Запорожец после освобождения убийцы С. М. Кирова Николаева, когда Николаев был задержан в первый раз, мне об этом сообщил.

После совершения убийства С. М. Кирова с моей стороны была попытка «потушить» расследование по этому делу. Однако в этом мне помешал Н. И. Ежов, который осуществлял по поручению ЦК неослабный контроль за ходом расследования по делу об убийстве С. М. Кирова.

Я подтверждаю, что был осведомлен Караханом о переговорах, которые он вел по поручению блока с германскими фашистскими кругами. Я был также осведомлен и о том, что правотроцкистский блок дал свое согласие и обещание на территориальные уступки Германии после прихода блока к власти.

Признаю также, что я был в курсе пораженческой позиции, занимаемой правотроцкистским блоком.

Во время приезда в СССР Лаваля я организовывал покушение на его жизнь. Это делалось по прямой директиве германских

фашистских кругов, полученной правотроцкистским заговорщическим блоком. Естественно, что, выполняя эту директиву, я фактически выполнял указание германских фашистов. Мои конкретные действия, направленные к организации убийства Лаваля, подробно изложены в моих предыдущих показаниях, которые я полностью подтверждаю.

Переходя к вопросу о своей террористической деятельности, я должен сказать, что я вообще не был сторонником идеи дворцового переворота. Однако я не отрицаю своей лично террористической деятельности и хочу лишь сказать, что я был вынужден это делать в силу положения, как участник заговора.

Вопрос. А кто вас вынуждал ускорять смерть тов. Менжинского?

Ответ. Это преступление я совершил из личных целей, т. к. был заинтересован в устранении Менжинского.

Вопрос. А кто вас вынуждал добиваться смерти Максима Пешкова?

Ответ. И это преступление я совершил из личных целей.

Вопрос. Вы подготовляли убийство товарища Н. И. Ежова?

Ответ. Да, вынужден признать, что я подготовлял это преступление. Организовывая подготовку убийства, я исходил из стремления устранить Ежова как человека, опасного для контрреволюционного заговора и могущего разоблачить нашу контрреволюционную деятельность. Мною ранее подробно изложены конкретные обстоятельства подготовки мною этого террористического акта.

Я признаю также, что организовал ускорение смерти А. М. Горького. Я действительно предложил доктору Левину, секретарю Горького Крючкову принять все необходимые меры к тому, чтобы ускорить смерть А. М. Горького. Подробности этого преступления мною показаны в предыдущих показаниях.

Должен добавить, что ускорение смерти Горького, т. е. фактически его убийство путем заведомо неправильного лечения, было организовано мною по решению центра блока, переданному мне Енукидзе. Это решение было вызвано тем, что Горький был известен как активный сторонник политики ЦК и близкий друг Сталина. Вследствие этого блок считал необходимым физически устранить А. М. Горького, т. к. он несомненно явился бы в случае переворота нашим активным и опасным противником.

Подтверждаю также, что мною по решению правотроцкистского блока было организовано ускорение смерти В. В. Куйбышева. К этому делу я привлек профессора Плетнева, который и ускорил смерть В. В. Куйбышева путем заведомо неправильного его лечения, то есть фактически совершил его убийство.

Подробности этих преступлений изложены мною ранее. Никаких жалоб и претензий я не имею. Протокол мне прочитан, записан верно. Г. Ягода

Допросили:

Прокурор Союза ССР А. Вышинский

Следователь по важнейшим делам Л. Шейнин

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 2. Л. 208–210.

Вышинский А. Я. (1883–1954), в 1933–1939 годах зам. прокурора и прокурор СССР.

Шейнин Л. Р. (1906–1967), в 1923–1950 годах работал в суде и Прокуратуре СССР.

Совершенно секретно

Стенографический протокол

закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР 9 марта 1938 года

Комендант суда. Суд идет, прошу встать.

Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Подсудимый Ягода, что вы желаете сказать об обстоятельствах умерщвления Максима Пешкова?

Ягода. Я подтверждаю свои показания и показания Левина по этому вопросу. Ввиду того, что это — сугубо личный вопрос, я просил бы суд освободить меня от подробных объяснений по этому вопросу.

Председательствующий. Вы, обвиняемый Ягода, просили весь вопрос перенести в закрытое заседание. Мы согласились. Вы не отрицаете, что вы способствовали умерщвлению Пешкова?

Ягода. Я повторяю: я подтверждаю свои показания, данные на предварительном следствии.

Вышинский. То есть ваше соучастие в организованном вами умерщвлении Пешкова вы подтверждаете?

Ягода. Подтверждаю.

Вышинский. Вы только говорите, что мотивы не хотите раскрывать?

Ягода. По-моему, не стоит.

Вышинский. Это убийство было совершенно на почве личных интересов или общественных?

Ягода. Я сказал: ввиду личных отношений.

Вышинский. То есть, так как это убийство было организовано на почве личных интересов, то вы не желаете об этом подробно говорить?

Ягода. Да.

Председательствующий (к прокурору). Больше вопросов к другим подсудимым у вас нет?

Вышинский. Нет.

Председательствующий. Заседание закрывается.

Председательствующий армвоенюрист В. Ульрих Секретарь: военный юрист 1 ранга Башнер

ЦА ФСБ. Ф. Н-13614. Т. 65. Л. 78–79.

«26 октября 1938 года

Только лично

Народному Комиссару

Николаю Ивановичу Ежову

Я хочу объяснить Вам в этом письме, как могло случиться, чтобы я, — после девятнадцати лет безупречной службы партии и Советской власти, после тяжелых лет подполья, после моей активнейшей и полной самопожертвования борьбы последних двух лет в условиях ожесточенной войны, после того, как партия и правительство наградили меня за боевую работу орденами Ленина и Кр. Знамени, — ушел от Вас.

Вся моя безупречная жизнь, полная служением интересам пролетариата и Сов. власти, прошла перед глазами партии и коллектива работников нашего наркомата…

9 июля я получил телеграмму, лишенную всякого оперативного смысла, в которой я ясно прочел, что по диким и совершенно непонятным мотивам устраивается ловушка на специально посланном для захвата меня пароходе «Свирь».

В телеграмме предлагалось мне явиться в Антверпен 14 июля, куда на этом пароходе прибудет «товарищ, которого я знаю лично». «Желательно, — гласила телеграмма, — чтобы первая встреча произошла на пароходе…» Для «обеспечения конспиративности встреч» телеграмма предлагала мне поехать на дипломатической машине нашего посольства во Франции в сопровождении ген консула…

Я анализировал телеграмму: почему первая встреча должна произойти именно на пароходе? Зачем, если не для того, чтобы оглушить меня и увезти уже как заведомого врага. Почему меня должен сопровождать генконсул в дипломатической машине, если не для того, чтобы не спускать с меня глаз по пути и, в случае заминки у парохода, засвидетельствовать властью консула, что я — сумасшедший, контуженный в Испании, которого заботливо везут в СССР. Сопровождение меня в дип. машине не объяснялось в телеграмме интересами обеспечения конспиративности встреч…

Эта бездарная в оперативном отношении телеграмма просто являлась плохой дымовой завесой для заготовленной для меня, человека ни в чем не повинного, коварной ловушки. Для меня стало ясно, что руководитель отдела переусердствовал в «чистке» аппарата и пытался укрепить свою карьеру намерением выдать меня… за преступника, которого необходимо ухищрениями, кстати, очень бездарными, заманить на пароход как врага народа, и потом кричать «ура» и ждать награждения, как за хорошо проведенную операцию. Таким образом я узнал, что моя судьба предрешена и что меня ждет смерть.