– Привет, не поздно?

– Нет, что-то случилось?

– У меня несчастье! – Маша в трубке чуть не плачет.

– Что такое?!

– Черчилль умирает!

– Я думал, он давно на том свете.

– Не смешно, это мой кот.

– Извини, Маш. Не переживай! Я могу помочь найти телефон ветеринара…

– Уже нашла, я в больнице. Я понимаю… всего лишь кот… но у меня больше никого нет… понимаешь… никого… – Маша окончательно разрыдалась.

– Ну что ты, ну не плачь… как тебе помочь? – нежно говорю я в трубку.

– Можешь приехать?.. Мне так плохо…

– У меня Ваня…

– А, ну да, извини… Господи, что же это такое! Как мне надоела эта жизнь…

Я секунду подумал.

– О’кей, он вообще заснул, так что я, наверно, могу сбежать. Сейчас посмотрю.

Ваня тихонько посапывает в кровати. Я одеваюсь и спешу по названному Машей адресу. Это близко. Круглосуточная ветеринарная клиника в районе «Парка культуры». В ярком люминесцентном свете приёмной всё кажется мертвенным. На скамейке сидит Маша, листает журнал.

– Привет!

– Как здорово, что ты пришёл! – Маша бросается мне на шею. По ней не скажешь, что она сильно страдает.

– Ну как он? – первым делом интересуюсь я здоровьем Черчилля.

– О, всё обошлось, он вне опасности! Я так рада тебя видеть! Соня столько глупостей сегодня наговорила, с ней бывает. Извини, ладно?

– Да ничего. Сами виноваты. Мы ведь ей сделку запороли… А что с котом стряслось? – Мне интересно узнать, ради чего я оставил Ваню одного и помчался среди ночи сюда.

– Кастрация. Я думала, он не переживёт… Он очень молодой и только начал везде… как это по-русски…

– Метить.

– Точно! Метить. Это так плохо пахнет, ужас! А две недели назад он упал с балкона, кошечку увидел. Хорошо, у нас квартира на третьем этаже, он не разбился. А я его так люблю, так люблю… Он у меня породистый, гипоаллергенный. Бедняжка… Откуда это у тебя? – Маша тронула мою руку с костяным браслетом.

– Из Берлина… То есть ты ночью решила его кастрировать?!

– Ну да. У меня вся квартира уже воняет… – Маша о чём-то задумалась. – Я вот здесь сидела и видела, как одну собачку в чёрном пакетике унесли и… и… – Маша опять начала хлюпать носом. – И я подумала, что моего Черчилля вот так в пакетик положа-а-ат… – Маша положила мне голову на плечо. Я глажу её, а сам всё больше злюсь. Она же, сука, знает, что я не оставляю Ваню одного, и при этом зовёт меня сюда без веской причины. Приспичило коту яйца оттяпать среди ночи, чистюля жалостливая, твою мать!..

– Маш, ты извини, я пойду, пожалуй.

Она нарушила тишину:

– Знаешь, почему у меня губы асимметричные?

– Нет… при чём тут это?

– В детстве на тренировке сильный удар пропустила. Шрам остался.

– Маш, мне пора…

– Я понимаю, это из-за Сони… Она такая, сначала tres gentile,[3] а потом говном обольёт… она не настучит, не бойся…

– Ладно, Маш, разберёмся…

– Ваня ведь всё равно спит.

– Мало ли – проснётся, а меня нет… я пойду…

Вдруг она поцеловала меня. В больничном свете её лицо кажется очень бледным.

– Маш, извини… – Я встал и почти бегом выскочил из клиники.

– Дурак! Ты ей не нужен! Думаешь, развёл её на «поебаться» и она твоя?! Спорим, ты ей даже не нравишься! Перепихнулись – разбежались! Она со всеми так!.. – кричала Маша вслед.

Метро уже закрыто. Я иду пешком по пустым улицам. Влажный асфальт отражает фонари. Почти лунная дорожка под каждым образуется. За светящимися окнами ночного магазина электроники двое продавцов в белых рубашках мутузят друг друга. Я останавливаюсь, чтобы досмотреть до конца. Один как даст другому в зубы, так что тот стукнулся о стеклянную дверь, сочно мазнув разбитой губой по надписи с названием магазина… В арке возле бара красятся девочки-подростки, чтобы выглядеть старше. Сегодня Ваня будет спать крепко, он выпил успокоительное… Маше я приврал, не хотелось с ней оставаться…

В баре шум, музыка. Протискиваюсь к стойке.

– Водки, пятьдесят!

В ожидании рюмки облокачиваюсь на стойку, осматриваюсь. Цветной мигающий свет создаёт эффект карнавала, кажется, что на людях меняющиеся маски. Рядом оказывается девушка с густыми распущенными волосами. Из-за них лица не видно. Подзывает бармена пальцем, тот склоняется. Девушка кричит ему на ухо:

– Мохито! – кладёт на стойку купюру и поворачивается ко мне.

В течение нескольких лет я представлял себе эту встречу. Например, в Венеции. Вот я стою на балконе шикарного палаццо, пью вино и лениво отвечаю на ласки темнокудрой итальянки знатного рода. А внизу, в толпе обычных туристов, толчётся она. Глазеет по сторонам, делает нелепые фотографии. Она работала несколько лет не покладая рук, чтобы накопить на тур «Вся Италия за неделю». Она замечает меня, а я, сделав вид, что не узнал её, страстно целую свою жаркую подругу.

Или Сен-Мориц… Спортивный автомобиль пятидесятых. Я за рулём. Со мной только лыжи, пачка наличных и дочь чикагского капиталиста. У неё надменное англосаксонское лицо и красные длинные ногти. Мы останавливаемся у спуска, встаём на лыжи и, поражая окружающих мастерством, несёмся вниз. А она копошится тут же, неловко скользя и падая рядом с мужем, тюфяком-менеджером, который привёз её сюда на однодневную экскурсию…

Девушкой с распущенными волосами оказалась Лена. Уж и не знаю, что отразилось на моём лице. Думаю, сохранить невозмутимость не удалось по-любому.

– Привет…

– Привет! – Она удивилась. Оценивает. Столько лет прошло. Похорошел я или подурнел? Успешен или неудачник? Кажется, внешний осмотр дал в целом положительный результат.

– Как дела? – спрашиваю. А что ещё спросить после пятнадцати лет разлуки?

– Отлично! – Подходящий ответ.

Бармен ставит передо мной полную рюмку. Мы молчим, исподтишка поглядываем друг на друга, улыбаемся. Лене подают запотевший стакан.

– Твоё здоровье!

– Твоё!

Чокаемся. Я опрокидываю всю рюмку, Лена потягивает коктейль через трубочку.

Подходит загорелый мужчина, обнимает её.

– Познакомьтесь. Фёдор, Сергей.

– Очень приятно! – Рукопожатие.

На его футболке надпись «Мирабель-2007. Я там был». Видимо, намёк на арест русского богача на горнолыжном курорте Мирабель.

– Приходи к нам на премьеру! – улыбается Лена и достаёт из сумочки два квадратика плотной глянцевой бумаги. – Мы мюзикл сняли, я в главной роли. Держи, каждое на два лица.

– Спасибо большое! – Я беру приглашения, верчу в руках… и сердце проваливается куда-то вниз. На приглашении изображена нефтяная «Венера». Только без нимба из колючки и с надписью «НАША АЛЁНУШКА» с 1 января во всех кинотеатрах».

– А что это… такое?

– Мюзикл, я в главной роли! Что, не похожа?! – Лена хохочет и ласкается с Сергеем.

– В смысле не похожа? – Я уже совсем не втыкаю.

– Ну это же я! На картинке! – Ленка запрокидывает лицо, имитируя позу нефтяной «Венеры»…

– Похожа…

– С этой картиной сплошной детектив. Художник погиб, а она исчезла. Представляешь?

– Вот это да…

– Жаль, она мне очень нравилась.

– Может, найдётся ещё…

– Не смеши!

Компания друзей тянет их в сторону.

– Ну, пока! Приходи, пообщаемся!

Лена с Сергеем проталкиваются сквозь толпу. Я только вижу, что на спине его футболки продолжение темы, начатой на груди. Надпись «Мы вернёмся», а под ней – вертолёт «Чёрная акула», расписанный хохломскими узорами, выпускает ракеты по горной европейской деревушке.

Ленка – красавица… Ленка – актриса… У Ленки личная жизнь… Неужели когда-то мы любили друг друга… Наши свидания в метро, поцелуи в подъездах – всё встаёт перед глазами…

Я повторяю заказ. И ещё раз повторяю.

Что же такое любовь? Родители Лены считали, что любовь к таким, как Ваня, заключается в том, чтобы избавить их от страданий. Они болеют, живут неполноценной жизнью, терпят насмешки и издевательства. Оставлять им жизнь – жестокость, лишить их жизни – акт любви. А с Черчиллем как быть? Маша ему хозяйство почикала не только из-за любви к чистоте, но и чтобы он с балкона не падал. Это ведь типа проявление любви. Или просто эгоизм? Кастрируя кота, Маша обеспечивает себе удобную игрушку. Гипоаллергенный зверь, которого удобно гладить в любой момент. Я вспомнил, как мама, пока не было Вани, требовала от меня возвращения не позже десяти. Чтобы я был на виду. А мне так хотелось шляться с друзьями по дворам, пить вино в арках старых домов. Но мама беспокоилась. «Ты меня до смерти доведёшь своими гулянками!» – кричала она. Тоже любовь? Если да, то это довольно неприятная штука.