В историю немецкой философии Фридрих-Вильгельм I вошел тем, что приказал в 48 часов под угрозой виселицы покинуть пределы Пруссии Христиану Вольфу: королю донесли, что вольнодумное учение, отрицающее свободу воли, будто бы оправдывает дезертирство. О Лейбнице Фридрих-Вильгельм I отзывался с пренебрежением; по его мнению, «этот парень» был непригоден даже для того, чтобы стоять в карауле. Когда однажды королю, находившемуся в добром расположении духа, попался на глаза философ Эдельман, он подарил ему гульден; мыслитель хотел было в качестве сдачи вернуть два, но вовремя понял, что дело может кончиться палками. Единственный научный эксперимент, предпринятый «солдатским королем», состоял в попытке получить рослое потомство от его долговязых гвардейцев. Он женил их на специально подобранных девицах высокого роста; эксперимент, естественно, не удался. Единственный университетский диспут, устроенный по приказу короля, был посвящен теме: «Все ученые болтуны и балбесы»; королевские шуты проходили по штатам Академии наук. Из книг Фридрих-Вильгельм I признавал только Библию и воинский устав. Его любимой присказкой было: «Мы господин и король и можем делать все, что пожелаем».
Как часто бывает, сын Фридриха-Вильгельма являл собой противоположность отцу. Кронпринц увлекался музыкой, сочинял стихи, любил французскую литературу и философию. В Пруссии ему стало невмоготу, и он собрался удрать за границу, был, однако, схвачен и угодил в крепость. Его сообщника обезглавили у него на глазах. Наследнику угрожал военный суд и расстрел за дезертирство. Все, однако, обошлось, и в 1740 году он вступил под именем Фридриха II на отцовский престол, который затем занимал сорок шесть лет.
Первые семь из них прошли в войнах с Австрией. В результате Пруссия приобрела Силезию, а армия выросла на столько-то батальонов и столько-то эскадронов. Коренного переустройства в стране не произошло. «Фридрих, – пишет Франц Меринг, – с самого же начала понял, что согласно прусским порядкам каждый прусский король должен неуклонно продолжать старый курс; его право на историческое значение или на историческое величие – если здесь можно применить это слово – основывается как раз на том обстоятельстве, что он ни разу не пытался плыть против течения, хотя в силу своих природных способностей и склонностей это искушение было для него сильнее, чем для всех прочих прусских королей». Флейтист и поэт, называвший свой мундир «саваном», стал олицетворением прусского милитаризма. Автор «Анти-Макиавелли», трактата, написанного до вступления на трон и провозгласившего монарха «слугой подданных», получив власть, воплотил в себе принцип абсолютизма. Эпикуреец по натуре разыгрывал роль почти что стоика. Галломану, влюбленному во все французское, пришлось воевать с Францией.
И все же перемены были. На троне оказался король, начитанный в философии, сам писавший ученые трактаты, вольнодумец, отпускавший рискованные прибаутки, вроде: «Всемогущий боже, если таковой имеется, помилуй мою грешную душу, если таковая у меня есть». При дворе Фридриха гостил Вольтер; Ламетри, изгнанный из Франции и Голландии, нашел убежище в Берлине, где был обласкан королем, назначившим его на придворную должность. «Покровительство, которым пользовался Ламетри в качестве его лейб-медика, – пишет Ф. Меринг, – и прекрасные слова, которые в 1751 г. король посвятил памяти этого опороченного материалиста, особенно ясно показывают, что Фридрих стоял на такой высоте философского понимания, какой, вероятно, не достигал в то время никакой немец, даже и молодой Лессинг, как раз тогда громивший Ламетри». Прусский деспотизм стал «просвещенным». Эпоха Просвещения постепенно и здесь вступала в свои права.
Просвещение – необходимая ступень в культурном развитии любой страны, расстающейся с феодальным образом жизни. Просвещение в основах своих демократично, это культура для народа. Главную свою задачу оно видит в воспитании и образовании, в приобщении к знаниям всех и каждого. Возрожденческий идеал свободной личности обретает атрибут всеобщности. И ответственности: человек Просвещения думает не только о себе, но и о других, о своем месте в обществе. Почву под ногами получает идея социальности; в центре внимания – проблема наилучшего общественного устройства. Умы волнует идея равенства; не только перед богом (что принесло с собой христианство), но и перед законами, перед другими людьми. Это равенство формально, но в ином буржуазный правопорядок не нуждается. Просвещение цепко держится за идею формального права, усматривая именно в нем гарантию гуманизма.
Панацею от всех социальных неурядиц Просвещение видит в распространении знаний. Знания – сила, обрести их, сделать всеобщим достоянием – значит заполучить в руки ключ к тайнам человеческого бытия. Поворот ключа, и Сезам открылся, благоденствие обретено. Возможность злоупотребления знанием при этом исключается. Раннее Просвещение рационалистично, это век рассудочного мышления. Разочарование наступает довольно быстро. Тогда ищут спасения в «непосредственном знании», в чувствах, в интуиции, а где-то впереди маячит и диалектический разум. Но до тех пор, пока любое приращение знания принимается за благо, идеалы Просвещения остаются незыблемыми.
И наконец, третий характерный признак Просвещения – исторический оптимизм. Идея прогресса – завоевание этой эпохи. Предшествующие времена не задумывались над самооправданием. Античность знать ничего не хотела о своих предшественниках, христианство относило свое появление на счет высших предначертаний, даже Ренессанс, выступивший арбитром в диалоге двух предшествующих культур, считал своей задачей не движение вперед, а возвращение к первоистокам. Просвещение впервые осознало себя новой эпохой. Отсюда было уже рукой подать до историзма как типа мышления. И хотя не все просветители поднялись до исторического взгляда на вещи, его корни лежат в этой эпохе.
Просветители вели непримиримую борьбу против суеверий, фанатизма, нетерпимости, обмана и оглупления народа. Они рассматривали себя в качестве своеобразных миссионеров разума, призванных открыть людям глаза на их природу, их предназначение, исправить человеческие дела и направить их по пути истины.
Просвещение не привязано к определенной хронологии. Распад феодальных отношений в разных странах происходил в разное время. Голландия и Англия опередили других в Европе. Затем настала очередь Франции. Для Германии эпоха Просвещения – XVIII век. По сравнению с Англией и Францией Германия выглядела отсталой страной, тем не менее и здесь в недрах феодального строя постепенно складывались новые, капиталистические производственные отношения. Преобладающую роль в экономике Германии играло сельское хозяйство, но и сюда проникало влияние рынка. В городах возникали капиталистические мануфактуры, росла торговля. Повсюду назревали социальные перемены.
Характерной особенностью исторического развития немецкой нации в этот период была экономическая и политическая раздробленность страны. Расчлененная на множество карликовых монархий, Германия не представляла собой единого государства. Формально существовала Германская империя, охватывавшая почти все немецкие земли (Восточная Пруссия даже номинально не входила в ее состав), но фактически каждый монарх был полным хозяином у себя дома. На лидерство в немецких делах претендовала Австрия. Возвышение Пруссии создало ей опасного соперника. Передовые умы Германии, задумываясь над судьбами своей родины, видели, что путь к ее благоденствию лежит через устранение феодальных порядков и объединение страны. Идея национального единства доминировала в творчестве просветителей, но в XVIII веке она никогда не перерастала в национализм и шовинизм. Все народы равны, как равны все люди; слыть «гражданином мира», чуждым национальной ограниченности и спеси, в интеллектуальной среде считалось модным.
Философия немецкого Просвещения формировалась под влиянием не только социальных сдвигов, но также и прогресса научных знаний. Если в экономике и политике Германия отставала от Англии и Франции, то этого не скажешь о науке. Немецкое естествознание в XVIII веке находилось на подъеме, переживая те же процессы, которые были характерны для европейской науки в целом. Накопление огромной массы фактов, расклассифицированных в предшествующую эпоху, ставило вопрос об их истолковании, о рассмотрении природы в ее живой связи, в развитии Это подготавливало почву для расцвета философии.
