Костры выдали табор миродеров, а борьба за приблудную женщину лишила их бдительности. Конные дворяне великий княгини имели время собраться и обложить табор с тем, чтоб уж не выпустить никого. Удар был направлен снизу, со стороны полого переходящих в дол низовий оврага, отсюда витязи погнали толпу вверх, на костры, в теснину. Если что и спасло потерявших голову бродяг от внезапного и полного избиения, так это ночь. Жестокая участь свалившегося во тьме с обрыва товарища возбуждала решимость витязей расправиться с чернью без жалости, она же, несчастная участь, служила предостережением и заставляла их сдерживать коней, беречься провалов тени, не доверяя больше того и призрачной игре света. Конники гнали толпу не шибкой рысью.

Полные смертного ужаса вопли и стоны подгоняли обезумевших людей, никто не помышлял об отпоре. Мчалась, всеми забытая, Нута; общей кучей налетели они на костер, прорвались через огонь, растоптали другой, рассыпая угли, сбивая друг друга с ног, опрокидывая какие-то шалаши и колья. Кто-то бросался в сторону, рассчитывая вскарабкаться по обрывам, и, может быть, убегал, если не падал порубленный где-то там, где маячили против звезд тени конников, не сыпался, безжизненно перекидываясь, сверху вниз; кто-то бросался назад, сталкивался со своими, иные падали наземь, мертвые прежде смерти. Толпа вопила и мычала, как стадо затравленного волками скота. Влажный воздух ночи шибал пылью и кровью, раздавался отчаянный мат, богохульства, исступленные мольбы и призыву к богу — все мешалось, уравниваясь смертью.

Верховья оврага, куда загнали толпу, разделялись узкими крутыми теснинами, люди карабкались по осыпям, цепляясь за что попало и друг другу мешая, но и всадники не могли развернуться, сбились кучей, задержанные глубоким высохших руслом, где недолго было лошади оступиться. Витязи спешивались, рубили отставших и добивали раненых, не слушая воплей, не различая мужчин, женщин, детей. Нута оказалась в самой давке и даже впереди других, но упала, стащили ее с кручи и еще опрокинули, едва успела подняться, она вопила вместе со всеми «мама» — по-мессалонски. И это мессалонское «мама» звучало не хуже отборной слованской брани, слованских молитв и слованских «мам».

От стонов впору было оглохнуть. От хруста раздробленных костей, скрежета вывернутых конечностей и хлюпанья крови мутился разум. Падающими телами сотрясалась земля, осыпался песок и камни и наконец — полыхнуло.

По краю обрыва пробежала огненная трещина, дохнуло гарью и оттуда, из озаренных багровым жаром недр, поднялись, на глазах разрастаясь, каменные зубцы, в которых можно было узнать забрало крепостной стены.

Бойня остановилась. Рассыпанные по крутым склонам оборванцы посыпались вниз, напирая на товарищей, которые вынуждены были отступать под ноги играющих лошадей и мечи витязей, но и те пятились, охваченные необоримым ужасом. Схватившись за жесткие стебли бурьяна, Нута удерживалась от падения, она поднялась на колени и не отрывала взора от величественного и дикого зрелища.

Блуждающий дворец. Вот как это называли по всей Словании. Манящая и губительная тайна, рожденная неведомой силой западня. Необъяснимая гримаса мироздания, влекущая за собой всеобщее смятение умов, неясные ожидания чуда и перемен. Прорвавшийся нарыв больной земли.

Нута глядела, стесняющий сердце восторг охватывал ее, наполняя немыми желаниями, потребностью действовать или кричать.

Неровно обломанная по краям стена из крупных каменных плит поднималась все выше, меняясь и выпуская из себя поперечные связи, которые приобретали очертания новых стен, складывались в неясные еще строения с обнаженным нутром: начинались ведущие в никуда лестницы, прорезались проемы и двери, колыхалась, подвешенная в пустоте занавесь. Внезапно обрушился грохот, посыпалась черепица начерно и неверно поставленной крыши. Крыша развалилась, едва обозначившись, осколки битых черепиц и целые плитки катились по откосу, быстро съеживаясь, испаряясь, как исчезающие на солнце градины. Крепость росла вверх — появилась громоздкая четырехугольная башня, круглые башенки при ней, бойницы и окна, и крепость продолжала сползать, распространяясь в стороны, пуская из себя могучие корни каменных оснований. С тяжелым гулом камнепада скатилась и поползла вниз лестница из грубых ступеней, заворачиваясь наверху, она исчезала где-то во внутренностях блуждающего дворца.

Достаточно было теперь протянуть руку, чтобы коснуться ступени. Нута решилась… и отдернула руку, ожидая немедленной расплаты за дерзость… Ничего не произошло, камень не провалился под пальцами, обнаружив свою обманчивую колдовскую сущность.

Тогда она перебралась на лестницу и поднялась во весь рост, сразу заметная затаившимся всюду толпам. Озаренные подземным жаром стены распространяли вокруг свет, похожий на закатные сумерки. Нута видела застывших в оторопелом изумлении бродяг, тела убитых в бурьяне и темные груды всадников дальше по оврагу — они терялись в глубинах ночи.

— Чего же еще ждать? — вскричала Нута. — Чего нам бояться? Идите за мной, укроемся во дворце!

Не дожидаясь отклика, маленькая женщина в изорванном платьице встряхнула черными, как гарь, волосами вкруг воспаленного зарей личика и побежала по лестнице вверх, легко пересчитывая ступени крошечными детскими башмачками.

— Бей! — вскричал кто-то из витязей, спохватившись. — Уйдут!

Все пришло в движение, одни устремились вверх под стены, перебегали по осыпям к лестнице, другие хватились за мечи.

— Скорее! Спасайтесь! — кричала Нута, еще не зная, куда приведут ее круто поворачивающие ступеньки.

Она очутилась перед полукруглой дверью, окованной толстыми железными полосами, дернула раз-другой и навалилась плечом — петли заскрипели.

Первый, жадный взгляд в неведомое открыл Нуте просторные залитые светом сени с двойной мраморной лестницей и стенами наборного камня, буйство цветных ковров и россыпи драгоценных безделушек — знакомые по множеству баснословных и крайне противоречивых толков соблазны «блуждающего дворца». Роскошь внутренних покоев находилась в разительном противоречии с суровым обликом крепостных стен и башен, которые явились из недр разбуженной земли. Окованная железом, тюремная с виду дверь скрывала не сырые подземелья, решетки и удушливую тьму, а нечто такое, перед чем остановилась с бьющимся сердцем даже знакомая с лучшей жизнью принцесса.

Ударивший из глубин дворца свет рисовал маленькую женщину на пороге неведомого чертами пронзительной противоположности, противоречием огня и тьмы, сияющего лица и черноты отброшенных в тень волос, и эта раздвоенность, которая несла в себе насилие последнего шага, угадывалась рассеянными по лестнице беглецами. Однако что бы ни увидела маленькая женщина во дворце, какой бы страх ни остановил ее на пороге, беглецам уж некогда было колебаться: сзади, там где извивы грубой каменной лестницы без перил терялись в сумерках оврага, наседали витязи. Закованные в тяжелые медные доспехи, они поднимались неумолимой стопой, выгоняя запрятавшихся по бурьяну и рытвинам бродяг, добивая упавших. Народ густо облепил плохо прилаженную к откосу лестницу, ковыляли, а то и ползли по ступеньками раненые, поскальзывались на собственной крови.

Нута ступила в свет, и почти сразу от тяжести десятков людей или от другой причины непомерно растянувшаяся лестница за ее спиной треснула. Раздался сухой звук лопнувшего камня, и Нута, с содроганием обернувшись, увидела как бежавший впереди всех парень с намотанной вкруг головы тряпкой беспомощно дернулся перед дверью: лестница отломилась и съехала вниз со всеми истошно вскричавшими на ней людьми. Оскалив щербатый рот, парень рванулся, пытаясь обмануть ускользающую опору, но напрасно цапнул воздух — чуть-чуть не хватил он обломанный вдоль порог.

Нута стояла тут же, под другую сторону разделившей их трещины, она бросилась на колени и поймала протянутую руку парня по тому мгновенному побуждению, которое рождается не сейчас, а вызревает всей прошлой жизнью. Что Нута успела, так это ахнуть, чудом зацепилась она за выступ дверного косяка, чтобы перетянувшийся над провалом парень — ногами он оставался на верхней ступеньке — не сдернул ее в пропасть. Два-три человеческих роста ниже начиналась крутая осыпь, над которой торчал без опоры конец круто осевшей лестницы.