Я не помню, что еще выкрикивал Леня, но набор был не менее энергичный, чем голос Магомаева над Обью. Боясь того, что Леня сейчас взорвет и без того накалившуюся ситуацию, я подошел к старшому:

— Леня прав. Посмотри, кто перед вами. Это не бизнесмены, не торгаши. Лучше бы выпили с нами вместе за рассвет.

— А что, уже рассвет? — удивился старшой. Ему явно уже хотелось пойти на попятную, и он ждал только подходящего момента. Он почувствовал, что авторитет Лени подействовал на его друганов больше, чем его собственный. Даже для этих пацанов Филатов оказался авторитетом! Да и как могло быть иначе, если даже старшой, как оказалось позже, своим двум сынишкам, пацанятам, читал вслух Ленину сказку. Но это выяснилось уже после того, как все вместе махнули за рассвет! Потом старшой извинился перед Леней. Его пацаны пили с моим рижским приятелем, а потом к ним подошел Лановой и читал им стихи Пушкина. И пацаны прослезились. Не от стихов Пушкина, а оттого, что на рассвете по пьяной удали им никогда никто не читал стихов. А старшой продолжал извиняться перед Леней, пока мы не причалили:

— Да я чего… Да мы так… Пошутить хотели! А ты… Ты чего? Но сказка твоя! Реально вещь! Всем конкретно, без базара, как на духу говорю, ты наш, Ленька! Отвечаю, чтоб мне песчинка в презер попала!

Леня подобрел:

— Смотри, Миха (он так меня называл — Миха), а ведь этот пацан способный, тебе за ним записывать надо. Как тебя зовут?

Старшой назвал свою кликуху (не называю, потому, как предполагаю, что он еще жив. Ведь способный!).

И мы снова выпили за рассвет. В слове «рассвет» чувствовался уже более объемный смысл. Мы пили за рассвет в мыслях и в душе нашего отечества вместе с его пацанами!

В Москву недоопохмелившийся десант отправился наутро тремя самолетами, которые летели друг за другом этаким воздушным экспрессом. Мы с Леней продолжали ностальгировать по нашей молодости с картонными стаканчиками, в которых была теплая водка. Хорошенькие стюардессы то и дело подливали нам в наши одноразовые стаканчики, чтобы у нас топливо в полете не закончилось. Леня читал мне свои новые стихи. Я ему тогда отпустил высочайший комплимент: «Только гениальный поэт может так вдохновенно читать свои стихи в полете, у двери самолетного туалета». Стюардессы жаловались нам, что у них много работы и что они вынуждены постоянно разносить этим прожорливым пассажирам фирменное самолетное блюдо — куриные ножки на листьях недомытого салата. И все-таки то одна, то другая задерживались около нас и тоже слушали Ленины стихи. Мы и за них выпили! Потому что только наши неизбалованные структурированным мышлением Запада женщины могут застыть в позе «девушка с подносом» возле читающего свои стихи у двери туалета поэта!

Когда приземлились в Москве и пришло время прощаться, Леня спросил меня: «А помнишь выставку Каракалпакской АССР на Тверской улице?»

Как я мог ЭТО забыть?!

…Конец шестидесятых. Расцвет застоя в самом расцвете. Мы с Леней после просмотра какого-то полулегального фильма в окраинном кинотеатре приехали в центр и зашли в пельменную, где выпили водки и закусили каждый двойной порцией пельменей. Вышли на улицу. Решили дойти до дома пешком. Но не рассчитали, мороз оказался настолько сильным, что мы быстро замерзли. До метро далеко, а денег оставалось 20 копеек на двоих.

В то время отец мне высылал деньги каждую неделю. Понемногу. Он понимал, что если вышлет сразу на месяц, то я на эти деньги напою и накормлю друзей, то есть практически нормально поем всего раз в месяц. А если он будет высылать деньги еженедельно, то я буду есть как следует хотя бы один раз в неделю. Он даже грозился переводить мне деньги ежедневно. Вот от этих еженедельных денег и осталось 20 копеек. Проходили как раз мимо здания, на первом этаже которого располагался выставочный зал. А над входом крупно висело объявление: «Выставка народного творчества Каракалпакской АССР». Вход десять копеек.

А у нас двадцать! И нас двое! И нам очень хочется в тепло! А там наверняка тепло. Зашли. Выставка оказалась не очень широкоформатной, но мы тщательно осматривали все экспонаты, тянули время, чтобы успеть отогреться. Даже дежурная надсмотрщица начала косить в нашу сторону, мол, какие любознательные молодые люди, как их заинтересовали резные поплавки каракалпакских рыбаков.

Когда отогрелись и пришло время покидать выставку, Леня предложил:

— Давай напишем отзыв?

— Давай!

По нашей просьбе надсмотрщица выдала нам книгу отзывов. Отзывов в этой книге еще не было ни одного. На первом же пустом листе, поперек страницы, по диагонали, крупно и размашисто мы написали всего одно слово:

«О-Х-Р-Е-Н-И-Т-Е-Л-Ь-Н-О!»

Воспитанный советским нравственным прошлым, я, естественно, несколько смягчил наш отзыв. Написанное слово было конкретнее. Мы выскочили в мороз и постарались поскорее завернуть за угол, чтобы нас не успели сдать в милицию.

Сейчас я вспоминаю этот случай и думаю: в то время мы были студентами, никому не известными. Я — студентом МАИ, Леня — Щукинского училища. Поэтому отважно, не боясь никаких разоблачений, подписались своими настоящими фамилиями: Задорнов, Филатов.

Интересно, за сколько бы сегодня можно было продать этот листок? Если бы, конечно, он сохранился.

Да, я еще и еще раз благодарен моим друзьям за то, что они не дали мне засохнуть даже в моей эстрадной популярности. И когда я оглядываюсь на нашу молодость, я понимаю, что мы ее прожили

ОХРЕНИТЕЛЬНО!

Фрагменты автобиографии, www.zadornov.net

За то, что до сих пор чувствую себя в душе студентом, я благодарен Московскому авиационному институту. Эти три буквы — МАИ — улучшают мне настроение быстрее, чем любая буддистская мантра.

Конечно, под влиянием Вовки Качана и Лени Филатова я не мог не увлечься самодеятельностью. Сценой. В Доме культуры МАИ в то время были мощнейшие самодеятельные коллективы. Естественно, более всего меня интересовал театральный. Меня быстро заметили. В то время победителем во всесоюзном конкурсе КВН стала команда Риги. Поскольку я учился уже в Москве, то не имел права быть ее участником. Зато я имел право участвовать в конкурсе болельщиков.

В те годы было мало телевизионных каналов, и КВН смотрели практически все. Рейтинг был стопроцентным! Выше, чем в наше время у президента в новогоднюю ночь. Естественно, в МАИ и в Доме культуры МАИ удивились, когда увидели на экране мое лицо. Пригласили в Театр миниатюр. Стараясь подражать в остроумии Лене Филатову, я попытался сварганить для этого театра свою первую миниатюру — пародию на КВН. Там были такие шутки, которые я помню до сих пор. Например: «Начинаем разминку! Команда слева подпрыгивает, а команда справа приседает! Жюри, ваши оценки?» — «Жюри посовещалось, и я как председатель решил: команда справа победила, потому что она подпрыгивала выше, чем приседала команда слева!» В этой миниатюре я впервые появился в ДК МАИ на сцене — играл… Маслякова! Да, уже в то время Масляков был популярным ведущим. Масляков был всегда! Он всегда «зажигал», и дай ему Бог зажигать и впредь нашу молодежь!

За эту миниатюру я был неоднократно отмечен различными почетными грамотами. Мне нравились почетные грамоты, ими здорово было заклеивать стены в местах разорвавшихся обоев в моей комнате коммунальной квартиры.

Я настолько увлекся самодеятельностью, что некоторые преподаватели даже стали завышать мне оценки за мою растущую популярность. Конечно, были и провалы. Например, однажды, в подражание Мрожеку и Олби, я написал пьесу в тональности очень модного в то время на Западе театра абсурда. Я никогда более нигде не видел такого эффекта. Когда мы закончили ее играть, не раздалось ни одного аплодисмента. В сюжете было все так запутано, что никто из зрителей даже не понял, что спектакль закончился. Пришлось мне как автору выйти и объявить, что, извините, все. Даже после этого зрители не поаплодировали. Молча встали и разошлись по домам. Вечером после этого хотелось плакать.