– Киото, – ответил он одним словом. Так же тихо.

– Вы будете сопровождать сёгуна Нобусаду?

Он покачал головой, хотя про себя уже решил отправиться в Киото раньше торжественного кортежа, – обманный жест получился у него с привычной естественностью.

«Каким-то образом я должен остановить этого юного идиота и стать единственным связующим звеном между императором и сёгунатом, – думал он; разум его осаждали окружавшие его со всех сторон трудности. – Изначальное безумие этого государственного визита; Андзё, чье влияние в Совете повлекло за собой его одобрение; Андзё с его ненавистью и интригами; ловушка, которой является для меня этот замок; многочисленные враги по всей стране, главные из которых Сандзиро, правитель земли Сацума, Хиро, правитель Тосы, и Огама, правитель Тёсю, последний теперь держит в своих руках Дворцовые Врата, принадлежащие нам по праву рождения. И вдобавок ко всем им, словно волки, с чьих клыков капает слюна, выжидают удобного момента, чтобы наброситься на нас, гайдзины.

С ними нужно разобраться, навсегда. Этого мальчишку Нобусаду и принцессу необходимо нейтрализовать, навсегда.

Окончательное решение проблемы гайдзинов ясно: любым способом, какой мы только сможем изобрести, ценой любых жертв, мы должны стать богаче их и превзойти их вооружением. Это должно составить суть тайной политики нашей страны, отныне и навсегда. Как достичь этого? Я пока не знаю. Но в политике мы должны убаюкивать их лестью, не давать им обрести устойчивость, используя их глупые представления против них самих, и призвать на помощь свои более высокие способности, чтобы надежно заключить их в кокон неуверенности и ложных представлений.

Нобусада? Тут тоже все ясно. Но не он представляет собой настоящую угрозу. Она. Беспокоиться мне следует не из-за него, а из-за нее, принцессы Иядзу, она является подлинной движущей силой, стоящей позади него и впереди».

Неожиданно возникшая в его мозгу картина принцессы с торчащим пенисом и Нобусады, наделенного женскими частями, заставила его улыбнуться. «Из этого получились бы замечательные сюнга», – весело подумал он. Сюнга представляли собой эротические, ярко раскрашенные гравюры на дереве. Они были очень популярны и высоко ценились среди торговцев и владельцев лавок в Эдо. Вот уже более века они были запрещены сёгунатом как слишком вольные для представителей этого низшего сословия, к тому же их было слишком легко использовать для злого осмеяния тех, кто стоял выше на сословной лестнице. В незыблемой иерархии Ниппона, установленной тайро, диктатором Накамурой, а затем закрепленной на грядущие века сёгуном Торанагой, первыми шли самураи, вторыми – крестьяне, третьими – все люди искусства, мастера и ремесленники и последними – презираемые всеми купцы и торговцы, «пиявки на теле тружеников», как называло их Завещание. Презираемые потому, что все остальные нуждались в их умении и богатстве – больше всего в богатстве. Особенно самураи.

Поэтому в правилах, некоторых правилах, допускались послабления. И в Эдо, Осаке и Нагасаки, где жили по-настоящему богатые купцы, сюнга, хотя и запрещенные официально, раскрашивались, вырезались и с веселой улыбкой производились лучшими художниками и граверами страны. В каждую эпоху художники, состязаясь друг с другом в борьбе за славу и богатство, продавали их тысячами.

Экзотические, откровенные, но всегда с гаргантюанскими гениталиями, увеличенными до уморительно огромных размеров, лучшие из сюнга в совершенстве передавали каждую деталь, влажную и подвижную. Столь же высоко ценились выполненные в стиле юкиё-э портреты ведущих актеров, чья распущенность была постоянным предметом сплетен и скандалов, – женщины-актрисы не допускались законом, поэтому женские роли исполняли специально обученные актеры, оннагата, выше же всего ценились гравюры с изображением самых знаменитых куртизанок.

– Я бы хотел, чтобы тебя написал кто-нибудь. Жаль, что Хиросигэ и Хокусай уже умерли.

Она рассмеялась::

– Какую позу я должна буду принять, господин?

– Только не в постели, – сказал он, захохотав вместе с ней. Смеялся он редко, и она была довольна этой победой. – Просто идущей по улице, с зонтиком от солнца, розовым и зеленым, и в твоем розово-зеленом кимоно с вышитым золотом карпом.

– Может быть, господин, вместо улицы, возможно, в саду вечером, собирающей светлячков.

– А, гораздо лучше! – Он улыбнулся, вспомнив те редкие дни своей молодости, когда летними вечерами его освобождали от занятий.

Тогда он и его братья и сестры отправлялись в поля и охотились на светлячков с сетями из тонкого газа, а потом помещали крошечных насекомых в крошечные клетки и смотрели, как зеленоватый свет чудесным образом то вспыхивает, то гаснет, сочиняли стихи, смеялись и резвились без всяких забот, еще молодые.

– Таким я чувствую себя с тобой сейчас, – пробормотал он.

– Господин?

– Ты открываешь мне самого себя, Койко. Все в тебе обладает этим даром.

Вместо ответа она коснулась его руки, не сказав ничего и сказав этим все, довольная его комплиментом. Все ее помыслы сосредоточились на нем, она старалась угадать, о чем он думает, чего желает, хотела быть совершенной для него.

«Но эта игра утомляет, – вновь подумала она. – Этот клиент слишком сложен, слишком дальновиден, слишком непредсказуем, слишком величествен, и его слишком трудно развлекать. Интересно, как долго он продержит меня. Я начинаю ненавидеть этот замок, ненавидеть эту жизнь в четырех стенах, скучаю по дому, звонкому смеху и непристойным шуткам других дев: Лунного Луча, Весенней Свежести, Лепестка и больше всего моей дорогой мамы-сан Мэйкин.

Да, но я наслаждаюсь тем, что я в центре мира, обожаю получать свой коку каждый день, радуюсь тому, что я – это я, служанка самого благородного господина, являющегося на самом деле всего лишь обыкновенным мужчиной и, как все мужчины, прежде всего капризным маленьким мальчиком, который только изображает из себя сложную натуру, которым можно вертеть, как любым другим, давая ему сладости или шлепая по попке, и который, если ты умна, решает сделать только то, что ты уже решила позволить ему сделать – что бы он сам ни думал на этот счет».

Ее смех зазвенел серебристыми переливами.

– Что?

– Вы даете мне радость, наполняете меня жизнью, господин. Мне придется называть вас Господин Даритель Счастья!

Теплота наполнила его.

– Значит, в постель?

– Значит, в постель.

Рука в руке они начали выходить из лунного света.

– Посмотри туда, – вдруг произнес он.

Далеко внизу загорелся один из дворцов. Языки пламени начали вырываться наверх, их становилось все больше, повалили клубы дыма. Теперь до них доносился еле слышный звон пожарных колоколов, и они могли разглядеть внизу крошечных, как муравьи, людей, снующих вокруг, потом образовались линии из новых муравьев, соединившие пожар с резервуарами для воды. «Самую большую опасность для нас представляет пожар, а не женщина, – с редким юмором записал сёгун Торанага в своем Завещании. – Против огня мы можем подготовиться, против женщины – никогда. Все мужчины и все женщины, достигшие брачного возраста, должны вступить в брак. Все жилища должны иметь резервуары с водой рядом с ними».

– Они ни за что не потушат его, не так ли, господин?

– Нет, не потушат. Полагаю, какой-нибудь болван опрокинул лампу или свечу, – сказал Ёси, поджав губы.

– Да, вы правы, господин, неуклюжий болван, – тут же повторила она, успокаивая его, после того как ощутила в нем неожиданную злость, причин которой не могла отыскать. – Я так рада, что вы отвечаете за подготовленность к пожару в этом замке, поэтому мы можем спать спокойно. С тем, кто сделал это, следует строго поговорить, кем бы он ни был. Интересно, чей это дворец?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.