— Отправляйся к врачу, юноша.

— Несколько уроков хороших манер были бы здесь более уместны, — заметил Ласт. — Или мы позволим очередному декаденту-чужеземцу глумиться над нашими традициями? Неужели двор еще не устал?

— Двор, Мишель, — устало произнес Арис, — в восторге от чудесного зрелища, которое сегодня вечером предстало нашим взорам.

Ласт окаменел, словно превратился из человека в марионетку; потом, отвесив глубокий поклон, удалился. Король посмотрел ему вслед и сказал:

— А впрочем, он прав. Ты поклянешься, юноша, что больше никогда не обнажишь оружия в моем присутствии?

— Клянусь, монсеньор.

Король протянул руку, и Маледикт поцеловал перстень с гербом.

Арис покинул залу, сопровождаемый гвардейцами и половиной придворных. Оставшаяся знать мигом разбилась на группки, издали напоминавшие пестрые клубки, и принялась шепотом обсуждать последние события. Джилли поднял Маледикта на ноги. Провожая юношу к выходу, он краем уха уловил обрывок разговора:

— Ласт прав. Должно быть, Де Герра околдовали, раз он до такой степени потерял разум.

Джилли обернулся, ища глазами опасного оратора. Словам вроде «колдовство» лучше не давать ходу — теперь, когда он, Джилли, сам был свидетелем тому, как лицо Ариса на один-единственный миг стало пустым и спокойным, словно страницу его мыслей стерли и переписали заново. Теперь, когда колдовство оставалось единственной силой, которой еще боялись при дворе.

— Вряд ли это имело отношение к магии, — раздался звучный голос Мирабель. — Так взбеситься из-за остроты ума и языка!

— Но меч, Мирабель! Что он такое, если не колдовство? — спросила леди Тайна громким — услышали все, кто хотел услышать — шепотом. — Ваш Ченсел был теологом, и вы наверняка должны…

— Ах, Тайна, что заставляет вас заподозрить, что меня когда-либо интересовали его нотации на тему смерти и мертвых? — Мирабель рассмеялась, но в глазах, задержавшихся на Маледикте, затаились задумчивость и легкое удивление.

Джилли потащил Маледикта к выходу, подальше от этого слишком пристального взгляда.

Маледикт стиснул руку Джилли и замедлил шаг.

— Меч, Джилли. Пусти меня. Я не могу оставить его.

Лезвие вошло в мраморный пол едва не на длину пальца. Маледикт выдернул клинок с нетерпеливым изяществом, заставившим придворных расступиться.

На улице было сыро и прохладно. Сапоги поскрипывали по ракушечнику подъездной дорожки — Джилли поддерживал спотыкавшегося Маледикта. У конюшни он окликнул недавно нанятого кучера. Тот поднялся из кружка товарищей, сидевших за игрой в кости. Кучер зажег фонари в карете и распахнул дверцу.

Джилли сорвал с шеи лишь слегка накрахмаленный крават — атрибут слуги — и прижал его к сочившемуся кровью рукаву Маледикта.

— Держи, — приказал он.

Юноша крепко прижал ткань к ране. Так крепко, что пальцы побелели.

— Я знаю, что делать. Не такая уж серьезная рана.

— Тем не менее достаточно серьезная, раз ты начал спотыкаться и едва не потерял сознание, — возразил Джилли. Он вытащил носовой платок и промокнул порез.

— Ласт вошел вместе с Арисом. Я мог дотянуться до него мечом, — прошептал Маледикт бледными губами. — А я ничего не сделал.

Джилли, лентой со своих волос закреплявший грубую повязку из кравата и носового платка, замер.

— Верно, — обескураженно заметил он, внезапно осознавав, что скорее именно это обстоятельство, нежели потеря крови, явилось причиной внезапной слабости Маледикта, что боль по сравнению с жаждой мести не значила для юноши почти ничего. Руки у Джилли затряслись, и он постарался унять дрожь.

— Что если я упустил свой шанс? — проговорил Маледикт, бледнея как полотно.

— Не смеши меня, — отрезал Джилли. Он нахмурился, заметив, что на рубашке над ребрами тоже выступила полоска крови. — Через месяц бал в честь летнего солнцестояния. Тебе представится точно такая же возможность — на бегу пронзить Ласта и получить за это пулю от гвардейцев короля. Именно так произошло бы сегодня, если бы ты не сдержал… — Джилли резко отдернул руку, потянувшуюся к пуговицам на рубашке Маледикта, когда тот шлепнул по ней.

— Отстань, — огрызнулся юноша. — Я же сказал, ничего страшного. Просто щиплет и жжет.

Карета качнулась и покатила прочь, а Маледикт, морщась, откинулся на подушку сиденья — юношу не заботило, что кровь его запачкает расшитую ткань обивки.

— Ты счастливчик, — сказал Джилли.

— Де Герр никогда бы не задел меня, если бы я не отбросил меч. Мне стоило прикончить его первым, — пробормотал Маледикт.

— Я не о дуэли, — пояснил Джилли. — Счастливчик, что Арис тебя помиловал. Он мог бы изгнать тебя с той же легкостью, что и Де Герра.

— Он простил меня ради Ворнатти, — сказал Маледикт. — Ведь, в конце концов, их дороги тесно переплетаются: родство через брак, скрепленное деньгами. — Юноша поудобнее устроился на сиденье. Из-за стиснутых зубов донесся едва различимый звук — сдавленный стон?

— Совсем скоро будем дома.

Высунувшись в окошко, Джилли попросил у кучера флягу и подал ее Маледикту.

Маледикт приложился к фляге, сморщив нос в неприятном ожидании, но внезапно недовольная гримаса сменилась изумленной улыбкой.

— Джилли, да ведь наш кучер совершил набег на лучшие запасы спиртного Ворнатти!

Джилли едва ли заметил, что краски начали возвращаться на лицо Маледикта; он был слишком поглощен недавним воспоминанием о том, как застыло лицо короля, как холодные глаза согрела искра интереса.

— Лишь ради Ворнатти? Думаю, дело не только в нем.

— Да какая разница? Он простил меня — и достаточно. Арис мне вовсе не интересен, если не считать того факта, что, похоже, он питает неприязнь к Ласту. Впрочем, все же не такую, как я… — Маледикт поджал губы, стиснул рукоять обнаженного меча, лежавшего рядом. — Вместо того чтобы преклонить колено, надо было нанести удар.

Поежившись от жажды мести, явственно прозвучавшей в голосе Маледикта, Джилли задумался, была бы она столь неистова, если бы юноша не держал меч — орудие возмездия. Он заметил:

— А я полагал, что ты собираешься дождаться Януса.

— Янус, — проговорил Маледикт, отпуская рукоять меча. — Чтобы знать, как действовать дальше, я должен посмотреть, что они из него сделали. Если он не любит меня… — Голос Маледикта оборвался. — Если Янус не любит меня, я убью и его, и Ласта — за то, что отнял его у меня. Если он любит меня, я все равно убью Ласта за то, что отнял его у меня. В любом случае прольется кровь. — Маледикт наклонился, обнял колени. В его глазах обозначилось беспокойство, пальцы снова сомкнулись на рукояти меча.

У Джилли по коже побежали мурашки, волоски на руках встали дыбом. Он незаметно скрестил указательные пальцы, призывая на помощь древнее деревенское заклятие против отмеченных богами. У него не нашлось времени, чтобы прочесть «Книгу отмщений» с должным вниманием, однако и от тех немногих сведений, что Джилли удалось перевести с итарусинского на антирский, кровь застыла у него в жилах.

В «Книге отмщений» утверждалось, что можно заключить необратимую сделку — связывающую Ани и Ее адепта единой целью, и что сделка эта вступает в силу лишь после первого убийства. Если страхи Джилли не беспочвенны, если сны — не просто сны, если Ани уже не так мертва, как когда-то, — возможные последствия будут ужасающими: Маледикт, охотящийся за Ластом, станет черпать силы в пролитой крови.

У Джилли пересохло во рту. Он перехватил флягу у Маледикта и сделал глоток. Было глупо бояться того, чего не может быть. Боги мертвы, а Маледикт — Маледикт лишь человек. Сны — еще не доказательство, даже если в них фигурировал меч; мастерство в фехтовании оплачено деньгами; а если Маледикт выжил после применения яда, то только благодаря проявленной осторожности, и лишь по счастливой случайности ему не сделалось плохо. Все эти зыбкие, поверхностные доказательства разлеталось вдребезги, стоило Джилли попытаться найти ответы, он остался наедине с комом в животе и привкусом меди во рту — язык до крови прикусил.