Я быстро пролез в отверстие и наконец оказался на крыше. Брошенный напоследок взгляд вниз подтвердил то, чего я боялся. После пары яростных проклятий гончие коты выскочили из комнаты, чтобы добраться до меня по чердачной лестнице.

Мельком я окинул пристальным взглядом новые окрестности. Помещение, где было полным-полно закоулков, до отказа набитое вещами из лаборатории доктора Франкенштейна, призрак которого, как я и предполагал, всегда ощущался в этом доме. Бесчисленные хирургические инструменты с их наводящими ужас острыми изогнутыми формами, лампы для операционной, аппаратура для наркоза, приборы для снятия электрокардиограммы, шприцы, банки с реактивами, колбы, реторты, микроскопы и еще много других сложных приборов и принадлежностей, о которых я даже и не слышал, не говоря уже об их назначении, изменились до неузнаваемости, заржавели, окончательно испортились, зато так и не утратили своей чудовищной энергетики. Я спросил себя, почему все свалили здесь в кучу. Видимо, сегодня наши врачи не используют в своей практике то, что сделано больше года назад и для чего не требуется целая армия компьютерных специалистов. Но тогда можно было бы провернуть выгодное дельце, продав этот металлолом в страну третьего мира. Лишенная только наполовину своего ужасающего воздействия, лаборатория пристально смотрела на меня с печалью, словно я был магом, способным возродить ее к жизни.

Конечно, я мог бы и дальше размышлять над всем этим, если бы за мной не гнались члены секты, которые давно болтали о жертвенности и, вполне вероятно, находили время от времени пару жертв.

Бог, Клаудандус или кто там еще отвечал за подобные чудеса, вошел в мое положение. Потому что, как я сразу и предположил при нашем приезде, крыша тоже серьезно разрушилась и зияла дырами. Я помчался прямо к расположенному рядом фронтону, туда, где сходились водосточный желоб и пол и образовалась щель шириной примерно в полметра.

Как только я выпрыгнул на крышу через щель, чердак был запружен почти тридцатью собратьями, которые отнюдь не производили впечатления, словно хотели продать мне Библию. Мы плохие бегуны, скорее спринтеры, потому только самые сильные из банды сохранили свой запал. Но те, кто наседал мне на пятки, казалось, еще воодушевлялись все больше, предвкушая мою поимку и то, что задумали потом сделать со мной.

Пока я стоял на краю крыши и жадно хватал воздух, передо мной открылся вид на наш квартал. Наступало утро. Был один из тех захватывающих моментов, когда солнце, еще скрытое за горизонтом, уже начало окрашивать все в оранжево-синие тона. Вытянутый прямоугольник из крыш и террас, раскинувшийся передо мной, дал новую надежду на успех моего бегства. Где-то в этом сумбуре просто обязан был найтись тайный уголок, где я смог бы укрыться от преследователей. Однако головокружительная пропасть под лапами отговаривала меня ото всех безрассудно рискованных маневров. Путаница садовых оград казалась отсюда замысловатым лабиринтом, выход из которого абсолютно невозможно было отыскать, как и разгадку запутанной истории, участником которой я окончательно стал, желал ли того сам или нет.

Без передышки я побежал по поросшей мхом крыше вверх, добрался до конька и помчался дальше к соседним домам. Число моих преследователей тем временем сократилось до десятка смельчаков, чьей решительности хватило бы минимум сотне. С мрачными мордами они буквально наступали мне на пятки, так что у меня не было возможности ни на секунду скрыться из виду и оторваться. В бешеном темпе я оставлял позади крышу за крышей, что не составляло больших хлопот — водостоки соседних домов чуть ли не касались друг друга.

Но я чувствовал, что мои силы постепенно иссякают. И если тотчас же не протянется огромная золотая рука с небес и не положит конец этой беспощадной игре, то я схлопочу чистейший сосудистый коллапс. Братьям, бегущим за мной по пятам, похоже, этот утренний спорт ничуть не вредил — расстояние между ними и мной заметно сократилось.

Тем временем я находился на продольной стороне квартала. К моему великому счастью, ландшафт крыш с этого места не так хорошо просматривался, потому что монотонные формы двускатных и четырехскатных крыш сменило буйство куполов, крыш изломанных форм, террас, печных труб, балконов и пожарных лестниц. Это позволило затеплиться старому доброму чувству джунглей, и я доверился своему инстинкту. За этим последовала удача — охотники действительно потеряли меня из виду. Но тут же, словно обменявшись телепатическими сигналами, преследователи применили старый как мир прием: рассыпались веером в стороны, рассеялись в джунглях крыш и гнали теперь меня каждый поодиночке. Забившись между четырех огромных печных труб, я упал от усталости и едва переводил дыхание. Унизительное чувство — этим типам удалось меня окружить. Но для продолжения бегства не было ни сил, ни уверенности.

Вдруг раздался хруст! Я даже не мог точно определить, откуда исходил звук. Но так ли это важно? Они загнали меня туда, куда хотели, — в ловушку! И они убьют меня. Это было так же ясно, как то, что Клаудандус отправился на небо. С нервным тиком в затылке я совсем медленно побрел вперед и наступил на что-то, что поддалось с первого раза.

Слуховое окно, которого коснулась моя задняя лапа, опрокинулось вниз, и, прежде чем я успел по-настоящему испугаться, я, как Алиса в Стране чудес, провалился в неизвестную темноту. Как и следовало ожидать, я приземлился на все четыре лапы, но это счастье еще долго не доставляло мне блаженства. Куда, к дьяволу, меня занесло на этот раз?

Я осторожно оглянулся, и чем дольше глаза привыкали к измененным условиям освещения, тем увереннее я себя чувствовал. Потому что это таинственное помещение было защищено. Бархатные занавесы были полуопущены. Не считая слабого света пламени от потрескивающих дров в открытом камине, в комнате было темно. Добротная старинная английская мебель разбудила во мне надежду, что в любой момент появится пожилой мужчина с белоснежной бородой и в красной шубе, сядет в уютное кресло-качалку и начнет рассказывать какую-нибудь сказку. Но вместо Санта-Клауса на кресле-качалке лежала русская голубая и смотрела на меня странным неподвижным взглядом сияющих зеленых глаз.

Она выглядела роскошно. Шерстка была короткой, мягкой, шелковистой, среднего голубого тона с серебристыми ворсинками, которые придавали ей сверкающий блеск, и топорщилась как мех бобра или тюленя. Она слегка вертела головой в стороны, словно не могла определить, где я стоял.

— Ты новичок здесь, не так ли? — спросила она вкрадчивым голосом.

— Да, верно. Мое имя Френсис. Полторы недели назад поселился за пару домов отсюда, — ответил я.

— Друг или враг?

— Друг! — с горячностью ответил я. — Навеки друг!

— Очень утешительно. Это избавит меня от уймы неприятностей.

Ее поразительная красота заставила сильнее биться мое сердце, а меня самого — не сводить с нее глаз, как под гипнозом. Только ее глаза, вечно холодные, напоминающие замерзшее озеро, таили в себе что-то странное, мертвенное.

Она поднялась, намереваясь спрыгнуть вниз с кресла-качалки, но потом остановилась и повертела головой по сторонам. Лишь после этого странного ритуала спустилась вниз и медленно подошла ко мне.

— Не часто случается, чтобы кто-то падал с небес. А если такое и бывает, значит, замышляет недоброе.

— Только не я. Я упал вовсе не с небес, а по недосмотру через слуховое окно. Я, э… собственно, убегал.

— Вот как? От кого же?

— От некоторых членов секты Клаудандуса. Они выражали недовольство по поводу того, что за ними наблюдали во время их веселой церемонии.

— Очень похоже на этих идиотов!

Она медленно подошла к окну и посмотрела вниз на сад.

— Уже рассвело?

— Ты же сама видишь…

Я оборвал себя на полуслове. Наконец ее печальная тайна раскрылась. Я подошел к ней, опустив глаза на лапы.

— Ты слепа, — сказал я.

— Я не слепа, я только не могу видеть!

Она отошла от окна и вернулась к камину. Я сопроводил ее туда. Апатичным взглядом она смотрела на затухающее пламя. Хотя я уже знал ответ, но все же задал ей вопрос: