Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Обескураженный кот спустился с дерева. Он долго кружил вокруг дворца, укрываясь в кустах и цветочных зарослях, пока не нашел раскидистый ясень, с могучих ветвей которого, простиравшихся до самой крыши, увидел внутренность пиршественной палаты. Перебегая по ветвям, чтобы заглянуть в освещенное большими окнами помещение, Почтеннейший распознал государев престол — величественное кресло под парчовым навесом, отдельно устроенное место государыни и несколько в стороне, но тоже на возвышении за отдельным столиком принцессу Нуту.

Перед столом государя, пристально оглядывая всякого подавальщика с блюдом, слонялись все те же псы гладкой, как у крыс шерсти, гнусные поджарые псы с тощими долгими лапами и тяжелыми, как топор, мордами. За резной спинкой государева кресла беспокойно переминались едулопы в коротких кольчугах на голое тело — из-под оборки тусклой меди выглядывали волосатые зады. Едулопы не нравились Почтеннейшему, который угадывал в этих уродливых, словно покрытых тиной, чудовищах холодную склонность к мучительству, достойную даже ветрогонов-мальчишек. Но собаки… сытые, вконец оборзевшие на государевой службе, скользкие, как огромные крысы, собаки с тупыми мордами… эти собаки заставляли его ежиться. Злобные, готовые в мгновение ока растерзать всякого едва зазевавшегося кота псы лишали Почтеннейшего и мужества, и сметки.

Ровный и, чудилось, раболепный гул, лишь отдаленно напоминающий пиршественное веселье, стоял в просторной под легкими прорезными потолками палате, где волею всемогущего слованского государя собрались послы Мессалоники, Актрии и Куйши, трех сопредельных государств, которые имели надобность в добрососедских отношениях с Толпенем.

Опаснее всего, несомненно, представлялось положение северной Куйши. После окончательного покорения Тишпака войска слованского оборотня вышли на берега мелководного Алашского залива, который никак нельзя было рассматривать надежной преградой на пути к Куйше. А захват Амдо сделал положение этой страны и вовсе безнадежным: теперь только десять поприщ, десять дней пути по северному берегу Алашского залива, который называли морем лишь по недоразумению, отделяли передовые отряды Рукосила от границ богатой мехами и золотом Куйши. Говорили, что дальние ее границы терялись в бескрайних темных лесах и болотах, где обитают люди с песьими головами. На обширных пространствах слабозаселенной, дикой Куйши можно было бы разместить несколько Слований. Понятно, что у Куйши не было надежды уцелеть. Сказочные богатства Мессалоники делали уязвимым положение и этого королевства, надежно огражденного, казалось бы, труднопроходимым Меженным хребтом. Что касается Актрии, этот не слишком обширный остров с его вечными никому не понятными междоусобицами просто не принимался в расчет как нечто дельное и заслуживающее внимания.

Именно поэтому, наверное, бедное и немногочисленное посольство Актрии пользовалось в Толпене наибольшим почетом, Рукосил не называл Актрийского короля иначе, как своим дорогим и любезным братом. Сдержанно учтивое отношение встречали послы Мессалоники, представители Куйши подвергались утонченным унижениям, которые они принимали с достоинством обреченных.

По старозаветному обычаю государь оделял гостей кушаньями. Восемь дюжих слуг внесли в палату огромную воловью кожу с ручками, на которой дымились и парились пряными горячими запахами груды вареного мяса. Натягивая кожу в стороны, восемь человек не могли оторвать ее провисшего чрева от полу, как ни напрягались могучими спинами и затылками, как ни упирались, все вынуждены были тащить ее волоком. Дородный осанистый кравчий в чине боярина с короткими вилами в руках, лишь немногим отличными от тех, какими орудуют крестьяне, сопровождал эту горячую груду мяса, чтобы раскладывать по тарелкам лучших гостей.

А сам хозяин, обложенный подушками оборотень, известный ныне стране как великий князь Слованский Рукосил-Могут, не ел скоромного. На золотом блюде перед ним терялись разложенные крошечными кучками тертая морковь, холодная овсяная кашка и репа. Однако и эти яства, полезные по заверениям врачей для желудка, оставались почти не тронутыми. Лишь изредка старик тянулся дрожащей рукой к тяжелому украшенному рубинами кубку и с немалыми затруднениями, с опасностью расплескать подносил с дряблому, словно расплющенному годами рту; на губах оставались белые следы молока. Маленькие, придавленные веками без бровей глазки обегали палату.

Когда жертвенное мясо подволокли к основанию рундука, где стоял престол Рукосила-Могута, государь молча позволил кравчему наполнить отдельно поставленное блюдо и тотчас же кинул куски собакам; благоволительным движением руки он распорядился затем оделить великую княгиню Золотинку. Кравчий в жестком, колом стоящем кафтане, роняя горячий жир на пол и на скатерть, возложил большой кусок с костью, и потянул по краю блюда, чтобы освободить вилы. Княгиня встала для короткой благодарственной речи, обращенной к великому князю и великому государю, повелителю Словании, Межени, Тишпака, Амдо и иных земель обладателю Рукосилу-Могуту. Закончив, она поклонилась.

Вооруженный вилами кравчий ловил взгляд государя, ожидая указаний.

— Еще! — повелел тот, тяжело привалившись на стол. — И еще! — добавил он, когда кравчий пытался остановиться — груда пахучего мяса перед княгиней выросла до каких-то людоедских уже размеров, этого жирного изобилия, разваленного по блюду и по столу, хватило бы, без сомнения, на дюжину голодных дикарей. Выразительное лицо не особенно пополневшей за последний год Золотинки омрачилось, она, стараясь не выдавать брезгливости, отстранялась от стола, чтобы летящие с вил брызги не попадали на серебристое нежных оттенков платье. Два раза вставала она еще, выражая признательность подателю благ, пока Рукосил-Могут не распорядился оставить изумленную такой благоволением супругу и оказать честь принцессе Нуте.

С той же избыточной щедростью кравчий оделил и мессалонскую принцессу, которая впервые предстала перед послами да и вообще перед избранным столичным обществом. Эта худенькая женщина с узкими плечиками и едва приметной грудью, отвлекая внимание от блистательной государыни за соседним столом, заставляла людей перешептываться; исподтишка бросали они пытливые взгляды. Неутоленное любопытство — что сей сон означает? — порождало подспудное возбуждение, смутное ожидание необыкновенных событий, которые повлечет за собой возвращение из небытия затерявшейся и забытой в коловратностях последних лет чужестранки. Мессалонские послы за длинным столом по правую руку от принцессы поглядывали на соотечественницу всякий раз, едва представлялась возможность сделать это не слишком явно и навязчиво. Кажется, они никак не могли разрешить вопрос, действительно ли эта девочка на высоком месте и есть Нута. Почти позабытая уже в Мессалонике за тамошними неурядицами и переменами принцесса.

Между тем, оглядываясь на государя, кравчий подкладывал и подкладывал сверх меры; дымящая груда мяса перед безмолвствующей, потупив очи, принцессой росла, почти закрывая ее собой. Жирные куски соскальзывали с кручи и падали на цветную скатерть. Наконец утомленный вельможа позволил себе остановиться в ожидании определенных и недвусмысленных указаний. Оборотень молчал, обратив к Нуте низкое и широкое, словно придавленное тяжелым венцом, лицо; в щелочках глаз нельзя было угадать никакого живого чувства.

— По старозаветному слованскому обычаю, — озадаченно крякнув, заговорил густым голосом кравчий, — по обычаю наших пращуров, об истоках которого молчат и древние летописцы за двести лет до воплощения Рода, надлежит учтиво и скромно сказать короткое слово подателю сих священных благ, коими от лица всемогущего бога вседержителя наделяет нас земной повелитель великий государь князь.

— Столько мяса не нужно, — молвила маленькая принцесса не очень громко — чтобы слова ее не звучали вызовом.

В палате стояла такая тишина, что поняли Нуту даже за дальними столами, кто не расслышал — догадались. Невозможно было не догадаться, что происходит нечто неладное. И таков был страх, внушаемый оборотнем на престоле, что несколько сот благородных гостей, словане и чужестранцы, испытывая что-то вроде досады, тревожились, кажется, не за отчаянную маленькую женщину, а за себя, словно ожидали для себя неприятностей от неподобающих речей неизвестно откуда взявшейся принцессы.

73
{"b":"113261","o":1}