— Не выходи отсюда. Сюда никто не придет. Понимаешь — никто.

Но разве та поняла? Она раскачивалась взад-вперед, словно старая боль терзала измученный мозг, пусть рубцы и исчезли.

— Я оденусь сама, можешь не помогать мне. — Лоис обернулась к Беттрис, и та покраснела. Она опасалась наследницы и отдавала себе в этом отчет.

— Но вы можете выглядеть лучше, если воспользуетесь тем малым волшебством, что известно любой из женщин, — резко ответила та. — Я покажу вам, что надо сделать, чтобы мужчина не отводил от вас глаз. Подчеркните брови, чуть-чуть кармина на губы… — раздражение было забыто, проснулся инстинкт. Она оглядела Лоис критически, но без предубеждения, и та, невзирая на свое презрение к Беттрис, ко всему, что она представляла, поняла, что слушает ее.

— Да, если вы прислушаетесь к моим словам, госпожа, быть может, ваше лицо и заставит его отвернуться от Олдис. Но есть и другие способы привлечь мужчину — кончик ее языка появлялся и исчезал между губ, — и этим способам я могла бы научить вас, госпожа, а это — оружие. — Она подобралась поближе, ярость шторма отсвечивала в ее глазах.

— Ивьена не интересовало, какова я, — ответила Лоис, отвергая предложение Беттрис, отвергая все, что было связано с нею. Пусть будет доволен тем, что есть, — и молча добавила про себя: «Ты ведь не знаешь, что он получит».

Женщина пожала плечами:

— Жизнь ваша и решать вам. Но задолго до ее конца вам придется узнать, что по своему вкусу ее, увы, не переделаешь.

— Придется, так придется, — спокойно согласилась Лоис, — а теперь иди, как ты сказала, уже поздно, а работы у меня еще много.

Церемонию подписания брачного контракта она перенесла с обычным для себя спокойствием. Герцог прислал за невестой из Карса троих очень разных людей, и она с интересом разглядывала их.

Хунолд знавал Ивьена еще в кондотьерские времена. Слава этого воина достигла даже такого затхлого омута, как Верлен. Внешность его, как ни странно, не соответствовала ни его занятиям, ни репутации. Лоис ожидала увидеть кого-нибудь вроде сенегаля отца — может быть, лишь более отесанного, — а перед ней был апатичный, вяло тянущий слова, затянутый в шелка царедворец, никогда, казалось, не ощущавший веса брони на своих плечах. Округлый подбородок, глаза с длинными ресницами, гладкие щеки обманчиво придавали ему облик молодого и мягкого человека. Слыхавшая о нем кое-что Лоис попыталась сопоставить внешний вид и поступки, но не смогла и несколько испугалась.

Сирик из Храма Фортуны был стар, завтра он произнесет эти слова, когда она скрестит руки на боевом топоре герцога, что сделают ее принадлежащей Ивьену в той же мере, как если бы она уже побывала в его объятиях. Он был краснолиц, поперек низкого лба вздувалась синяя вена. И молчал он или говорил, по-особенному мягко и гулко, все время вблизи был слуга с коробкой лакомств, а под желтым балахоном жреца вздымалось брюшко изрядных размеров.

Владетель Дуарте принадлежал к родовитой знати. И потому не слишком соответствовал своей роли. Он был худощав и невысок, уголок его рта слегка дрожал. Похоже было, что порученное повелителем дело смущает его, — говорил он только, когда от него требовался ответ. И лишь он один обращал хоть какое-то внимание на Лоис. Она заметила, что он время от времени задумчиво посматривает на нее, но ни жалости, ни сочувствия, а тем более обещания помощи разглядеть в его взоре не смогла. Напротив, ей показалось, что для него она просто неприятность в карьере.

Лоис радовалась, что обычай позволяет ей не присутствовать на вечернем пиршестве. Завтра-то ей придется сидеть со всеми на свадебном пире, но когда начнут обносить вином… Да, тогда! Ухватившись за эту мысль, она поспешила к себе.

Она почти забыла про портниху и, увидев ее тонкую фигурку в проеме окна, даже вздрогнула. Ветер уже понемногу стихал, шторм начинал выдыхаться. Но она услышала другой стон — безнадежной и страшной потери. Из открытого окна резал соленый ветер.

Сердитая от собственных неприятностей, обеспокоенная тем, что ее ожидало в ближайшие двадцать четыре часа, тем, на что она должна была решиться, Лоис бросилась к раскачивавшемуся окну и потянула за рукав девку, чтобы захлопнуть его. Ветер уже почти утих, но молнии еще полосовали облака. И в свете одной из них Лоис увидела то, за чем та, быть может, уже долго следила.

Прямо на оскаленные клыки мыса ветер нес корабли — один, два, три… корабли, рядом с которыми лодчонками казались те прибрежные купеческие суденышки, которые обычно выбрасывало здесь на берег прибрежное течение, что обогащало Верлен. Такие могли быть лишь во флоте гордого повелителя мореходов. Молнии все еще вспыхивали, и в их мгновенно гаснувшем свете Лоис не видела никакой суеты на борту, словно эти суда были призрачными и экипажам была безразлична их судьба.

Огоньки грабителей, мусорщиков, цепочкой и кучками уже двигались из высоких ворот Верлена. Ведь в общей суете на месте кораблекрушения можно было припрятать и что-нибудь для себя, правда, тяжелая рука Фалка сулила за это вору удавку, и жульничество было почти сведено на нет. Они забросят сети, выловят все, что плавает, подберут выброшенное на берег. А что до людей, что попадут на берег живыми… Лоис изо всех сил толкнула девушку, захлопнула и заложила окно.

К удивлению ее, лицо той больше не искажал таинственный ужас. В темных глазах девушки светилось теперь возбуждение, крепнущая сила. Склонив голову, она словно бы старалась уловить какой-то звук в медном грохоте волн. И было совершенно ясно, что там, в мире, пока волны не вынесли ее в Верлен, она была кем угодно, только не солдатской девкой.

— Слушай, та, что долго жила здесь, — далеким голосом сказала она, словно черпая из глубины немыслимых для Лоис познаний. — Решай, решай и думай. Сегодня ночью решаются судьбы и стран, и людей.

— Кто ты? — вскрикнула Лоис. — Лицо девушки менялось прямо на глазах. Не чудовище, не зверь, не птица — так говорили о ведьмах Эсткарпа. Но то, что недавно глубоко пряталось в ней, уязвленное почти смертельной раной, вновь проснулось, и через шрамы истекало наружу.

— Кто я? Никто… и ничто. Только близится та, что была больше меня, когда я еще была жива. Выбирай и решай, Лоис Верленская, — выберешь добро — будешь жить, выберешь зло — умрешь. Умрешь, как я, не сразу, — день за днем, по кусочку.

— Флот… — Лоис повернулась к окошку. Может быть, какой-нибудь враг, безрассудный и злобный, хочет, пожертвовав кораблями, высадиться на мыс и овладеть замком Верлена. Такая мысль была бы сумасшедшей. Корабли уже обречены… Мало кто из корабельщиков, а быть может, никто, сумеет выйти живым на берег. А там их ждут люди Верлена, приготовив жестокую встречу.

— Флот? — переспросила девушка. — Флота нет… просто жизнь или смерть… В тебе есть что-то от нас, Лоис. Докажи теперь свою суть, побеждай же!

— Что-то от вас? От кого же… или от чего?

— Я ничто и никто. Лучше спроси меня, Лоис Верленская, кем я была, пока ваши люди не вытащили меня из моря.

— Так кем же ты была? — словно послушное дитя переспросила Лоис.

— Я была одной из дев Эсткарпа, из прибрежных селений. Теперь ты понимаешь? Да, у меня была Сила… пока ее не вырвали у меня там, в зале, а мужчины ржали и одобряли содеянное. Ведь этот Дар принадлежит нашим девам лишь, пока неприкосновенными остаются наши тела. А для Верлена я — только тело, женская плоть и ничего больше. Так потеряла я то, чем жила и дышала, я потеряла себя. Понимаешь ли ты, что значит потерять себя? — она вглядывалась в лицо Лоис. — Похоже, что да — ведь ты собираешься защищаться. Мой дар исчез, сгорел как уголь в огне, только пепел остался. Но я сейчас знаю, что та, какой я даже не надеялась быть, грядет со штормом. И решит она не только наши судьбы!

— Ведьма! — Лоис не дрогнула, словно что-то загорелось внутри. Сила дев Эсткарпа была легендарной. Она подолгу размышляла над рассказами и о них самих, и об их таинственной силе. И только тут поняла она, какую упустила возможность. Почему не узнала вовремя об этой… почему ей никто не сказал.