В сталинские времена было иначе. Принуждение было прямым и явным. Поскольку большинство нации составляли крестьяне, то будем прежде всего говорить о них. Они не имели никакого договора, на основании которого их обязывали трудиться. Они не могли отказаться работать, не могли поменять место жительства, не могли уйти к другому эксплуататору.

Норма эксплуатации была максимальной. Из этих людей нельзя было выжать больше, чем из них выжимал Сталин. Весь произведенный продукт изымался, и крестьянам оставляли ровно столько еды, сколько было необходимо для простого физического выживания. А иногда и меньше того, чему свидетельство – голодомор 30-х и послевоенный голод 46-го года.

Добавим к этому массовые расстрелы, тотальные ссылки на север и в Казахстан, бесконечные потоки заключенных в лагеря ГУЛАГа, ежегодный призыв в армию – и мы поймем, что если для кого-то Сталин и строил коммунизм, то уж точно не для русского мужика. Этот самый мужик, как, впрочем, и татарский, и казахский, и всякий другой мужик Страны Советов, должен был, по-видимому, послужить всего лишь расходным материалом для этого храма счастья.

К чему я вот тут пишу все эти банальности? Да к тому, что большинство жителей Совдепии в тот период были рабами, чего уж кривить душой. Нет, конечно, можно придумать некую демагогию, доказывающую, что есть микроскопические различия между положением колхозного крестьянина сталинского периода и классического римского раба. Но для нормальных людей, не одержимых труднообъяснимой манией украшательства истории, здесь дискуссии быть не может. Если, конечно, ознакомиться с предметом по фактам, а не по агиткам тов. Зюганова в духе «Кубанских казаков».

Так вот у раба есть одно преимущество перед свободным человеком – его положение нельзя ухудшить. Всякое изменение может быть только к лучшему. Хуже может быть только смерть, а в ней не заинтересован никакой эксплуататор. Раб хорош живой, а мертвый раб – только морока, его надо хоронить; и потом, а кто вместо него работать будет?

Я вполне согласен с тем, что Гитлер хотел поработить русский народ. Как, впрочем, все народы, населявшие СССР.[30] Этому есть море документальных и прочих других свидетельств. Иными словами, он не предполагал сделать с ними ничего плохого по отношению к тому, что с ними и так уже случилось. Посудите сами: у рабов поменялся бы хозяин. На жизни раба это бы никоим образом не сказалось. Как вкалывал бы он за кукиш с маслом, так бы и продолжал вкалывать. Как сажали бы его за малейшую провинность в лагерь, так и сажали. С точки зрения простого русского мужика, что фашист, что коммунист – один черт захребетник и насильник, кровопийца и враг народа.

Таким образом, если смотреть на ситуацию объективно, боязнь порабощения не была для русского солдата, а это практически сплошь были крестьяне и их дети, значимым стимулом для сопротивления врагу. Рабства он не боялся, поскольку и так в нем находился. Причем в одной из самых страшных его форм – колхозе.

Как хлебом-солью встречали наступающую немецкую армию на Украине, на которой Сталин уморил голодом 5 миллионов человек, как фактически без сопротивления весь сорок первый год миллионами сдавались в плен сталинские крестьянские армии, про это написаны горы литературы, сняты километры кинохроники, есть бесконечное число свидетельств очевидцев. Не хотели крестьяне защищать то государство, которое построил их враг – русский большевизм.

И только к зиме, а еще сильнее к концу 42-го, а еще крепче после приказа «Ни шагу назад» и введения заградотрядов НКВД, стрелявших в спину своим солдатам, немецкое наступление удалось остановить под Сталинградом. Ну так Сталин здесь не открыл Америки. Аналогичным образом во время Гражданской войны создавал боеспособную Красную армию его заклятый враг, наркомвоенмор товарищ Троцкий. Те же репрессии в тылу, те же расстрелы дезертиров и отступающих, тот же страх неминуемой смерти, который гнал вперед, в штыковую русского солдата, где в рукопашной схватке смерть не была так неизбежна, как от пули энкавэдэшника.

Как хотите, но я не могу согласиться и с тем тезисом, что тридцать миллионов убитых людей – это справедливая плата за избежание гитлеровского рабства. Те, кто в этом рабстве оказался, не нашли в нем каких-либо существенных отличий от сталинского. Оно было как минимум не хуже. Во всяком случае, в этом рабстве погибло бы существенно меньше людей, чем в борьбе с ним. И ладно бы дрались за свободу, а то ведь гибли, чтобы и дальше горбатиться на старого ненавистного Хозяина.

Упаси Боже, я отнюдь не собираюсь доказывать, что Гитлер был лучше Сталина. Если была бы возможность, фашисты угнетали бы людей еще сильнее, чем коммунисты. Но сильнее было невозможно. Сталин достиг в этом вопросе абсолютного максимума.

Как пропагандистский ход сопротивление гитлеровскому рабству годится для объяснения необходимости жертв, но как реальная причина – нет.

И опять свербит у меня в голове мысль – неужели все эти люди погибли только лишь для того, чтобы сохранить и дальше большевистский режим, чтобы спасти задницы этих преступников – Сталина, Молотова, Берии, Хрущева и прочих? Тридцать миллионов людей убиты лишь для того, чтобы эти сволочи и дальше могли издеваться над оставшимися в живых?

Услышу, найду ли я ответ на этот мой вопрос? Вряд ли… Но и не поставить его я не могу.

Несколько слов о любви к Родине

Есть еще версия, что подвиг советского солдата объясняется его патриотизмом, любовью к Родине. Рассмотрим эту версию подробнее.

Я вот так понимаю, что любовь к Родине – это прежде всего (а по мне – так и исключительно) любовь к своему народу. Но ведь если это так, то русский человек, только получив винтовку в руки, должен был ее направить против коммунистов, как самых главных врагов народа. Однако он этого не сделал, а, напротив, погиб, защищая этих самых засранцев от неминуемого краха.

Есть такая притча, а может быть, и не притча, а быль. Во всяком случае, у меня язык не поворачивается назвать эту историю анекдотом. Слишком она верна и не смешна.

Однажды заходит Ягода к Сталину и говорит:

– Иосиф Виссарионович, никак мы не можем вернуть Горького на Родину. Уж мы и так и сяк. И долги его оплатили, и полное собрание сочинений издали, и бабу молодую, красивую подсунули, а он, гад, не едет – и все тут!

А Сталин отвечает:

– Значит, вы не даете Горькому его цену. У каждого человека есть своя цена. Заплатите ему его цену, и он приедет.

– А какая у Горького цена?

– Любовь народа. Дайте ему любовь народа – и он вернется.

Ягода, обескураженный простым и точным рецептом решения проблемы, застыл с открытым ртом. Немного оправившись, он осторожно спросил у Сталина:

– Вот вы говорите, что у каждого человека есть его цена…

– Да, у каждого.

– Значит, и у вас есть цена?

– Есть, конечно.

– И какова же она, если не секрет?

– Мировая революция.

Что означает эта история? А то, что счастье советского народа никогда не было задачей большевистского правительства. Напротив, народ был лишь средством для достижения более глобальной цели – «счастья» всего человечества. И ради этой цели коммунисты не задумываясь были готовы пожертвовать нашим народом. Он должен был стать всего лишь кирпичиком в будущем здании коммунистического рая. Справедливости ради нужно сказать, что они фактически и не скрывали этого своего намерения уморить русский, да и не только русский, народ. Они так и говорили – все нынешнее поколение людей коммунизма не увидит, вы умрете в боях за него, на его великих стройках. А вот следующее поколение, правда, мы точного прогноза дать не можем и ничего конкретного не обещаем, но не исключено, что этот рай на земле увидит и даже поживет в нем чуть-чуть. История показала, что они народ обманули. Все жертвы были зря. Коммунизма не было построено. И мировой революции – тоже не произошло. И никогда не будет. А народ принес огромные жертвы. Фактически четверть населения.

Если трактовать патриотизм как любовь к своему народу, то должен ли патриот защищать большевистское государство? Ответ – нет. Не должен. Оно враждебно твоему конкретному народу. И никакие благие цели не оправдывают понесенных народом жертв.