— Именно это я и пытаюсь сделать. Или ты предлагаешь мне напасть на гвардейцев в коридоре и провозиться в крови до самого рассвета? Джилли успеет остыть, пока я прорублю себе путь на свободу.

Маледикт затушил лампу, снял стеклянный абажур, коснулся копоти: пальцы стали черными. Он подтолкнул Ливию к окну и принялся натирать ей волосы копотью. Ливия схватилась за раму дрожащими руками, прижалась к ней, словно боясь, что Маледикт столкнет ее на мостовую.

Он задул вторую лампу, погружая комнату в полумрак, и размазал по рыжим волосам остатки копоти. Потом отступил, оглядывая свое творение.

— Неубедительно. Встань прямо. Словно ты так напугана, что позвоночник превратился в сосульку.

Ливия напряглась. Пальцы на раме побелели.

— Уже лучше, — одобрил Маледикт. — Пару уроков хороших манер — и ты вполне сойдешь за леди… О боже мой! — Не хватало одной вещи, последней составляющей, чтобы убедить гвардейцев хотя бы на миг. Все-таки камин сослужит свою службу. Маледикт вытащил кочергу со скрежетом, от которого Ливия в очередной раз содрогнулась. — Держи.

Она стиснула кочергу.

— Как меч, Ливия! Как меч!

Маледикт швырнул еду в очаг и накинул на лицо капюшон, теперь видны были лишь рыжее пламя волос и край пышной юбки.

Подняв меч за лезвие, юноша перехватил его под гардой и наклонил так, что тот уместился у него под мышкой и доходил всего лишь до середины бедра. Взяв в руки поднос, Маледикт прикрыл им торчавшую гарду и постучал в дверь.

Гвардеец осторожно отворил ее, скользнув взглядом по подносу, волосам, плащу; глаза его загорелись при виде стоящей у окна фигуры. Маледикт шагнул к нему и ловко перерезал глотку.

Эти гвардейцы не были простаками из Особого отряда Эхо, что явились к нему на дом для ареста. Второй гвардеец держался вне досягаемости и даже обернулся, собираясь позвать на помощь. Маледикт отбросил поднос и ударил его кулаком в горло; когда гвардеец зашатался от удара, юноша взмахнул клинком и заставил его замолчать, как и его поверженного товарища.

— Ливия, — позвал Маледикт. — Идем.

— Я думала, что должна остаться здесь, — сказала девушка, но поспешила к Маледикту. — Думала, вы незаметно выберетесь и оставите меня, чтобы они ничего не заметили.

— Трупы в коридоре заметят. А если бы даже у меня было время от них избавиться, нет времени, чтобы отчистить ковер. Когда ты пришла, где были основные силы гвардейцев? И где балконы? Предвижу, что в ближайшем будущем нас ожидает спуск с балкона.

— На фасаде, — сказала Ливия. — Оба балкона на фасаде гостиницы.

— Ну, разумеется, все с одной стороны. Ладно, ничего не поделаешь. Давай искать комнату, которая выходит на фасад.

Несмотря на страх за Джилли, Маледикт невольно испытывал удовольствие оттого, что у него есть цель, обещающая в конце кровопролитие. В данный момент они с Ани действовали в редкостной гармонии.

Маледикт стремглав пронесся по коридору, приподняв юбки и плащ, чтобы не путались под ногами и не затрудняли бег. Ливия начала отставать, и он потащил ее за собой.

— Шевелись же, Ливия.

Они завернули за угол, перепугав господина, что навеселе возвращался в свой номер.

— Вы, милые девочки, пришли, чтобы согреть мне постель?

— Несомненно, — шепнул Маледикт. — Дворянин, живущий в номере с видом на улицу. Вы радуете мое сердце. — Он проскочил мимо господина, который уже собирался закрыть дверь, и распахнул окна. — Ливия, смотри-ка, по стене вьется роза. Как мило. — Он перемахнул через перила и поставил сапог на самую толстую из ветвей. — Ливия!

Ливия тем временем вытолкала пьяницу из комнаты и захлопнула дверь. Маледикт начал спускаться, морщась от колючих поцелуев растения.

Наверху замаячило лицо Ливии.

— Ой! Мне тут ни в жизнь не спуститься.

Маледикт поднял голову и хрипло зашептал:

— Тебя повесят за соучастие, если ты не спустишься…

Лицо Ливии приобрело пепельно-серый оттенок; она перебралась через перила балкона, изорвав халат о кованые железные наконечники, и потянулась, нащупывая ногой опору; едва слышно вскрикнула, шагнув на витой ствол.

— Тише! — предупредил Маледикт. Сверху было слышно, что к пьянчуге вернулась доля здравого смысла; он принялся молотить кулаками в дверь. Скоро на третьем этаже будет полно народу, а ведь в коридоре лежат двое мертвых гвардейцев. Маледикт глянул вниз; земля, кажущаяся такой темной, отдалялась словно специально. Капля чего-то более теплого, чем дождь, упала на его щеку, покатилась ко рту. Соль и железо. Кровь. Он слизнул ее и поднял голову. Мягкие туфельки Ливии насквозь пропитались кровью.

Маледикт положил руку на коварный длинный шип, глядя, как на ладони выступила кровь; он убрал руку, и кровь сама собой запеклась.

— В конце концов, — пробурчал Маледикт себе под нос, — ранеными руками не удержишь меч.

Когда до земли оставалось несколько футов, он спрыгнул, поскользнулся на гладком булыжнике и упал, вывихнув колено.

— Ани, — проговорил он, — мы не сможем драться с такой ногой.

Боль утихла, отек сошел. Маледикт встал.

— Прыгай, Ливия, — проговорил он. Или девушка совсем выбилась из сил, или была настолько перепугана — но ее тело повиновалось без колебаний. Он придержал ее, когда она зашаталась на отбитых ногах, и заглушив ее крик плащом.

— Тише!

На третьем этаже начали вспыхивать огни, рассыпаясь по комнатам; где-то послышался женский визг.

— Будь они все прокляты, — проговорил Маледикт. — Что, по ночам уже никто не спит?

Он потащил Ливию за собой.

— Скажи мне, где Джилли. — Ливия никак не могла угнаться за ним и была слишком хрупкой для борьбы.

— В Ее храме. Сэр, это я виновата, во всем виновата только я, — простонала она. — Я сказала ей — сказала, что вы любите Джилли. Если он умрет… я вовсе не хотела…

За их спинами широко распахнулись двери гостиницы, изрыгая толпу королевских гвардейцев. Ночь зазвенела криками, и Маледикт с ужасом услышал: «Вон они, у стены!».

Юноша потянулся, собираясь затащить Ливию в тень и обеспечить ей хоть какую-то безопасность, но у Ани были другие соображения. Руки Маледикта толкнули Ливию вперед, туда, где бесновались факелы. Мятый халат, короткие, перепачканные сажей волосы — гвардейцы выстрелили сразу же. Девушка упала спиной на мостовую. Маледикт бросился бежать, прижимая меч к боку, дрожа, отказываясь мучиться угрызениями совести — не теперь, когда он был так нужен Джилли.

— В Ее храме, — бормотал он, вспоминая извилистую и длинную улицу Сибаритов, отделявшую его от разрушенного храма в Развалинах — единственного известного ему храма Ани. Наверняка Мирабель обосновалась там, откуда начались его поиски.

Лишь очутившись в толпе на улице Сибаритов, Маледикт замедлил шаг, поплотнее запахнул плащ и пошел, то и дело оглядываясь по сторонам. Гвардейцы скоро поймут свою ошибку.

Свет полыхал в окнах публичных домов, и медленный, заторможенный наркотиками смех растекался, как сироп на морозе. Маледикт, стиснув в ладони рукоять меча, старался держаться в глухой тени. Он возвращался туда, куда не рассчитывал вернуться. Однако он шагал твердо, словно его путь был нанесен на карту, словно он шел домой.