– И что… обязательно писать? – Я ищу тряпку, чтобы вытереть с пола. Никак не могу найти. Где же тряпка, где тряпка?..

– Чего ты тычешься по углам? – Это Соня.

– Тряпку ищу…

Соня протягивает пачку салфеток.

– А как ещё раствориться в мире? – спрашивает Ваня.

Раствориться в мире… Резонно… А как ещё? Только так… Поссать на этот мир… Тру картину, пол… Ну давайте уже… не молчите…

Соня будто слышит мои мысли:

– Теперь понятно, откуда рама…

– Вань, пойди руки помой, – говорю, бросая скомканные салфетки в огонь.

– Соня, я сейчас вернусь.

Я рассказал всё, как было. Сёстры выслушали внимательно. Ваня часто перебивал, если ему казалось, что я недостаточно точен. Например, попытка опустить подробности с умирающим Сазоновым провалилась.

– Я увидел, как машина – бах! – в столб! – Ваня в лицах показал аварию. – Я заглянул – дядя лежит. – Ваня изобразил уткнувшегося в руль Сазонова. – А рядом она. – Ваня любовно погладил ещё влажный холст.

– А почему вы нам об этом сразу не сказали? – наконец задала главный вопрос Маша.

– Мы… мы… мы решили пока подержать её у себя.

– Пока ваш папа лежит в нашей могиле! – выкрикнул Ваня и захохотал. Оказывается, ему не чужда практическая жилка.

В начале нашего знакомства с сёстрами пострадавшей стороной выглядели мы с Ваней. Теперь козыри уравнялись. Отец-одиночка с сыном-инвалидом оказались не такими уж непорочными.

Соня усмехнулась:

– Резонный ход… Но картина не наша. Она оплачена. Отец вёз её заказчику. Я знаю кому.

– В принципе… мы готовы её вернуть… – Я не слишком уверен в своих словах, смотрю на Ваню.

– Мне жалко! – решительно заявляет он. – Она моя мать, я её люблю!

– Вань, не болтай ерунды, какая она тебе мать. Чужая женщина, тем более нарисованная!

– Не отдам!

– Ладно, потом обсудим. А пока, может, воздухом подышим? Покажете место преступления, – предложила Маша.

Своевременная идея.

На улице темно. В небе луна, похожая на засохший кусочек сыра с забытого бутерброда…

– Какой воздух! Влажный, морозный! – Маша крутится, вдыхая полной грудью.

Я спотыкаюсь обо что-то, чуть не падаю…

– Чёрт! Что это такое на самом ходу валяется… – Под ногами вижу вилы. – Кто тут вилы бросил… – Прислоняю их к стене дома.

Спускаемся в овраг, отделяющий посёлок от дороги. Луч фонаря выхватывает груды белых пакетов с мусором, корпуса старых радиоприёмников и телевизоров, белые коробки холодильников.

– Это ужасно, почему у вас так относятся к природе… – всхлипнула Маша.

– Когда тебе нравится, ты говоришь «у нас», а когда не нравится – «у вас», – поддела сестру Соня.

Мне неловко, как будто я сам весь этот мусор сюда приволок.

– Неужели здесь нет специального контейнера? – переживает Маша.

– Есть, но большинству лень до него тащиться, и они сюда бросают. Тут пруды были, целый каскад, с кувшинками, ещё от дворянской усадьбы остались. Мы в детстве на плоту катались. А когда земля подорожала – пруды осушили, продать хотели, но никто не купил…

– Машенька за экологию очень переживает, – разъяснила Соня глубокое сестринское расстройство. – Она даже батарейки здесь не выкидывает, а отвозит к себе во Францию, где есть специальные пункты утилизации батареек.

– А что?! Батарейки – жуткое зло для природы! У вас, то есть у нас, короче, в России, нигде нет пунктов их утилизации. Раньше в Москве был один, я туда батарейки возила, но потом оказалось, что они их заново упаковывают и продают как новые. Не умеете вы экологично жить!

– А как это – экологично жить? – спросил Ваня.

– Природу не засорять, гармонично жить вместе с природой и всё такое… – попыталась объяснить Маша.

– А можно экологично умереть? – продолжил расспросы Ваня.

– Конечно, можно. Я, например, хочу, чтобы меня похоронили, а не сжигали, когда я умру.

– Мы маму и другого папу сожгли. Почему ты хочешь, чтобы тебя похоронили?

– Если меня просто закопают, то со временем я превращусь в нефть и буду полезна людям.

– А почему ты превратишься в нефть?

– Нефть – это ведь просто сгнившие живые организмы, умершие миллионы лет назад. У каждого есть выбор, стать нефтью или не стать.

– Я хочу стать нефтью! – потребовал Ваня. – Как на картине! Папа, похорони меня, как Машу, ладно?

– Ладно, ладно. Ты всех нас переживёшь, – отшучиваюсь я.

Выбираемся на дорогу.

– Вот тут машина была! – Ваня выскочил, принялся скакать по разделительной полосе, в лицах показывая аварию.

– Тише! Не кричи! И уйди с асфальта!

Маша осмотрелась. Вот место, где разбился её отец. Соня зажгла сигарету.

– А небо-то какое! Похоже, завтра будет солнечно!

– Завтра будет солнечно? – навострил уши Ваня. – Точно?

– Если ночью небо чистое, утром обычно солнце.

– Ой, солнце! Ура! Я очень жду солнце! – радуется Ваня.

– А ты знаешь названия созвездий? – спрашивает Маша.

– Большая Медведица… – Ваня ткнул пальцем куда-то наобум.

Я вспомнил школьный урок астрономии. Свет погибших звёзд всё идёт и идёт через космос. Мы восхищаемся тем, чего давно нет. Изучаем то, чего нет. Клянёмся тем, чего нет.

– Ну ладно. Холодно что-то. Пошли обратно. – Соня поёжилась.

Взбираясь по крутому берегу оврага узкой тропкой между завалами отбросов, мы обратили внимание на полощущийся на ветру российский флаг.

– Это откуда?

– Тимофеич, сосед, на столб повесил.

Трёхцветная ткань напоминает морскую волнующуюся воду. Так и плещет.

– Ой, смотрите! Смотрите! – вдруг как заорёт Ваня.

– Что?! Что такое?!

– Смотри, вот он! – Ваня кидается вперёд, приседает, схватив что-то. – Ой, колючий! – Он отдёргивает руку.

Мы подбегаем. В тусклом свете луны и фонарей, светящих возле домов, виден игольчатый мячик.

– Ёж! Ёжик! – Все пытаются погладить ежа, он фыркает.

– Как он здесь оказался?! Сейчас же зима!

– Я по радио слышала, что звери из-за тепла не впали в спячку!

Маша с опаской смотрит на ежа.

– Давайте его молочком напоим!

– А как его до дома донести, он же колючий!

Решаем, что кто-то должен остаться сторожить ежа, а остальные сбегают за молоком.

– Я замёрзла! Я пойду в дом, – сказала Соня.

– Я принесу молоко! – вызвался Ваня.

– Ты правильное блюдце не найдёшь, я с тобой! – сказал я.

Все обратились к Маше.

– Не успела рассказать про ежиный геноцид, как выпал шанс исправиться! Сторожи! – хлопнула её по плечу Соня.

– Нет…

– Что – нет?

– Я боюсь. Уже полпервого, темно. Я боюсь.

– Да здесь безопасно, не парься… – начал уговаривать я, но увидел в глазах Маши настоящий страх.

– А что ты сам не останешься, если это безопасно?

– Я? Просто без меня Ваня блюдце не найдёт… – А ведь мне тоже не больно-то хочется оставаться здесь одному. Жутковато. Да и ёж этот странный какой-то…

– Смотрите, ещё! – Мы снова обернулись на Ванин крик. Из-под млечного остова старого холодильника высунулась острая серая мордочка. Носик дёргается, усы дрожат. Новый ёж нюхает воздух.

– А вон ещё! – В пакетах с консервными банками шуршание. Оттуда деловито выполз ещё один колючий зверёк, покрупнее предыдущего.

– Слушайте, пошли домой, а… – Не обсуждая больше вопрос кормёжки ежей, мы выбираемся быстрым шагом из оврага. Маша даже опередила меня. Запирая ворота, я всмотрелся в кромку оврага. Мне показалось, что несколько мордочек пристально смотрят нам вслед.

– Чего мы так зассали?

– Ежей испугались! Консервы ваши не хуже LSD вставляют!

Включили свет, оживились.

– А всё-таки я молоко поставлю, – сказала Маша. – Им же есть хочется.

Я нашёл подходящее блюдце, глубокое и устойчивое. Мы наполнили его молоком. Маша подошла к двери и распахнула её…

Заметно похолодало.

Маша прошла веранду, обернулась на нас.

– Давай скорее, а то в дом надует!