А Пол Джицци и Джулио Гузман, без устали патрулируя пустые улицы и разгуливая мимо закрытых магазинов, потерялись в городе-призраке. Таких улиц они не видели никогда — узкие, слегка под уклон, по краям дороги пырей и плющ, иногда ветви яблонь свешиваются из-за ограды, улицы пахучие и тенистые, с невообразимыми именами. Они остановились перед единственной лавочкой, название которой поняли: сувениры.

В свои сорок лет Джицци по-прежнему выглядел как мальчишка-хулиган — светло-каштановые волосы, вихром торчащие надо лбом, светло-карие глаза, ямочка на подбородке. Он вытащил из внутреннего кармана своей ярко-зеленой куртки маленький фотоаппарат, с которым никогда не расставался, навел его на какую-то безделушку, что-то вроде колодца из белой керамики, и снял его в нескольких ракурсах.

— Ты чего это? — спросил Гузман.

— А что, не видно? Хочу в качестве сувенира привезти фото сувенира. Кое-кому это может доставить удовольствие.

Гузман, маленький крепыш со взглядом бульдога, непоседа от рождения, схватил рукоятку своего оружия, стукнул по витрине и меньше чем за десять ударов разнес ее в куски.

— Давай бери.

— Гузман, ты больной.

— Это я-то больной?

Пол делал снимки для Альмы, своей сестры, которая была старше его на пятнадцать лет и осталась в девках из-за того, что ее жених покинул город, узнав, что у семьи Джицци очень тесные отношения с семьей, которая правит островом Стейтен. Он неохотно достал сувенир из-под осколков стекла и сдул с него пыль. Он уже предвкушал улыбку Альмы.

На площади Либерасьон Франк Розелло, как обычно, молча прогуливался среди киосков, мало привычный к такому ажиотажу. Он на секунду задержался возле витрины с керамикой и скульптурами из соленого теста, изображавшими религиозные или буколические сцены. Потом, насмотревшись на детишек, постоянно жующих сладости, он захотел попробовать красное яблоко, облитое карамелью. Не говоря о вероятности появления его бывшего шефа Манцони лично, он удостоверился, что никто из его коллег не видит, как он подходит к фургончику кондитера. Друг детства Мэтта, усыновленный семьей Дона Мимино и воспитанный как Галлоне, Франко в команде Манцони применял свой талант снайпера. Специалист по устранению свидетелей, он помог избежать нескольких процессов, которые ставили под удар высших лиц в ЛКН, криминальное сообщество было обязано ему многим и нянчилось с ним, как с чемпионом. Франк ставил себе золотые мосты после каждого контракта, ни дня не провел в заключении, и его уголовное досье оставалось девственно-чистым, несмотря на двадцать лет непорочной службы. Он мог назвать в своем послужном списке много известных раскаявшихся преступников, в том числе Чезаре Тарталью и Пиппо Абрудцезе, и он был посрамлен только раз, в случае с Джованни Манцони. Если бы сложились обстоятельства так, что Мэтт решил стрелять с большого расстояния, Франк получил бы второй шанс. Набив полный рот яблоком в сахаре, он остановился перед тиром, который напомнил ему другой тир на ярмарке в Атлантик-Сити, где он родился.

— Три евро за пять настоящих пуль, — сказал хозяин тира. — Вы можете выиграть от десяти до сорока очков за выстрел. Пятьдесят, если попадете в красное, и сто — если в яблочко. Выиграете четыреста очков, получите мягкую игрушку. Американец?

Франк понял только последнее слово и положил на прилавок бумажку в пять евро, потом сгреб карабин и прижался к нему щекой. Не особо прицеливаясь, он нажал на курок пять раз подряд. Хозяин протянул ему листок и ткнул пальцем в четыре сильно разбросанные дырки, пятая пуля улетела неизвестно куда. В следующей серии выстрелов Франк сделал поправку на параллакс, который давала легкая кривизна дула, и набрал четыреста пятьдесят очков.

Прежде чем признать очевидное, хозяин тира некоторое время колебался. Четыреста пятьдесят очков? Со второй попытки? Никто и никогда не выдавал такого результата. Даже он сам, на своих винтовках, не смог выбить так много. Однако, глядя листок на просвет, он видел четыре дырки в яблочко и одну — в красное. Франк собирался покинуть стенд без выигрыша, но тут увидел у себя под ногами маленькую девочку, которая стояла и смотрела на него с невероятным вызовом. Удивленный этим взглядом, Франк прочитал в ее глазах явное возмущение. Он поднял девочку до уровня игрушек, гроздьями висевших над стендом. Она без колебания ткнула пальцем в самую большую — гориллу, которая была в пять раз больше ее самой.

— Эта — восемьсот очков, — сказал выведенный из себя хозяин тира.

Франк вытащил несколько монет и набрал пятьсот очков за пять выстрелов, дырки попали в яблочко и по форме напомнили лепестки цветка. Снова хозяин тира снял листок с мишени, изучил дырки, не веря своим глазам, и увидел только три отверстия — куда делись два остальных? Американцу везло как утопленнику, но одного везения мало, чтобы заполучить выставочный экземпляр, никто эту игрушку никогда не получал. Франк показал ему, как две пули наложились на предыдущие выстрелы, — немного внимания и доброй воли, и все видно, все на мишени, к чему так нервничать? Стали подтягиваться зеваки, и Франк не понял, почему все вдруг стали так громко кричать. Задание и требования конспирации призывали его к порядку, но было слишком поздно лишать малышку трофея. Он убедился, что она не сможет увидеть дальнейшие события, незаметно схватил руку хозяина тира, заломил ее за спину, одновременно приказав ему терпеть и помалкивать, и всунул дуло винтовки ему в рот. Человек поднял руки, остолбенев от страха, — международный жест капитуляции. Мгновение спустя малышка обхватила свою гориллу и только теперь соблаговолила улыбнуться. Прежде чем отпустить ее, Франк не удержался и провел ладонью по длинным волосам, таким легким и золотистым. Что-то подсказывало ему, что она его никогда не забудет.

Розелло был не единственным, кто испробовал свои таланты на аттракционах: Гектор Соза по прозвищу Чичи, старший из двух пуэрториканцев, остановился перед силомером, по которому с остервенением колотила команда юнцов. Гектор был способен оглушить ударом мужика в три раза плотнее себя, у него даже была своеобразная специальность — лезть очертя голову на самых крупных и самых сильных, — его смелость граничила с тупостью. Слава пришла к нему десятью годами раньше, во время чемпионата мира по боксу в полутяжелом весе в Санта-Фе. Нанятый телохранителем к тогдашнему чемпиону, Чичи повздорил с ним и вывел того из строя. В течение двух месяцев его заключения в тюрьме Сент Квентин самые опасные и самые жестокие преступники оказывали ему знаки неукоснительного уважения. Теперь, с одного удара сломав силомер, он стал кумиром подрастающего поколения Шолона.

В нескольких метрах от него старший брат Джои, Джерри Уайн, виртуоз баранки, человек, которого мечтали заполучить все команды, идущие на крупное дело, не удержался и пошел кататься на автодроме и тут уж повеселился от души. Игра состояла в том, чтобы толкнуть как можно больше машинок, бинг-банг, чтоб все крушить на своем пути и тупо переть в пробки из машин, не жалея никого. Что может быть забавнее для парня, способного, отрываясь от погони, прорвать кордон из десяти полицейских машин или лавировать на скорости шестьдесят километров в час в паркинге, не задев ни единой опоры? Он вычислил компанию мелких хулиганов, раздраженных его манерой вести машину, и стал дразнить их своей маленькой красной машинкой.

Что касается Ги Барбера — настоящее имя Гвидо Барбагалло, — то, приклеившись к стенду с лотереей, он изводил крупье, устраивая ему разные фокусы, отработанные в казино Вегаса. Хватило пустяка, чтобы им снова овладел демон игры и заставил его потерять всякое понятие о времени. Ги умел изобретать новые игры на деньги и ежесекундно предлагал ставки почти на все: на серийные номера банкнот, на номерные знаки машин, на афишные тумбы. Самое удивительное, что ему всегда удавалось найти логику в самых иррациональных последовательностях цифр. На этой стадии остервенения никто уже не пытался понять, служит ли его дар пороку или порок — его дару.