На следующее утро девушка долго не вставала, стыдясь своих распухших, покрасневших глаз. Наконец, слабо завязав пояс, она села и взяла в руки сутру. «Не почитай за прегрешение, что я хочу уйти из мира раньше своей матери», — молила она Будду. Затем, достав рисунки, когда-то подаренные ей принцем, принялась разглядывать их. Она вспоминала, что он говорил тогда, сидя рядом с ней, перед взором возникали его прелестное лицо, рука, сжимающая кисть… «О, если б я могла хоть словечком с ним перемолвиться вчера вечером, — думала она. — Может быть, мне было бы легче…» Впрочем, она чувствовала себя виноватой и перед Дайсё, в преданности которого невозможно было усомниться. Он был полон решимости обеспечить ей приличное положение в мире, а она… Наверняка найдутся люди, которые постараются дурно истолковать ее поступок. И все же… Разве лучше, если она станет всеобщим посмешищем и Дайсё придется стыдиться ее?

Она скучала по матери и даже по уродливым сводным братьям и сестрам, о которых в обычное время и не вспоминала. Думала она и о госпоже со Второй линии. Так много было людей, которых хотелось ей увидеть еще хоть раз…

Дамы целыми днями красили ткани и только и говорили что о предстоящем переезде, но девушка не слушала их. Когда наступала ночь, она лежала без сна, обдумывая, каким образом можно было бы уйти из дома незамеченной, и едва не теряла рассудок от отчаяния. Когда рассветало, взор ее невольно устремлялся к реке, и в душе возникало предчувствие близкого конца — еще более близкого, чем у барана, ведомого на бойню.[63]

От принца принесли письмо, полное упреков. А она не могла даже высказать ему всего, что было у нее на душе: в доме толпились люди, и она боялась, что кто-нибудь заметит…

вот и все, что она ответила. Ей хотелось, чтобы и Дайсё узнал о чувствах, тревоживших ее душу, но она не решилась ему написать. А вдруг они с принцем — ведь они так близки — станут сравнивать ее последние письма? Нет, пусть лучше никто не узнает, что с нею сталось.

В один из дней принесли письмо от госпожи Хитати. «Вчера ночью мне приснился очень тревожный сон, — писала она. — Я даже заказала молебны в нескольких храмах. Я была так напугана, что до утра не смыкала глаз и потому ли или по какой другой причине, но только неожиданно для себя самой задремала днем. А задремав, снова увидела дурной сон, о чем и спешу сообщить Вам. Будьте осторожны. Живете Вы так уединенно… Больше всего я боюсь гнева особы, связанной с человеком, который Вас иногда посещает. Нехорошо, что сон этот приснился мне именно теперь, когда Вы нездоровы. Я очень беспокоюсь. При всем своем желании приехать к Вам я не могу, ибо состояние Вашей сестры по-прежнему вызывает опасения. Подозревают, что ею овладел злой дух, и правитель Хитати запретил мне отлучаться из дома. Советую Вам заказать чтение сутр в близлежащем храме».

Госпожа Хитати прислала также письмо для настоятеля храма и дары для монахов. «Как печально! — подумала девушка. — К чему все это, когда дни мои сочтены?» Отослав гонца в храм, она села писать ответ.

Многое хотелось ей рассказать матери, но, не посмев, она начертала всего несколько строк:

Порыв ветра принес колокольный звон из храма, где, очевидно, приступили к чтению сутр.

эту песню она написала на листке бумаги с перечнем сутр, а как гонец заявил, что сегодня не сможет вернуться в столицу, привязала листок к ветке.

— Что-то у меня сердце щемит, — пожаловалась кормилица. — Вот и матушке вашей привиделся страшный сон. Скажите сторожам, чтобы были особенно бдительны.

«Ах, это просто невыносимо!» — думала девушка, не зная, как от нее избавиться.

— Нехорошо, что вы отказываетесь от угощения, — не отставала кормилица. — Отведайте хотя бы горячего риса.

«Она, конечно, несносна, но ведь она так стара и уродлива. Куда она денется, когда меня не станет?» От этих мыслей девушке сделалось еще тоскливее. «Не намекнуть ли ей, что я скоро уйду?» — подумала она, но сердце ее тревожно сжалось, и, прежде чем она успела вымолвить хоть слово, потоки слез побежали по щекам, и тщетно пыталась она справиться с ними…

— Не стоит так падать духом, — вздохнув, сказала устроившаяся поодаль Укон. — Разве вы не знаете, что, «когда думы печальны», душа покидает тело? (77). Боюсь, что недаром вашей матушке приснился страшный сон. Вы должны наконец остановить свой выбор на ком-то одном, остальное предоставьте судьбе.

А девушка лежала молча, прикрыв лицо рукавом…

Девушка из Удзи (Укифунэ), 22 года, — побочная дочь Восьмого принца

Принц Хёбукё (Ниоу), 28 лет, — сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи

Дайсё (Каору), 27 лет, — сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)

Госпожа Хитати (госпожа Тюдзё) — мать Укифунэ

Принцесса с Третьей линии — мать Каору, дочь имп. Судзаку

Принц Сикибукё (Кагэро) — дядя Каору, младший брат Гэндзи, сын имп. Кирицубо

Вторая принцесса — супруга Каору

Нака-но кими, госпожа из Флигеля, — средняя дочь Восьмого принца, супруга принца Ниоу

Второй принц — старший брат принца Ниоу, сын имп. Киндзё

Государыня-супруга (Акаси) — дочь Гэндзи

Первая принцесса — старшая сестра принца Ниоу, дочь имп. Киндзё и имп-цы Акаси

Госпожа Мия — дочь принца Сикибукё (Кагэро), сына имп. Кирицубо

В Удзи царило смятение. Люди с ног сбились, разыскивая пропавшую госпожу, но все было тщетно. Впрочем, в старинных повестях часто рассказывается о том, что происходит наутро после похищения героини, поэтому нет нужды еще раз останавливаться на подробностях.

Сумятица достигла своего предела, когда пришел новый гонец от госпожи Хитати, встревоженной тем, что вчерашний посланец до сих пор не вернулся.

— Я выехал на рассвете, едва пропели первые петухи… — сказал гонец, а дамы: «Что же ему ответить?» — не зная, молчали. Истинные обстоятельства были от них сокрыты, и они могли лишь гадать… Более же осведомленные вспоминали, как печальна была госпожа в последние дни, и с ужасом спрашивали себя: «Уж не бросилась ли она в реку?» Содрогаясь от рыданий, открыли они письмо, присланное госпожой Хитати.

«Какой-то безотчетный страх не дает мне уснуть, — писала она, — боюсь, что сегодня ночью я не увижу Вас даже во сне. В душе рождаются мрачные, тревожные предчувствия, иногда мне кажется, что рассудок мой вот-вот помрачится. Я знаю, что очень скоро Вы переедете в столицу, и все же предпочла бы перевезти Вас к себе немедленно. К сожалению, сегодня, наверное, будет дождь».