Тот с ходу завелся:

– Марго! Я в подобной обстановке думать над газетой не могу! Убери свою птицу подальше!

– Ребята! Ребята! – трагически всплеснула руками остроносенькая Наташка Дятлова. – Ну зачем мы ссоримся! Давайте лучше скорее делать! Времени-то действительно мало! А газета, она ведь для всех!

– Действительно! – подхватил Баск. – За мной в семь приедут! А я еще рассчитывал доделать газету и просто посидеть.

Ребята посмотрели на него с сочувствием. Обычно сына «нефтяного олигарха» Сеню Баскакова сразу после уроков возили на машине в загородный дом. Ибо Баскаков-старший постоянно тревожился по поводу безопасности семьи. Лишь изредка Сене, по его собственным словам, «обламывался кусочек свободы». Сейчас был именно такой случай. Виталий Семенович разрешил сыну вместе с Командой отчаянных, как называли себя Иван, Павел, Герасим, Марго и Варвара, делать стенгазету к Восьмому марта, и шофер должен был приехать не после уроков, а в семь.

– Уважим несчастного узника, – с сочувствием выдохнула Варвара.

– И вообще, мы должны хорошо это сделать, – добавила Дятлова тоном прилежной ученицы.

Впрочем, она и была именно прилежной ученицей.

– Святые слова, Наташа, – ответила Варя, обменявшись ехидными взглядами с Марго.

– Давайте, давайте, ребята, – Баск уже наклеивал очередной коллаж. – Вон у нас сколько еще всякой лабуды по столу валяется.

Из передней донесся хлопок входной двери.

– Пр-ривет, подр-руга!

И, стремительно выбежав из-под стола, попугай вразвалку кинулся в прихожую.

– Бабуш-шка! Бабуш-ка! – раздался оттуда его голос. – Гер-расим дур-рак!

– Ябедничает, – проворчал Муму и в сердцах наклеил вверх ногами одну из цветных букв названия.

Дятлова взвизгнула и принялась отдирать, пока клей не застыл окончательно.

– А по-моему, Каменев, попугай прав, – с раскрасневшимся от возмущения лицом отчитала она Муму. – Какой-то ты, действительно… – она сделала паузу. – Не такой. Я просто не понимаю, Гера, тебе разве на все наплевать?

– Почему если я ошибся, то мне обязательно сразу наплевать! – Герасим даже позеленел от обиды. – Другим можно ошибаться, а мне нельзя?

И, взмахнув длинной тощей рукой, он одним движением смел все фломастеры на пол.

– Ну вот. Опять, – скорбно покачала головой Дятлова.

– Что опять? – окончательно вышел из себя Герасим. – Ты, Дятлова, сперва педагогический институт окончи, а потом со мной так разговаривай. Тоже мне, училка жизни выискалась.

Наташке, в свою очередь, стало обидно.

– Никакая я не училка, – возразила она. – А ты, Каменев, просто…

Что она хотела сказать про Муму, осталось загадкой. Ибо в этот момент в комнату вошла с попугаем на плече бабушка Марго – Ариадна Оттобальдовна.

– О-о-о, – совсем как у внучки, чуть вздернулись у нее уголки губ, словно лишь намечая улыбку. – Я вижу, у вас тут бурный процесс творчества.

– Ой, извините, пожалуйста, – мигом стушевалась примерная Дятлова.

– Просто сегодня мне абсолютно все мешают творить и мыслить, – заявил не столь примерный Герасим.

– Какой же ты, Муму, у нас сегодня пафосный, – мигом отреагировала Варвара.

– Р-разительный контр-раст, – заявил с плеча Ариадны Оттобальдовны попугай и, косясь одним глазом на Герасима, сардонически расхохотался.

– Птичка, Птичка, – Ариадна Оттобальдовна с трудом сдерживалась от смеха. – Так нельзя. Гера все-таки гость.

– Кость! – возразил попугай и брезгливо кашлянул.

– Чтоб ты и впрямь подавился, – пробубнил себе под нос Герасим.

– Фу-у, Герочка, как невежливо, – заговорщицки подмигнув бабушке Марго, произнесла ее тоном Варвара. – Разве можно оскорблять хозяев.

– Он тут совсем не хозяин, – набычился Муму, – а всего-навсего птица.

– Птичка, Птичка! Птичка Божья – хор-рошая птичка, – немедленно отреагировал попугай. – Гер-расим…

И он надолго умолк, словно подыскивая нужное слово.

– Думает, – хохотнул Баск.

– И уверена: сейчас придумает, – подхватила Наташка Дятлова. – Он же такой умненький.

– Зато ты очень глупая, – не сдержался Герасим.

Тут Птичка Божья, резко взъерошив перья, оглушительно проорал:

– Др-рянь! Др-рянь! Др-рянь!

– Молодец, птичка! – мстительно захлопала в ладоши Дятлова.

– Напрасно радуешься, – уныло вытянулось и без того продолговатое лицо Каменного Муму. – Это он в данном случае не про меня, а про тебя.

– С чего ты взял? – удивилась Наташка.

– Если бы у тебя существовала хоть одна извилина, то сама бы поняла, – назидательно изрек Герасим. – Последней упоминалась мной ты. Значит, и заявление этого сациви, – он перевел взгляд на попугая, – относилось к тебе.

В следующий миг Птичка Божья, словно бы в очередной раз доказывая, что Ариадна Оттобальдовна совсем не напрасно превозносит его «высокие интеллектуальные возможности», кокетливо посмотрел на Дятлову и сказал:

– За пр-рекр-расных дам!

Все расхохотались, а попугай, по-прежнему сидя на плече у бабушки Марго, с достоинством раскланялся.

– По-моему, мы отвлеклись, – Герасим мрачно взирал на друзей. – А между прочим, у нас еще много дел с газетой.

– Работайте, работайте! – воскликнула Ариадна Оттобальдовна. – А мы пока с птичкой пойдем вам оладушек к чаю пожарим.

– Пр-равильно, подр-руга, – одобрил попугай.

– Абсолютно правильно, – поддержал его Павел, который, несмотря на толщину, совершенно не собирался худеть, ибо придерживался мнения, что «мужчины должно быть много».

Бабушка Марго и попугай удалились. Герасим облегченно вздохнул:

– В следующий раз газету будем делать не у Марго.

– Ах, значит, Герочка, у тебя? – фыркнула Варя.

– Почему обязательно у меня? – уставился на нее Муму.

– Ну, мне показалось, ты приглашаешь, – с издевкою продолжала Варя.

Герасим замялся. Дома у него всегда был дедушка – физик на пенсии Лев Львович Каменев, которого Команда отчаянных называла Лев-в-квадрате.

– Гера, – вмешался Баск, – я как-то не понял, ты принимаешь нас или нет?

– М-м-м, – растерянно промычал тот, а про себя подумал: «Еще неизвестно, что хуже. Этот сациви Королевых или мой собственный дедушка. Явится и начнет командовать, как правильно делать газету». Тут он наконец нашелся и вслух произнес: – А я что-то не понимаю: мы уже следующую газету собрались делать?

– Да ты что! – в панике воскликнули остальные.

– Тогда о чем разговор, – с достоинством произнес Муму. – А когда соберемся, милости просим.

Варя, кажется, разгадала его тайные мысли и, словно бы невзначай, бросила:

– Не надейся, пожалуйста, что мы забудем.

Из кухни потянуло запахом жареных оладушек. Луна шумно сглотнул слюну и, взъерошив пятерней кудрявую темную шевелюру, взмолился:

– Ребята, давайте скорей закругляться! Иначе я помру с голода.

Остальным тоже ужасно захотелось оладьев, и работа закипела. Двадцать минут спустя газета была окончательно завершена. А создатели ее, оставив досыхать в одиночестве свое детище, гурьбою ринулись на кухню.

Там, на столе, уже высилась внушительная горка оладьев. Луна плюхнулся за стол первым, никого не дожидаясь, наложил себе в тарелку сразу шесть оладушек и стал намазывать верхний сметаной и медом.

– Воспитаньице у наших мальчиков… – не замедлила с комментарием Варя.

– Я не мальчик, а голодный зверь, – Павел ничуть не смутился. – Р-р-р.

И запихнув в рот оладушек, он с набитым ртом воскликнул:

– Ой, Авиадна Отобавовна! Офень вкуфно!

– Манер-ры, – высокомерно бросил попугай. – Неандерталец!

Луна от неожиданности поперхнулся и так сильно закашлялся, что Марго, Варваре и Наташке пришлось колотить его по спине.

– Ох, умираю! – Павел вытер слезы с глаз.

– В данном случае этот птеродактиль прав, – указал на попугая Муму. – Когда речь идет о жратве, ты, Луна, и впрямь превращаешься в нечто доисторическое.

– Пр-римат, – сказал попугай, неодобрительно наблюдая за тем, как Луна запихивает в рот новый истекающий медом и сметаной оладушек.