Арсений выслушал его с сочувственным терпением, годы практики научили психолога многому. Не то чтобы Эстремадура желал именно сейчас, в самый неподходящий момент поделиться с ним философическими соображениями и знаниями, на несчастного паренька напал всего‑навсего примитивный словесный понос как результат незапланированного стрессового состояния. Одно лишь было худо – подобный признак свидетельствовал о том, что его добровольный экскурсовод оценивает ситуацию, по меньшей мере, как хреново‑критическую.
– Как вы думаете, за нами скоро придут? – задал Арсений самый насущный и животрепещущий в этот момент вопрос.
– Определенно сказать не могу, – сеньор Рамон уныло клюнул носом. – Все зависит от того, чье сегодня дежурство. Сигнал о помощи кончено же давно принят и зафиксирован на аварийном пульте. И поверьте, среди экстренных наш призыв никоим образом не значится. Тем более команду эвакуационной бригаде может отдать исключительно вахтенный наблюдатель. Сегодня у нас среда, значит, выпадает смена либо старины Мбо, либо кретина Рачека. Второе плохо. Рачек способен только полдня выяснять, отчего и почему взят вездеход и на каком основании, потом он попытается установить с нами связь, у него выйдет кукиш, и Рачек побежит по начальству. К этому времени мы с вами, коллега, будем представлять собой вареные вкрутую яйца, если, кончено, сами что‑то не придумаем. У нас, кстати, осталось примерно двадцать пять минут. И советую пристегнуть головную часть костюма – воздух кончится и того ранее, а так часа два протянем на автономном синтезе. Чтобы нам слышать друг друга, ткните, пожалуйста, пальцем в этот кружок с изображением ушной раковины, – и сеньор Рамон указал нужное место на пристяжном, непроницаемом капюшоне. – Вот так‑то лучше.
– Сколько времени нужно спасательной группе, чтобы вытащить нас отсюда? – это спросил Арсений уже из уютных недр головного колпака.
– На параболической капсуле – минуты две. Много три. Если дежурит молодчага Мбо.
– Могу поздравить вас, дорогой мой звездочет, молодчага Мбо сегодня не при деле, – с некоторым юмором, чтобы разрядить ситуацию, проинформировал собеседника доктор Мадянов. – Уже прошло четверть часа с тех пор, как я активировал аварийный маяк. Согласно нарисованной вами картине кретин Рачек сейчас должен находиться в начальной стадии опознания вездехода. Потому я предлагаю единственное, что приходит ныне в мою бедную гуманитарную голову. А не пойти ли нам пешком? За два часа мы по любому куда‑нибудь доберемся.
– Ваша идея конгениальна, не спорю. И своим ходом мы вряд ли уступим в скорости вездеходу. Разве что в плане удобства передвижения. Вопрос лишь в том, в какую именно сторону идти? Одно дело пялиться в экраны, и совсем другое – ориентироваться на естественной местности. Ошибка же, вполне возможно, будет стоить нам жизни.
– Здрасьте, пожалуйста! И кто из нас двоих астроном? – Арсений изумленно уставился на своего тощего собеседника. – Что вам стоит вычислить направление по расположению небесных тел. Если знать, с какой стороны придет солнце. И где по отношению к его восходу находится станция…
– Вот‑вот, если знать, с какой стороны солнце. А я этого не знаю. А чтобы узнать, нужно как минимум вылезти наружу и дождаться этого самого солнца. А тогда нам с вами будет не до выбора направления. А чтобы относительно Земли и прочих небесных тел, то необходимы некоторые, пусть и примитивные, приборы. А если я ошибусь и отклонение составит хотя бы полградуса, мы промахнемся мимо станции. А если мы промахнемся мимо станции…
– Не продолжайте, я все понял, – перебил Арсений зациклившегося астрофизика. Счастье, что все же один из присутствующих Э‑модулярный психолог, иначе паника на борту вышла бы неизбежной. И как это вообще Эстремадуру решились послать в столь ответственную экспедицию? Впрочем, если отобрали дутого павлина Цугундера, то молоденький сеньор Рамон еще полбеды. Но вслух доктор Мадянов произнес совсем иное: – Тогда давайте попросту пойдем в сторону более глубокой тени. И положимся на русское «авось». Кстати, порой весьма помогает.
Арсений без промедлений приступил к операции механического разблокирования входного люка, не дожидаясь согласия на то Эстремадуры. Было ясно – долгоносый звездочет способен затянуть размышления «за» и «против» на неопределенное время, до той поры, когда выбирать уже станет не из чего, ни логически, ни практически. А после, поджарившись в душных недрах вездехода, примется сетовать на судьбу‑злодейку и вообще, возможно, прибегнет к немотивированному суициду. Так что Мадянову пришлось взять ответственные решения на себя. Но это, собственно, и была отчасти его работа. Хотя самолично Арсений никогда не бывал в настоящих экстремально‑ограниченных ситуациях, только в тренажерном имитационном модуле, но вот же опыт пригодился на деле. Он нисколько не чувствовал себя взволнованным, тем более растерянным, несмотря на то что слабо представлял себе, каким образом лучше поступить в условиях приключившейся неприятности, в любую минуту могущей перерасти в настоящую катастрофу. Арсений в данный момент действовал так, как предписывало ему первое правило Э‑модулярной психологии, в ее практической части, а именно – не забегай вперед, решай проблемы по мере их возникновения. Сейчас главное было – уйти подальше на теневую сторону спутника, пусть выиграют какие‑то минуты, но и они могут оказаться решающими. По Луне, хвала ее Создателю, передвигаться можно значительно быстрей, чем по родимой матушке Земле, и в хорошем темпе спринтерского забега вполне выйдет отмахать с десяток миль, прежде чем их застигнет жара. В ту или в иную сторону, второстепенный вопрос, на них активированные маяки, указывающие местоположение с точностью до десятой доли квадратного метра, а там или кретин Рачек родит приказ, или спохватится кто‑нибудь еще.
– Ну, и в каком направлении относительно нас тень? – спросил Арсений, выбравшись наружу.
Первый раз в жизни стоял он вольно на инопланетном космическом теле, «Древо Игдрасиль» в счет не шло, как и местный космодром, где все донельзя изолированно, залито сплошь синтетическим покрытием в несколько гипергласовых слоев, а чтобы вот так, собственными ногами, на поверхности иных небесных сфер – никогда не было. Доктор и вообще‑то в пространстве путешествовал только однажды. На искусственном спутнике, курсировавшем по орбите между Венерой и собственно Землей, срочно понадобился Э‑психолог, вспышка банального мутировавшего грипповируса, а тамошние ученые спецы повели себя так, словно их постигла эпидемия вселенской чумы. Вакцины тогда никто не стал искать, не стоило и труда, накачали иммунной защитой, и всех делов, человеческий организм – мудрая штука, если в нее попусту не лезть. Грипп был доблестно побежден, перечихан и перетемпературен, уничтожен, так сказать, изнутри. Но зато натерпелся же с ними Арсений! И за ручку приходилось держать, и про маму слушать, и убеждать, что великое количество жидких соплей в носу отнюдь не признак вражеского вторжения сверхразумных гуманоидов. С тех пор никаких других пространственных приключений с ним, по счастью, не случалось. Арсений был человек Земли, и если бы не конкурсная лотерея ц‑панорамы, то им бы и остался до конца своих дней. Как теперь выяснилось, он потерял бы многое. На Луне стоять было здорово.
Так и хотелось употребить расхожее клише: «Он вышел наружу и вдохнул полной грудью». Арсений и правда вздохнул. В вакуум‑костюме, разумеется, противновато‑вонючий дистиллированный воздух. Потому – вздыхай не вздыхай, а в безвоздушном пространстве иначе не получится, хоть полной грудью, хоть как. Но в одном Эстремадура оказался прав, своими глазами – совсем не то, что через обзорные экраны. До сего момента Арсений, почитай, и не видел Луны. Описать свои ощущения он был не в состоянии. Слишком другие и ни на что не похожие. Не хватало сравнительных параллелей. И уж точно с Землей ничего общего. Ежели побывав на Марсе, или на доступных спутниках того же Сатурна, или хотя бы на жалком Фобосе, тогда, наверное, иное вышло б дело. А так оставалось только запомнить впечатление, очень дикое и неестественное, и еще понять, отчего в космобиолгии действительно необходимы Э‑модулярные психологи. Нелегко человеку принять то, что существует помимо его предназначения и создано совсем не ради его славы, а вообще неизвестно зачем. Лунный пейзаж перед доктором, несмотря на весь необозримый мемориальный мусор, был даже не чуждый совершенно, не то это слово. Чуждый всегда отчасти синоним ненужного. Просторы же иного, мертвого мира ненужными назвать было нельзя, хотя и польза от них получалась сомнительная. Лунная долина будто сообщала нечто о мироздании, что без нее самой понять никак бы не вышло, что‑то пугающее о Вселенной и бытие, не проговариваемое и оттого еще более ценное.
