– Знаешь, Бернар, мне хочется жить тут всегда и каждый вечер дожидаться тебя с работы, кормить ужином, слушать твои рассказы о том, как прошел день…

– Не могу представить тебя в этой роли. – Он счастливо улыбался.

– А я могу. Мне не так уж и нравилась столичная жизнь. Не забывай, что я сама выросла в маленьком городке и не ставила себе цели покорить Париж… Мне нравится в деревне… Я почти научилась доить коров!

Бернар прижал ее к себе и рассмеялся:

– Ну тогда тебе и вправду надо бросать Сорбонну и выходить замуж за крестьянина.

– Хорошо, подыщи мне какого-нибудь своего одноклассника из Лилля, я согласна!

А потом они ужинали все вместе: с соседней фермы вернулся мсье Маршан-старший, он же – Бернар-старший. Сын с отцом были похожи, как две капли воды, у Бернара был еще, оказывается, брат, но он работал где-то в порту и приезжал домой только на выходные. Мсье Маршан приветливо поздоровался с Кейт, похлопал ее по плечу и заявил:

– Ну вот, хоть познакомишь с невестой. А то мы с матерью совершенно не знаем, кто там в Париже окружает нашего сына и какие у него друзья.

Кейт поперхнулась на слове «невеста», Бернар захохотал, а отец, так и не поняв, что произошло, уже переключился на другое: он принялся громить «продажных газетчиков» и не слезал с этой темы до самого чая. В общем, ужин прошел весело, с крестьянским колоритом.

Потом Бернар пригласил Кейт посмотреть «ночную деревню», он стоял в дверях, нежно сжимая ее руку.

– Мы как всегда ложимся рано, сынок, – сказала Мари. – Вы только не замерзните в полях. Сейчас по ночам очень сырой воздух. Кейт, я не стала стелить тебе отдельно, но… – Мари опустила глаза и покраснела.

– Мам, мы сами разберемся. Спокойной ночи. – Бернар поцеловал мать и вышел на улицу.

Щеки Кейт тоже горели огнем. Это случайное упоминание о ночи, этот жест гостеприимства, таивший для Кейт и Бернара особый смысл, в один миг сменил им настроение. Мирный деревенский вечер, с семейными разговорами и тихим стрекотанием кузнечиков, вдруг исчез. Перед глазами Кейт вновь стоял Париж, зима и их прогулки по ночам. Прогулки с осторожными знаками внимания, которые Кейт так бездумно и расточительно не принимала всерьез.

Они не пошли гулять. Собственно, ничего необычного не произошло, но Бернар и Кейт, снова слившись в поцелуе, простояли несколько минут во дворе, не находя сил и смысла говорить друг другу какие-то слова. Ничего необычного не произошло и потом, когда он внес ее на руках на второй этаж, где была его комната, и они с головой утонули в волнах страсти, утоляя душевный и физический голод.

…Они смогли уснуть лишь утром, совершенно измученные, обессилевшие, крепко прижавшись друг к другу, словно до сих пор еще каждый не мог поверить, что это счастье с ним произошло.

Бернар никак не мог насладиться ею: ее телом и душой, которые теперь, по какому-то взмаху волшебной палочки, вдруг стали всецело принадлежать ему. Кейт отдала себя всю и ни о чем не жалела.

– Кейт, почему ты приехала ко мне? – отважился спросить он, пытаясь разглядеть каждую черточку ее лица в темноте.

Она лежала, глядя в потолок его комнаты, и изображала вытянутыми в пространство руками какой-то странный танец, пластичный и медленный. Бернар подумал, что довольная львица тоже вот так выписывает в воздухе своим хвостом замысловатые фигуры.

– Я всегда знала это, но почему-то только сейчас удосужилась задать себе вопрос… – как бы разговаривая сама с собой, произнесла она. Руки ее обессиленно упали на подушку.

– Что ты знала?

– Что я люблю тебя, – прошептала она одними губами и тут же крепко уснула.

Бернар не расслышал слов Кейт, он бережно уложил ее голову на подушку и, устроившись близко-близко, прижав ее всю к себе, словно плюшевого мишку в детстве, тоже заснул тревожным сном, слишком запутавшийся в счастье, которое неожиданно на него свалилось.

Утро наступило солнечное и прохладное. Ближе к одиннадцати Кейт проснулась и обнаружила, что Бернара рядом нет. Она удивилась больше всего тому, что так быстро и полноценно выспалась всего за пять часов. В Париже после такой ночи любви ей потребовалось бы проспать весь последующий день. Впрочем, ни в Париже, ни где-либо еще у нее не было ничего подобного. Все когда-то происходит впервые, и хорошее тоже, подумала Кейт.

Она сладко потягивалась, предвкушая хороший деревенский завтрак с Мари, парное молоко и как после всего этого, если Мари не попросит ее помочь по дому, пойдет снова бродить по полям… На соседней подушке лежал листок.

«Любимая моя девочка, прости, что не дождался твоего пробуждения, но мне надо на работу. Я счастлив, что мы есть друг у друга… Звони мне, если захочешь приехать в Лилль, я пришлю за тобой машину. Твой Бернар».

– Мой Бернар, – прошептала Кейт уже привычно и зарылась лицом в подушку, вдруг вспомнив ночь…

Она спустилась вниз, счастливая, отдохнувшая, и увидела на столе ожидаемый завтрак. Мари сидела у окна и что-то шила на руках.

– Проснулась уже?

– Доброе утро.

– Доброе утро. – Они смотрели друг на друга и улыбались, потому что им очень хотелось мира между собой и потому, что они очень сильно любили одного и того же человека.

Попив молока с белым хлебом, какой-то особой выпечки, Кейт отправилась в луга, потому что единственное «дело», которое Мари поручила ей, было – собрать цветов, чтобы расставить по дому маленькие букетики.

– Я всегда любила, чтобы в доме были живые цветы, – сказала Мари. – Мне нравится ставить в каждой комнате хотя бы по одному букетику.

Бернар сам позвонил ей, сказал, что все-таки пришлет за ней машину, потому что хочет пообедать вместе в Лилле и показать ей город. Но у нее было еще пара часов, которые она хотела провести с Мари.

Ей было хорошо с мамой Бернара, в этом простом деревенском доме. Она снова вспомнила надменную Арлет и поблагодарила Бога за то, что такая родственница достанется Барби, а не ей. Интересно – а ей?.. Нет, сейчас не надо об этом думать! И так слишком много счастья. Правильно Бернар повторял всю ночь: так не бывает. Так сразу и хорошо просто не может быть. Человеческий организм не в состоянии пережить такое количество счастья.

Кейт бродила по росе, всматривалась в зеленые луга, где паслись коровы, так щедро питавшие ее молоком, и прислушивалась к своим ощущениям. Она любит Бернара и, кажется, сказала ему об этом, а впрочем, она готова повторять эти слова снова и снова.

Они наслаждались этим счастьем и, прежде всего, тем, что на человеческом языке называется любовью, привязанностью, близостью. Кейт понимала, что целый год она могла быть уже вот так счастлива с мужчиной, который любил ее, но отталкивала от себя его из-за призрачной болезненной привязанности к Жану.

Кейт вдыхала воздух полей, пропитанный свежестью и цветами. Если она никогда больше не вернется сюда, из всей поездки с наибольшим удовольствием она будет вспоминать это утро. Утро в Нормандии. Не вчерашний вечер, не безумную ночь с Бернаром, а именно это утро, первое утро в доме любимого мужчины. И Мари. Именно сейчас Кейт почувствовала настоящее, тихое, ровное счастье, которое не выжигает душу дотла, а согревает ее.

…Она дошла до поворота и увидела две красные машины. Две?.. Кейт протерла глаза: мираж не исчезал. Две красные, абсолютно одинаковые машины Бернара стояли возле крыльца. У одной из них неторопливо прохаживался какой-то пожилой мужчина, видимо, водитель Бернара. А из второй вдруг плавно и изящно вышла Алиса.

У Кейт заныло сердце. Что ей тут нужно? И старое, привычное ощущение тупой боли, ощущение, с которым она жила полгода, когда ее бросил Жан, начало заползать в душу.

– Здравствуй, Кейт.

– Мы знакомы?

– Заочно.

Мысли Кейт проносились в голове очень быстро. Ревность? Это было странное чувство. Она не знала, что эти два понятия – Бернар и ревность – могут существовать вместе. Но перед ней стояла Алиса собственной персоной. Прекрасная, роскошная Алиса, которая лет на пять была старше Кейт и выглядела рядом с ней взрослой цветущей женщиной рядом с несуразным подростком.