Первое преступление в своей жизни он совершил уже тем, что родился. Закон был строг – не более двух детей на семью, нарушителей ждала высылка на суровые и неприветливые планеты Внешнего Пояса. Не удивительно, что его родители испугались.

Коробка с младенцем появилась у дверей детского дома в пять часов утра. Произойди это парой часов позже, и все могло пойти совсем по-другому. Но получилось так, что первой увидела коробку сгорбленная, укутанная в рваные обноски, старуха. Опираясь на посох, она медленно брела по улице, ее выцветшие глаза скользили вокруг в поисках добычи. Тот, кто встает раньше, всегда имеет шанс отыскать что-нибудь стоящее. Вчера это были не новые, но еще вполне крепкие, башмаки, выставленные кем-то за порог, старуха продала их Старьевщику за пять кредов. Сегодня… Сегодня это была оставленная кем-то на пороге детского дома коробка.

Подойдя ближе, старуха осторожно приоткрыла коробку посохом, заглянула внутрь. Нельзя сказать, что увиденное ее удивило, старуха ожидала чего-то подобного. Ее привлек не столько ребенок, сколько теплая шаль, в которую тот был укутан – на улице было довольно холодно.

Можно было забрать шаль прямо здесь, но старуха испугалась, что младенец расплачется. Его крики могли услышать за дверью. Лучше сделать это где-то в другом месте – воровато оглянувшись, она подняла коробку и быстро пошла прочь.

Младенец спал – очевидно, напоследок его хорошо накормили. Свернув через пару минут в ближайший проулок, старуха облегченно вздохнула и молча поздравила себя с обновкой. Хорошая шаль, теплая. В такой никакой ветер не страшен. Удачно всё получилось…

Прошло минут десять, прежде чем она наконец-то остановилась. Глянув на выстроившиеся в ряд мусорные контейнеры, беззубо улыбнулась – отличное место. Оглядевшись – не видит ли ее кто – поставила коробку на землю, открыла, быстро достала младенца. Развернув шаль, снова самодовольно улыбнулась.

– Маленький ты мой… – пробормотала старуха, возвращая уже проснувшегося младенца в коробку. – Даже не испачкался…

Лишившись шали, младенец почувствовал себя неуютно. Послышался его тихий плач, старуха нахмурилась.

– И нечего на меня глаза пялить, – заявила она, закрывая коробку. Потом, еще раз оглянувшись, быстро опустила ее в один из мусорных контейнеров. Сунув шаль за пазуху, подхватила посох и поковыляла прочь.

Район, по которому шла старуха, считался районом городских трущоб. Таковым он и был – чтобы понять это, достаточно было взглянуть на облупленные стены домов и выбитые стекла фонарей. Повсюду валялся мусор, обитатели трущоб были не в состоянии оплачивать уборку улиц. Это там, ближе к центру, бурлила жизнь. Здесь было тихо и уныло, лишь изредка можно было заметить промелькнувший в небе одинокий глайдер.

Впрочем, город уже просыпался. Где-то залаяла собака, послышалась чья-то сонная ругань. Пройдя еще сотню метров, старуха свернула к старому кирпичному зданию. Когда-то в нем находился интернат для глухонемых детей, затем детей куда-то перевезли, а здание приговорили к сносу. До сноса дело так и не дошло, и уже вскоре в доме появились новые жители, обитатели городского дна.

– Что, грымза старая, прошвырнулась уже? – встретил старуху вышедший из дверей невысокий сухощавый человек. Его возраст можно было определить очень приблизительно – от пятидесяти и выше. – Есть что стоящее?

– Нет, – отозвалась старуха. Хотела было войти в дом, но задержалась на пороге. Глянув Старьевщику в спину, – а это был именно он, – задумалась. В конце концов, почему бы не попытаться заработать еще пару кредов?

– Ты как-то говорил, что Хромому Санчесу нужен ребенок?

– Ну, говорил… – Старьевщик оглянулся и посмотрел на старуху.

– Там в одном месте кто-то младенца бросил. Несколько дней ему, не больше. Я хотела позвонить в полицию, а потом подумала…

– Брось трепаться, – оборвал ее Старьевщик. – Знаю я твои штучки. Кто он – мальчик, девочка?

– Мальчик, – быстро ответила старуха. – Хорошенький такой. Холодно на улице, а он в коробке.

– Где это?

– Ишь, какой быстрый! – засмеялась старуха. – Сто кредов – идет?

Старьевщик сжал кулаки.

– Не гневи бога, Изольда. Где он?

– Пятьдесят, – согласилась старуха. – Меньше не могу. Видел бы ты его – розовенький, щечки пухлые. Ангел, а не ребенок!

Не говоря ни слова, Старьевщик полез в карман, глаза старухи жадно блеснули. Отсчитав пять монет, Старьевщик выжидающе посмотрел на старуху.

– У Гнилого моста это, где Фрида спирт продавала. Налево по Лодочной сворачиваешь, там ящики для мусора. Там он и лежит в коробке.

– Обманешь – сам удавлю… – Старьевщик бросил деньги старухе под ноги и быстро пошел прочь.

В этом мире полно ротозеев. Именно они, – уверял Кевина его опекун, хромой и горбатый Санчес, – представляют собой неиссякаемый источник звонкой монеты и благородных купюр для любого ловкого воришки.

– Главное, Кевин, – не раз повторял Санчес, – любить свою работу. Того, кто занимается нашим ремеслом только ради денег, никогда не хватает надолго. У тебя ловкие руки и смышленая голова, тебя ждет хорошее будущее. Но лишь в том случае, если деньги не возьмут над тобой верх. Они для тебя, Кевин, а не ты для них. Запомни это, и никогда не иди на поводу у алчности. Она сгубила не одного хорошего человека…

Нельзя сказать, что наставления Санчеса Кевин слушал без особого внимания. Но когда тебе девятнадцать лет и ты видишь, что огромный блистающий мир – со всеми его радостями и удовольствиями – принадлежит не тебе, поучения хромого опекуна кажутся просто отговорками старого неудачника. Мир принадлежит тем, у кого есть деньги, эту простую истину Кевин усвоил уже довольно давно. Даже Карина дружит лишь с теми, у кого они есть – можно ли найти более наглядный пример?

– Ты меня не слушаешь? – лежавший на кровати Санчес приподнял голову и строго взглянул на Кевина.

– Да слышу я, слышу… – отозвался Кевин. Сидя за столом, он разглядывал в лупу механизм электронной отмычки, пытаясь понять, чем вызваны ее неполадки. Вчера вечером из-за этой чертовой штуки ему не удалось открыть дверь глайдера.

– Боюсь я за тебя, Кевин… – Санчес снова откинулся на подушки, потом закашлялся – в последнее время он был совсем плох.

Отложив отмычку, Кевин налил стакан воды, поднес его старику.

– Выпей, – сказал он. – Это хорошая вода. Макар ночью сделал врезку в магистраль рядом с полицейским участком. Пока не найдут, будем пить чистую воду.

– Макар – хороший человек… – Санчес взял стакан, его руки тряслись. Отпив пару глотков, вернул стакан Кевину. – Держись его, когда меня не станет.

– Опять заныл, – поморщился Кевин. – Да ты еще всех нас переживешь. Ладно, некогда мне… – Он сунул лупу и отмычку в стол. – Пойду, прогуляюсь.

– Будь осторожнее! – просипел Санчес. – Пожалуйста!

– Буду, буду… – отозвался Кевин и вышел за зверь.

Настроения не было. Он шел по улице и думал о том, что даже трогательная забота Санчеса имеет под собой вполне логичное объяснение – если его посадят, Санчес останется совсем один. Денег не скопил, работать уже не может. Кому нужен старый больной хромец? Так и помрет с голоду, лежа в пропахшей мочой постели…

Автобусы в район трущоб никогда не ходили – по крайней мере, Кевин этого уже не застал. Ближайшая остановка находилась в районе больницы, до нее было минут двадцать хода. Шагая по улице, он думал о Санчесе – старик наверняка долго не протянет. Жалко, конечно. С другой стороны, ничто уже тогда не сможет удержать его в этом богом проклятом месте. Можно будет вообще покинуть Землю…

Народа на остановке было мало. Шарить по карманам у местных было и подло, и глупо – что взять с нищеты? – поэтому Кевин встал в сторонке и стал ждать автобус. Там, в центре, народ гораздо богаче. Всегда приятно пощипать перышки у какого-нибудь зажравшегося толстяка.