии и воюющий теперь против нашего общего врага — немцев.

Подполковник молчал.

— Господин подполковник, я принесла вам письмо от наших генералов.

— Давайте его мне, — сказал подполковник.

Я отдала ему письмо.

— Но я не понимаю по-русски.

— Дайте, я вам прочитаю и объясню непонятные места, — сказала я. — «Господин подполковник…» — начала я читать письмо.

— А вы знаете, что я могу вас расстрелять? — спросил он.

— Знала еще тогда, когда получила задание отнести вам письмо.

— Зачем вы пошли?

— Нужно было, — ответила я.

Подполковник молча посмотрел на меня. Что он в этот момент подумал, не знаю, но у него был такой удивленный вид, что в другой обстановке я, пожалуй, расхохоталась бы, но теперь я попросила его, чтобы он выслушал меня до конца, а потом уже привел свою угрозу в исполнение.

— Нет, никогда я не отдам вас в руки немцев! — воскликнул подполковник.

Когда было кончено чтение письма и его объяснение, подполковник сказал:

— На парламентерские переговоры я не пойду, перейти на сторону Красной Армии не могу, потому что за это нашу родину немцы сожгут.

— А полковник Свобода перешел же?.. — сказала я.

— Он был во Франции, в Германии и оттуда пошел на фронт, там он перешел на сторону советских войск. Мы же находимся в тылу врага. За переход словаков на сторону партизан их семьи расстреливают или жгут их дома, — ответил он.

— Но бывают же случаи, что во время боя сдаются в плен. Почему же вам не перейти на сторону партизан во время боя? — спросила я.

— Потому что немцы уничтожают семьи тех словаков, которые перешли на сторону партизан, и тех, которые сдались в плен, — ответил подполковник и в подтверждение своих слов прочитал немецкий приказ.

— Но ваши же переходят? — сказала я.

— И плохо делают, — ответил подполковник. — Нам немцы не доверяют, и если начнется массовый переход словаков на сторону партизан, то нас отсюда уберут и на наше место пришлют немцев. Вам же будет хуже. Мы вас не трогаем, и вы нас не трогайте. Когда вы наступали на Брагин, мы немцам на помощь не пошли. Мы вас не обстреливаем, если мы одни, хотя и видим вас. Все наши солдаты на стороне русских. Русские — наши братья. Чем можем, тем помогаем. Лично я из этого местечка отпустил трех человек, которым грозил расстрел, и многих партизан отпустил на свободу. Большего сделать пока что не можем, у нас ведь, у всех словаков, есть семьи, а если мы перейдем к вам, то их уничтожат. Бейте германов! Мы их тоже ненавидим. Уничтожать их мы вам не помешаем. Еще передайте своим командирам: лучше вам перебраться на другую сторону реки, а то прибыло много мадьяр и немцев с танками… На другой стороне реки их меньше.