– Правда... Ну, значит, скит где-нибудь поблизости. Смотри в оба.

Они направились к опушке. Гришук, ушедший немного вперед, приблизился к просвету среди деревьев, выглянул и замер, как очарованный. Недаром он считался среди ребят поэтом!

В глубине густого леса, удаленного за десятки верст от жилья, затерялась эта изумительно прекрасная девственная поляна, куда никогда, вероятно, не заходил человек. На бархатном зеленом лугу, полном желтых купав, плотных толстобрюхих кувшинок и фиолетовых гиацинтов, опьяняюще пахло душистыми лесными травами.

Солнце бросало последние закатные лучи. Невидимые хоры комаров гремели в тихом дремотном воздухе. В лесу стояла какая-то величавая тишина. Ни одна птица не крикнет. Ни звука. Изредка только глухо шлепали шишки, падая с елей на землю. Со всех сторон сдвинулись ряды угрюмых сосен, суровые и сосредоточенные. Вперед березки. Белоствольные, светло-зеленые, они весело выбежали вперед. Стоят не шелохнутся, пригретые закатными лучами, точно не могут глаз отвести от прозрачного вечернего неба.

В неописуемой прелести закатных красок то золотом, то багрянцем горит далекое вечернее небо.

– Старцы знают, где поселиться, – прошептал подошедший Андрей.

– Где? Разве есть что-нибудь?

– А смотри... Во-он под елью темнеет.

– Верно!

Там темнел древний скит.

Собственно, из-за навеса старой ели был виден только угол деревянного почерневшего строения.

– Да он сгорел! – воскликнул огорченно Гришук, когда они подошли ближе.

– Да. И много лет назад, – добавил мрачно Андрей.

Следы давнишнего пожарища уже заросли травой. Каким-то чудом сохранилась только небольшая стайка[14], обгорелая и ветхая до последней степени.

– Несомненно, по месту у озера, это и есть Пахомовский скит, – сказал Гришук.

– Да, вот тебе и Пахомовский скит!

– Вот тебе и Ефимушка!

Но так как поиски Ефимушки не были единственной целью экспедиции, то ребята сильно не огорчились.

– Смотри-ка, и здесь черепа! – ткнул Андрей ногой белевшие среди углей кости. – Вероятно, этот пожар скрыл чье-то преступление.

– В лесах это сплошь и рядом. Позарится лихой человек на скитское добро. Много ли старикам надо? В два счета. А потом лови в этих дебрях.

Пока они осторожно подкрадывались к скиту, осматривали пожарище, быстро спустились июльские сумерки. Но, занятые скитом, они не обратили на это внимания. Заглянули и в стайку. Это было чистое, сухое помещение, до половины набитое сеном.

Усталый до последней степени Гришук сразу растянулся на готовой постели.

– Ох, чудесно! – почти простонал он. – Ноги так и ноют.

Андрей молча присел.

– Вот что, Андрюха, ведь ночь. Куда же мы пойдем?

– Верно, – встревожился и Андрей.

Посоветовавшись, они решили, что идти ночью в лесу было бы небезопасно, что лучше заночевать здесь.

Они крепко задвинули дверь на деревянный болт и едва растянулись на сене – уснули как мертвые.

Проснулись они от оглушительного:

– Кар-р! Кар-р! Кар-р!

Крак аккуратно поднимал каждое утро экспедицию вместе с солнцем. Ребята ничего не имели бы против, если бы их живой будильник иногда и запаздывал на часок-другой. Но он отличался в этом отношении большой пунктуальностью. Он требовал свою порцию немедленно по пробуждении и орал до тех пор, пока его не удовлетворяли. Если ребята долго не просыпались, он подходил к Гришуку, садился ему на голову и кричал над ним самым неистовым образом.

– Вот взяли птичку божию! – сердился Федька.

Надо сказать, что Крак не удовлетворялся, если хлеб оставляли ему с вечера. Он до него не дотрагивался, требуя, чтобы хлеб спустили ему в раскрытый рот, как это делали в гнезде.

– Приучайся, братец, есть по-человечески, – ворчал Гришук, стоя с заспанным лицом около вороненка. – Что, я тебе мама, что ли?

Пока происходила кормежка, сон у ребят уже проходил. Хоть ругались, но вставали. Больше всех возмущался Федька.

– Две вещи ненавижу на свете, – сердито бормотал он утрами, – Ефимушку и Крака. Они отравляют мне существование.

– Хоть бы ты здесь помолчал, глупырь, – ласково ругался Гришук, спуская хлеб в рот питомца, заметно выросшего за эти дни. – А знаешь, – сказал он Андрею, – он уже начинает больно пощипывать. Рука покраснела. – Гришук показал покрасневшую кожу на том месте, где ущипнул Крак.

– Они быстро растут. К зиме Крак будет совсем взрослой птицей.

– Никогда в жизни так не спал, – зевал Гришук, посадив Крака и начиная одеваться.

– Я тоже, – признался Андрей.

– Знаешь, мы уже десять дней ноги ломаем по лесу. Надо бы здесь передышку сделать денька три.

– Согласен. Кстати поохотимся. Теперь пороху довольно. Сохатого бы, а? Охотничьего билета здесь требовать некому.

Спрятав часть груза под сено в стайке, они налегке направились к назначенному месту – скале над озером.

Скоро они услыхали близкий выстрел. Подумали, что Федька и Тошка, встревожившись их отсутствием и предположив, что они заблудились, сигнализируют им выстрелом.

Но после долгого промежутка раздались снова подряд два глухих выстрела. Очевидно, это не был сигнал.

– Бежим! – прошептал Андрей. – Мне кажется, они в опасности.

Ребята бежали что есть мочи. Но бежать было нелегко. Ноги то утопали во мху, то скользили по хвое, кустарник хлестал по лицу, цепляясь за платье. Хорошо, что груз и Крака они оставили в стайке.

К счастью, расстояние было не так велико.

– Андрюха! – задыхаясь, крикнул вполголоса Гришук. – Стой! Не шуми! Надо подкрасться.

Андрей кивнул головой. Стараясь не шуметь, начали подкрадываться. Они были почти у скалы, когда Андрей, шедший впереди, вдруг схватился за ружье. Гришук понял, что он что-то увидел, и сделал то же самое. Оба враз присели. В это мгновение до них донесся какой-то шум наподобие храпа.

Сердце у них замерло, когда, раздвинув кустарник, они всмотрелись.

Около громадной лиственницы стоял гигант-сохатый, тяжело дыша, с горевшими яростью глазами. Копытом он взрывал землю. Шум, похожий на храп, был его дыханием. Он бил ветвистыми рогами лиственницу, точно там спрятался его враг.

Враг у него, несомненно, был, потому что бок его и грудь были залиты кровью. Гришук нагнулся, чтобы спросить, кто же его ранил, но Андрей, бледный, прошептал:

– На ветках Федька!

– Смотри! – почти крикнул Гришук. – Он сейчас упадет прямо на рога.

Забыв осторожность, они вскочили на ноги. На шорох и голоса сохатый мгновенно обернул к ним кроваво-вспененную морду.

– Стреляй, не то погибли! – успел шепнуть Андрей, становясь на колено.

Гришук помнил только, как два выстрела грянули один за другим, и что-то огромное, хрипящее, черно-бурое вскинулось шагах в десяти перед ними и рухнуло на землю.

Дрожа от волнения, они встали. Почти у самых ног их лежало огромное животное, дергаясь в предсмертных конвульсиях.

Промедли они минуту, или попади пуля не так удачно, они нашли бы смерть под этими страшными рогами и копытами, которыми лось еще судорожно бороздил землю.

Андрей выстрелом положил конец его мученьям. Первой мыслью их было кинуться к Федьке. Несчастный свалился на землю и находился в обмороке.

А Тошка?

Тошки нигде не было.