– А это зачем? – спросил Олег.

– Жажду утолять, – с невинной улыбкой ответил Сергей. – Но для тебя и Игоря тут минералка есть. Видишь, я обо всех позаботился, не хуже, чем родная мамочка. Ты доволен?

Вопрос был более чем риторическим.

Вино открыли после того, как поезд тронулся и проводник собрал билеты. Иван отхлебнул прямо из горла и сказал:

– Эх, сивуха. Но ничего, сойдет с божьей помощью.

С ней или без нее, но первую бутылку они с Сергеем прикончили за то время, что Игорь ходил за горячей водой для лапши. Налил из титана в каждую из четырех тарелок, прикрыл бумажной крышечкой и отнес обратно.

Олег разломил один из пирожков, осторожно понюхал начинку.

– С луком и яйцом, и пахнет неплохо. А я боялся, что ты взял с кошачьим мясом.

– Не учи меня жизни! – Сергей гордо выпятил грудь. – Эй, Игорь, не хочешь вина попробовать?

– Попробовать можно.

Игорь взял у Ивана бутылку, осторожно хлебнул. Вино оказалось очень сладким, с резким привкусом спирта. Знаменитые крымские заводы к его изготовлению, похоже, не имели отношения.

– Честно говоря, не очень мне понравилось, – сказал Игорь, вытаскивая из пакета еще один пирожок.

– Нам больше достанется. – Сергей тряхнул головой и приложился к бутылке.

Пирожок оказался мягким и свежим, и, покончив с ним, Игорь взялся за лапшу. Вспомнились студенческие годы, голодные девяностые, когда порой приходилось есть подобную пакость каждый день, и не отечественную, а китайскую, мерзкую на вкус и ядовитую.

– Хорошо, – сказал Иван, когда закончилась вторая бутылка. – Сейчас схожу за чаем, и можно будет спать ложиться.

– Неплохо, – согласился Сергей, – у меня когда такое настроение, то хочется читать стихи…

И он начал декламировать нарочито дурашливым голосом:

– Ладно тебе, – сказал Олег. – От таких стихов только живот пучит и в голове туман поднимается.

– Для чего и писались.

– А ты сочиняешь еще? – спросил Игорь.

Лицо Сергея стало страшным, глаза побагровели, щеки залила мертвенная бледность, а губы затряслись. Когда он заговорил, то изо рта его вместе со словами полетели капельки слюны:

– Ты, сука! Как смеешь ты меня спрашивать о таком?! Кто ты такой, тварь, чтобы мне задавать такие вопросы!

Игорь опешил, невольно вжался в стенку купе.

А Сергей продолжал говорить, глядя на Игоря с ненавистью и размахивая кулаками:

– Восемьдесят лет! Восемьдесят сраных поганых лет без единой строчки! Ты можешь это представить? Ты, плесень человеческая! Нет, ты не можешь этого представить! Я пытался, как я пытался?! Я резал себе руки в кровь, я головой бился о стены, я молился! Но я не смог, ничего не сумел!

– Ты… – попытался вмешаться Иван.

– Заткнись! – взвизгнул Сергей. – Раньше я был божьей дудкой, и сам господь наигрывал на мне мелодии, понятные всем! Я делал то, что ярче, чем жизнь! Что живее, чем жизнь! А теперь не могу! Как я ненавижу вас, живых… И тебя, сука, ненавижу! Перегрыз бы горло!

И он рванулся к Игорю, не обращая внимания на то, что между ними столик. Тот испуганно дернулся, вскинул руки. Зазвенела упавшая бутылка, вскочил с места Иван. Схватил Сергея поперек тела и швырнул его обратно.

– Э, что тут у вас? – дверь купе открылась, внутрь заглянул обеспокоенный проводник. – Ой!

– Ничего! – рявкнул повернувшийся к нему Иван.

– Наш товарищ немного перенервничал, – сказал Олег. – Но сейчас он успокоится, и все будет в порядке.

– А, ну ладно, – дверь закрылась, и проводник исчез.

Сергей заплакал, уткнувшись лицом в ладони и вздрагивая худыми плечами.

– Чего это он? – запинаясь, спросил Игорь.

Остатки испуга еще булькали внутри, словно пузырьки в бокале шампанского.

– Ты затронул очень болезненную тему, – холодно проговорил Олег. – Дело людей – творить и изменять, и оно нам недоступно. Мы можем лишь хранить и поддерживать.

– И в этом наше сходство с одержимыми, – добавил Иван. – Творить – значит меняться самому, а мы неизменны. Поэтому не в состоянии создать ничего нового. Я ведь тоже пытался писать… эх, чего уж там, – он вздохнул, похлопал Сергея по плечу. – Пошли, бедолага, умоемся.

Он вскрыл один из пакетов с бельем, вытащил оттуда полотенце и увел Сергея.

А Игорь принялся застилать верхнюю полку.

К Донецку подъезжали в густом тумане.

В белой пелене смутно двигались тени домов, виднелись купы деревьев, пару раз мелькнули конические, совершенно голые холмы необычайно правильной формы.

– Что это? – спросил Игорь, когда такой холм показался в третий раз.

– Терриконы, – ответил Олег. – Отвалы пустой породы, что из-под земли вынута. В этих местах шахта на шахте, и большинство – брошенные.

Проводник принес четыре стакана с чаем, Иван выложил на стол пакет с оставшимися пирожками.

– Ты уж прости меня, – сказал Сергей, глядя куда-то в пол. Сегодня он выглядел необычно хмурым, то ли с похмелья, то ли из-за плохого настроения. – Я вчера погорячился… такое со мной бывает.

– Ладно, забыли, – ответил Игорь, помешивая чай.

Гнева он не чувствовал, только удивление. Казалось странным, что такое существо, много более умелое, чем человек, живущее невероятно много, может впасть в банальную истерику.

Иван проглотил пирожок мгновенно, точно удав – воробья. Со смаком отхлебнул из стакана и спросил:

– Куда мы, кстати, сегодня отправимся?

– В сумасшедший дом, – ответил Олег.

– Что? – Сергей фыркнул.

– Тот, кто нам нужен, обитает именно там. Сомневаюсь, правда, что лечится. Скорее прячется от себя самого, как в монастыре.

Игорь подумал, что сюрпризы не закончились.

– Но-но, – Иван погрозил толстым пальцем. – Ты монастыри с психушками не путай! Грех это. Хотя ты бесов сын, тебе какая разница?

Допили чай, проводник забрал стаканы, а вскоре из тумана выплыл вокзал Донецка – лавочки, аккуратные газончики и невысокое, сильно вытянутое здание. Когда вылезли на перрон, Игорь невольно поежился от утреннего холодка, глянул на восток, где тусклым багровым шаром висело солнце.

Олег отмахнулся от бросившегося к нему таксиста, сказал:

– Торопиться нам некуда. В такой ранний час посетителей вряд ли пускают. Пойдем где-нибудь позавтракаем.

Подходящее заведение, называвшееся «Картопляна хата», обнаружилось буквально в двадцати метрах от вокзала. Прошли внутрь, взяли подносы и двинулись вдоль длинной стойки.

Тут были блюда в основном из картофеля, но помимо них и та снедь, что обычно готовят в заведениях самообслуживания. За стойками, в отличие от Москвы, стояли не гости из солнечной Средней Азии, а девушки вполне славянской внешности.

– Что будете? – спросила одна из них у Сергея. – Мясо, рыба, курочка… Шашлычок вот хороший… Чего вам положить?

– Того, чем нельзя отравиться, – улыбнулся тот. – Шучу, красавица, шучу. Так, дайте мне вот это…

Игорю, как обычно, есть с утра не хотелось, и он ограничился кофе и парой салатов.

Выбрали стол у окна, Сергей вытащил из кармана пачку сигарет, закурил.

– Давненько я не ел в таких кабаках, – сказал Иван, разглядывая обстановку «под украинскую хату»: связки лука под потолком, фальшивые окошки на стенах, плетни вместо загородок.

– Привык к хорошему, – покачал головой Олег. – Вообще мы все привыкли. А о народе, что нас породил, забыли.