Маледикт ответил неопределенной улыбкой, в то же время чувствуя укол беспокойства в животе, и принялся перестраивать свои тщательно продуманные планы в соответствии с новыми условиями. Убить Ласта, причем так, чтобы Янус мог ему наследовать, сделать это с позиции силы — все теперь висело на волоске, каковой волосок мог оборвать каприз Ворнатти. Одно неверное слово, и барон изменит завещание в пользу родственника, увидит правду, которую, казалось, выдавали глаза Маледикта: он никогда не отпустит Януса. Время поджимало. До сих пор ощущая недавний поцелуй Януса на своей коже, его тепло на своих бедрах, Маледикт не мог и думать о том, чтобы терпеть ласки Ворнатти, не говоря уже о притворных проявлениях радости.

Янус промокнул тарелку куском булочки — по итарусинскому обычаю, собирая пряный соус от копченой рыбы.

— Полагаю, я должен был ожидать подобного. В конце концов, мой отец и Данталион — закадычные друзья. А ведь мне известно о вражде между моим отцом и вами. Он клянется, что вы трус, не явившийся на дуэль.

Ворнатти хлопнул рукой по столу рядом со своей тарелкой; посуда подпрыгнула и зазвенела.

— И он смеет…

— Впрочем, — поспешил добавить Янус, — дворы обоих государств подтвердят, что Ласт — натура весьма обидчивая. Я думаю, что у вас не найдется возражений против этого.

— Весьма любезно с вашей стороны, — сказал Ворнатти. — Мэл, разве не чудесно? Какое великодушие проявляет ублюдок Ласта. — Маледикт почувствовал, как к лицу хлынула кровь, и уже открыл рот, собираясь защищать Януса, но потом передумал: руки под скатертью сжались в кулаки. Ворнатти должен поверить, что Маледикт принадлежит ему. Этого требовал новый план, родившийся в голове юноши.

— Не обольщайся, — резко заговорил Ворнатти, переводя взор с Маледикта на Януса, — насчет того, что сможешь одурачить меня своими приятными манерами, Иксион. Меня тоже учили при дворе Итаруса. Я тоже умею улыбаться и брызгать ядом. Однако, прожив долгую жизнь, я обнаружил, что предпочитаю скорее прямоту. Потому я говорю тебе: не обольщайся насчет своих умственных способностей. Этот раз — последний, когда Иксион ошивается под моей крышей.

Янус промокнул губы салфеткой и поднялся.

— Стало быть, манеры уступают перед прямотой и нравом; я удручен, сэр. Я покину ваш дом и более не стану докучать вам. Мэл? Увидимся на прогулке. — Не дожидаясь ответа, он неторопливо поцеловал Маледикта и удалился.

Маледикт облизнул губы, впитывая оставшийся вкус Януса, словно надежду, словно очищение. Открыв глаза, он встретился с пристальным взглядом с Ворнатти.

— Сдается мне, что вы как будто попрощались на время, а не навсегда. Ты прогнал его или нет?

— Всего лишь один день, — повторил Маледикт, взглянув на Ворнатти и уже с большим аппетитом принимаясь за завтрак. — В конечном счете ты оказался прав. Янус не такой, каким я его помню. — Впрочем, это даже правда, самодовольно подумал Маледикт; по крайней мере правда — в мелочах. Янус, которого он знал, был импульсивным, вспыльчивым юношей; нынешний Янус — губы Маледикта непроизвольно скривились — нынешний Янус был утонченным и бесконечно более опасным. — Я позабочусь, чтобы он убрался, — заверил барона Маледикт. — Принимая во внимание твое к нему нескрываемое презрение, ты наверняка захочешь, чтобы я удостоверился, что он не прихватил с собой пару-тройку серебряных ложек… — И, прежде чем Ворнатти успел засмеяться или возразить в ответ, юноша исчез.

Янус нагнал его, когда Маледикт дошел до холла, прижал к стене и поцеловал. Маледикт обвил руками шею возлюбленного, не сводя опасливого взгляда с закрытой двери столовой.

— Ты должна убить его, — зашептал Янус. — Это невыносимо. — Поймав Маледикта за запястья, он прижал их к стене над головой юноши. Закрыв глаза, Маледикт задрожал, весь отдавшись уверенным прикосновениям Януса. Пусть Ворнатти выйдет; пусть только попробует выразить недовольство — и Маледикт, не раздумывая, насадит его на меч. Янус нежно покусывал его в шею, повторяя в такт биению сердца: — Как можно быстрее.

Джилли, оставшийся на кухне, слышал, как открылась и закрылась дверь столовой, и теперь гадал, кто ушел, а кто выиграл. Ушел ли Маледикт вместе с Янусом или же теперь остался наедине с Ворнатти, истекая бесполезным гневом? Джилли закусил губу. Барон слеп, если полагает, что Маледикт и дальше станет мириться с его собственническими замашками. Невзирая на влияние и силу воли Ворнатти, юноша до мозга костей оставался диким зверьком — именно так барон любил его называть. А Ворнатти был уже стар.

Джилли вспомнилась первая встреча с Ворнатти — высоким элегантным мужчиной, который расхваливал урожай его родителей. Уже тогда Джилли почувствовал, что эта река не без подводных течений. Пока отец таял от славословий, расточаемых его полям, Джилли ощущал цепкий взгляд темных глаз и понимал, что урожай, который имел в виду барон, был он сам и его братья.

В кухне раздался отчаянный звон колокольчика; не успев оборваться, повторился опять. Победа за Маледиктом, подумал Джилли. А Ворнатти остался в одиночестве — и в ярости. По коже Джилли пробежали мурашки. Пока здесь были Янус и Маледикт, все свое внимание и гнев барон сосредоточивал на них. Теперь Джилли станет объектом яростных капризов старика.

— Лучше ступай к нему, пока он не оборвал колокольчик, — посоветовала кухарка, оторвавшись от изучения содержимого кладовой и с сочувствием взглянув на Джилли. — А то хуже будет.

— Знаю, — ответил Джилли; он понимал, что придется стоять на коленях перед бароном, задыхаясь от тошнотворного запаха старости и элизии, только ради того, чтобы потешить оскорбленную гордость хозяина. На миг он позавидовал Маледикту — кровожадному Маледикту, уверенному, что Ворнатти — лишь временная трудность.

— Зачем ты позволяешь ему так с тобой поступать, Джилли? Мои мальчики не стали бы такого терпеть. Найди другое место, парень, хотя я и стану по тебе сильно скучать.

— Никто не наймет меня, зная, как со мной здесь обращались. По крайней мере никто из тех, кому я не нужен для тех же целей, — отозвался Джилли.

Кухарка вернулась к ревизии продуктов, своим молчанием лишь подтверждая опасения Джилли. Сделав в описи одну-две заметки, она наконец произнесла:

— Чайник закипает. Выпей чаю, прежде чем отправишься к нему.

Под аккомпанемент снова ожившего колокольчика Джилли насыпал горсть заварки в кипяток и пошел к барону.

Однако, зная Ворнатти и его расположение духа, он сначала завернул в библиотеку в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь барона. Джилли глотал чай, шаря по полкам взглядом и надеясь найти книгу, которую старик давно не читал, — или что-то новенькое, чего не читал вовсе. Поморщившись от резкого вкуса чаинок на языке, он сплюнул их назад в чашку.

Как и аристократы, с которыми он обедал, Джилли редко пил непроцеженный чай, и теперь мокрые чаинки воскрешали в памяти упорные предрассудки. Он взболтал осадок раз, два, и еще раз. Помня о необходимости беречь лак на полках, Джилли отыскал лист промокательной бумаги и почти забытым движением перевернул на него чашку, а потом уставился на размазанные кучки заварки, пытаясь прочесть узор. Однако в рисунке в виде буквы «Г» он не узнал ни одного символа — ни стула, ни песочных часов, ни предупреждающе воздетой руки.

Глупая выходка с этими предрассудками, отругал себя Джилли. А чего он ждал? Джилли взял книгу, которую отложил прежде. У него перехватило дух: узор сложился не в символ, а в сам предмет. Чаинки во всех деталях изображали виселицу.

Уитспер-стрит представляла собой хаотичное нагромождение лавочек, торгующих дамскими шляпами, ателье, развлекательных заведений — и сплетен. Янус изучал иллюстрированные газеты поверх головы мальчика, что помогал в лавке. На страницах предавались утехам вельможи, скалились заголовками скандальные статьи, призывавшие Ариса прогнать последних торговых представителей из Дайнланда.