Скрывать свою болезнь оказалось совсем нетрудно, поскольку они с Джереми, в сущности, жили каждый своей жизнью. Да, она сама этого хотела, сама об этом просила, но отчего же у нее теперь так грустно и пусто на душе? Днем, когда она работала, было еще терпимо, а вот вечерами, когда миссис Окли уходила к себе домой, Глэдис оставалась одна, а впереди была длинная, одинокая ночь…

Однажды во время обеда, как раз когда миссис Окли накладывала ей рагу из баранины с овощами, в столовую вошел Джереми. Он был в короткой кожаной куртке и тесно облегающих джинсах, от него пахло лошадьми, и он излучал такую мужественность, силу и энергию, что Глэдис поневоле залюбовалась им, не сумев скрыть своего откровенно восхищенного взгляда. Заметив это, Джереми широко улыбнулся, и она поспешно отвела глаза и покраснела.

– Добрый день. Приятного аппетита, Глэдис, – вежливо сказал он. – Прошу прощения, – продолжил он, снимая куртку и вешая ее на спинку свободного стула. – Я не успел переодеться. Все время забываю, что надо соблюдать правила этикета, ведь у меня гостья. – Он отодвинул стул напротив нее и сел, позволив миссис Окли обслужить его.

Глэдис была уверена, что ничего он не забыл, просто решил поддразнить ее. Что ж, если он нарывается на небольшую стычку, она вполне может оказать ему такую любезность. Может, тогда он наконец перестанет ее игнорировать, словно она пустое место?

Однако Глэдис благоразумно дождалась, когда удалится любопытная миссис Окли, прежде чем заметить:

– Ничего удивительного, что ты забыл обо мне, ты ведь так занят, нанося светские визиты соседям.

Он резко поднял голову и вскинул брови.

– Это упрек?

Она небрежно пожала плечами.

– Ни в коей мере. Просто констатация факта.

Он откинулся на стуле, не сводя с нее внимательного взгляда блестящих глаз.

– Вот уж не думал, что ты заметишь мое отсутствие, тем паче будешь им недовольна. Разве не ты просила не мешать тебе работать?

– Не мешать и совершенно игнорировать – это не одно и то же.

– Вот как? – Он с интересом продолжал наблюдать за ней, заставляя нервничать и лишая аппетита.

Она уже пожалела, что заглотала его наживку и затеяла этот разговор. Но, с другой стороны, как приятно было высказать ему в глаза все свое недовольство и разочарование, которые накопились за эти дни. И плевать ей было, что она противоречит сама себе. Больше невозможно было терпеть эту пытку одиночеством и неизвестностью. Она уже и сама не знала, чего на самом деле хочет.

– Да, так, – с вызовом бросила она, взглянув на него.

Джереми закатил глаза.

– Ох уж эти женщины с их пресловутой женской логикой. Я старался держаться в стороне, полагая, что это именно то, чего ты хочешь. Я думал, ты и не заметишь моего отсутствия. Принимал все приглашения подряд, чтобы не докучать тебе. Так я ошибся? Поступил неправильно? Вел себя негостеприимно?

– Да… то есть нет… ох, я не знаю, – удрученно пробормотала Глэдис. – Просто… ну, временами мне бывает немного скучно. – И одиноко, мысленно добавила она. – Днем я работаю, да, но вечерами… мне нечем заняться. Читать не могу, потому что от компьютера у меня устают глаза, а телевизор я вообще не люблю. – Она спохватилась, что все это звучит так, словно она навязывается, и поспешила дать задний ход. – Впрочем, все это ерунда, не обращай внимания. Сама не знаю, что это на меня нашло. Я прекрасно понимаю, что у тебя свои дела, друзья, которых ты давно не видел и хотел бы навестить, и ты вовсе не обязан меня развлекать. Это даже хорошо, что ничто не отвлекает меня от работы.

– Ну, насчет того, что я обязан или не обязан делать, я мог бы поспорить, но не буду. Могу я поинтересоваться, как продвигается твой роман?

Глэдис была ему благодарна, что он сменил тему. Дернул же ее черт начать упрекать его! Что он теперь о ней подумает? Что она взбалмошная и непоследовательная и сама не знает, чего хочет. Вот что. И отчасти будет прав.

Она с энтузиазмом рассказала ему о том, сколько уже успела написать, после чего он с искренним интересом расспросил, о чем она намерена поведать дальше в своей книге, и Глэдис так увлеклась рассказом, что опомнилась только тогда, когда миссис Окли вошла в столовую, неся на подносе кофе, сливки и сахар.

– Ой, да вы почти ничего не ели! – огорченно воскликнула та, увидев едва тронутую еду на тарелках обоих. – Что, рагу не понравилось?

– Что вы, миссис Окли, все очень вкусно как всегда, – поспешила заверить ее смутившаяся Глэдис. – Просто я, кажется, проголодалась меньше, чем думала.

– Рагу просто божественное! Во рту тает! – улыбнулся Джереми, и Глэдис поневоле залюбовалась тем, как улыбка преобразила его лицо, которое и без того было красивым, а сейчас стало просто неотразимым. – Если вы дадите мне еще хотя бы пять минут, то я успею воздать ему должное, клянусь! – шутливо приложив руку к сердцу, пообещал Джереми. – Просто я сегодня катался верхом с миссис Клейтон, и, должен признаться, она предложила мне перекусить.

А что еще она тебе предложила? – подумала Глэдис, почувствовав укол ревности. Значит, миссис Клейтон, мрачно размышляла она, пока миссис Окли собирала со стола посуду и сокрушалась по поводу того, что все ее старания идут прахом. Одноклассница Джереми, с которой у него была любовь до того, как его отправили в Венесуэлу.

Миссис Окли ушла. Джереми начал резать ветчину, а Глэдис как завороженная уставилась на его руки, не в силах оторвать взгляд. У него были сильные, ловкие руки; это не были изнеженные руки горожанина, никогда не знавшего физического труда, как у Кайла. Это были твердые, загорелые руки настоящего мужчины, с длинными чувственными пальцами. Она помнила, как эти руки прикасались к ней, ласкали ее, помнила их силу и тепло, настойчивость и нежность и поймала себя на мысли, что снова хотела бы почувствовать их на себе.

Осознав, о чем думает, Глэдис немедленно залилась краской стыда. Резко оторвав взгляд от его рук, она опустила его в тарелку, пытаясь унять участившееся сердцебиение. Ее ладони вспотели, и она поспешно спрятала их на коленях. В конце концов решившись поднять глаза, она заметила, что он внимательно наблюдает за ней, и по его лицу прочла, что он прекрасно знает, о чем она думает.

– Да, – сказал он, подтверждая ее догадку. – Ты сама знаешь, что нас влечет друг к другу, но продолжаешь упорно делать вид, что ничего не происходит.

– Я… я не понимаю, о чем ты, – пробормотала Глэдис, отводя взгляд.

– Все ты прекрасно понимаешь. – Он снова откинулся на спинку стула и насмешливо воззрился на нее. – Снова себе противоречим, малышка Глэдис? Ты только что упрекнула меня в том, что я уделяю тебе мало внимания. Что ж, я готов исправить положение и проводить с тобой больше времени, но только если ты пообещаешь, что перестанешь притворяться.

Глэдис нервно сглотнула.

– Притворяться? Но я не…

– Еще как притворяешься, – не дал он ей закончить. – Я с уверенностью говорю об этом, потому что знаю тебя. Я держал твое обнаженное тело в своих объятиях и чувствовал, как оно отвечает на мои ласки. Ты вовсе не такая чопорная, какой хочешь казаться. За этим строгим фасадом скрывается пылкое сердце, не так ли?

Глэдис открыла было рот, чтобы возразить, но он не дал ей заговорить, жестом остановив.

– Нет, не говори ничего. Я просто прошу тебя не прятать свои чувства за семью печатями, а быть со мной более открытой. Такой, какой ты была только что, когда с увлечением рассказывала о своей книге. Я невольно позавидовал твоим героям из-за того, что они безраздельно владеют твоим вниманием, твоими мыслями.

Это ты владеешь всеми моими мыслями, хотелось сказать Глэдис, но она понимала, что не должна это говорить. Если бы он знал, как ей хотелось отбросить прочь все свои сомнения, наплевать на опасения и разумные доводы и хотя бы раз в жизни целиком отдаться во власть чувств и эмоций, быть искренней и открытой! Но решится ли она? Осмелится ли?

Она молчала, не зная, что сказать, а он, доев свою порцию, как и обещал миссис Окли, поднялся из-за стола.