Ее глаза отказались читать дальше, мысли пришли в смятение. «О боже мой! Что еще за деловая возможность? Неужели он поставил на карту все, что есть у меня в этом мире?»

Было почти два часа дня, и Макфей устал. В желудке у него было пусто, а голову заполняли мрачные мысли. Он написал дюжину писем, подписал полсотни мелких счетов, оплатил десятки векселей, проверил записи в книгах за вчерашний день, которые показывали, что торговля идет на спад, выяснил, что все товары, заказанные в Америке, либо не будут поставлены, либо задерживаются, либо предлагаются по более высокой цене и что все сделки в Канаде и Европе тоже в той или иной степени страдают от Гражданской войны в Штатах. Ни одной радостной вести в донесениях с Гонконга – и много тревожных из отделения компании в Шанхае, хотя Альберт Макструан, ведавший там всеми делами, исполнял свою работу безукоризненно. «Бог мой, если нам придется оставить Шанхай, это будет катастрофой, учитывая, сколько мы туда вложили».

Шанхай снова был охвачен волнением, и три иностранные концессии, управлявшиеся британцами, французами и американцами, полнились слухами о том, что армии мятежных крестьян огромного восстания тайпинов, стоявшие внутри и вокруг Нанкина – крупного города на юге, который восставшие захватили девять лет назад и сделали столицей своего государства, – опять выступили в поход.

Новости из дома добавляли гнетущего настроения. Проливные дожди погубили едва не весь урожай, в Ирландии и других местах ожидался голод, хотя и не такой страшный, как Великий картофельный голод, унесший сотни тысяч жизней. Повальная безработица в Шотландии. Нищета в Ланкашире, где из-за эмбарго, наложенного северянами на хлопок с Юга, и блокады всех морских портов южан встало большинство хлопкопрядильных фабрик, включая три, принадлежавшие Струанам. Получая хлопок из Южных Штатов, Англия поставляла готовую материю всему миру. Клипер Струанов, битком набитый чаем, шелками и лакированными изделиями, бесследно пропал на пути в Лондон. На рынке ценных бумаг акции Благородного Дома сильно упали, а вот компании Брока – поднялись после успешной доставки первого в этом сезоне чая.

Он получил очередное письмо от своей невесты, Морин Росс, с которой был помолвлен уже пять лет. Опять ничего успокоительного: «…когда я смогу приехать? Ты уже выслал билет? Ты обещал, что это Рождество будет последним, которое мы проведем в разлуке…»

– В это Рождество ничего не получится, девочка, – пробормотал он, раздраженно хмуря брови, как бы она ему ни нравилась. – Пока я не могу себе этого позволить, да здесь и не место для юной леди.

Сколько раз он писал и объяснял ей все это, зная, что на самом деле Морин и ее родители хотят, чтобы он работал на Струанов в Англии или Шотландии или, еще лучше, вовсе оставил бы «эту печально известную компанию и работал дома, как нормальный человек», зная, что сам он в действительности хотел, чтобы она расторгла их помолвку и забыла его, будучи в курсе, что большинство английских жен быстро начинали ненавидеть Азию, не выносили азиатов, ужасались Девам Веселья, чья доступность приводила их в ярость, с отвращением относились к азиатской пище и постоянно стенали в тоске по дому и родным, превращая жизнь своих мужей в нескончаемое мучение.

Знал он при этом и то, что ему Азия нравилась, что он любил свою работу, обожал свою свободу, ценил Ёсивару и никогда бы не уехал домой с легким сердцем. «По крайней мере, – подумал он, – до того, как выйду на пенсию».

Единственным светлым пятном во всей почте были книги из «Хатчарда» на Пикадилли: новое иллюстрированное издание наделавшей шуму книги Дарвина «О происхождении видов», несколько поэм Теннисона, недавно переведенный памфлет Карла Маркса и Фридриха Энгельса под названием «Коммунистический манифест», пять номеров «Панча» и – самый замечательный подарок – очередной выпуск альманаха «Круглый год». Это еженедельное издание было основано Чарльзом Диккенсом и содержало четырнадцатый эпизод его романа «Большие надежды», который планировался к выпуску в двадцати эпизодах.

Несмотря на всю свою занятость, Макфей, как и все остальные, получившие такой же экземпляр, запер дверь и жадно проглотил отрывок. Прочитав последнюю фразу: «Продолжение в следующем выпуске», он вздохнул.

Стук в дверь.

– Мистер Макфей. Могу я увидеть вас на минуту? – Это был Пьеро Варгаш, его помощник.

– Сейчас. – Чувствуя себя немного виноватым, он засунул выпуск альманаха под кипу бумаг, потянулся всем телом и отпер дверь.

– Ну, на самом деле вас хотят видеть два покупателя, которые пришли вместе с ним. Они из Тёсю.

– Вот как?

В Макфее проснулся интерес. Почти два года осторожных прощупываний со стороны даймё Тёсю, ленного владения, лежавшего далеко на западе, по берегам пролива Симоносеки, вылились в прошлом году в очень значительную сделку, одобренную главной конторой компании в Гонконге и подготовленную японским отделением: двухсоттонный колесный пароход с весьма секретным грузом: пушки, картечь, боеприпасы, – оплаченную без всяких проволочек золотом и серебром, половина вперед, половина после доставки. – Проводи их сюда. Нет, подожди, будет лучше, если я встречусь с ними в нашем зале для торжественных приемов.

– Si, сеньор.

– Один из них тот же самый парень, который был здесь в прошлый раз?

– Сеньор?

– Молодой самурай, который немного говорил по-английски?

– Я не принимал участия в той беседе, сеньор, я находился в Португалии, в отпуске.

– Ах да, теперь я вспомнил.

Зал для приемов был просторным, с дубовым столом на сорок два человека в центре. Дубовые же буфеты и шкафы с серебряной посудой, выставочные ящики со стеклянными дверцами, сверкающие и ухоженные, некоторые из них с оружием, стояли вдоль стен. Макфей открыл один и вынул оттуда пояс с револьвером в пристегнутой кобуре. Он застегнул пряжку ремня у себя на поясе, убедившись, что револьвер заряжен и легко вынимается. Встречаясь с самураями, он взял себе за правило всегда быть при оружии, как и они.

– Вопрос лица, – говорил он своим подчиненным, – а также безопасности.

Для большего спокойствия он прислонил к спинке кресла ружье Спенсера и встал у окна лицом к двери.

Варгаш вернулся в сопровождении троих человек. Один из них был средних лет толстяк с елейным выражением лица и без мечей – Кину, их поставщик шелка. Двое других были самураями, один молодой, другой на вид старше сорока, хотя точно определить его возраст было трудно. Оба невысокого роста, худощавые, с суровым лицами и, как обычно, при мечах.

Японцы вежливо поклонились. Макфей заметил, что оба самурая тут же обратили внимание на его новое ружье с затвором. Он так же вежливо поклонился в ответ.

– Охайо, – произнес он. Доброе утро. Затем: – Додзо – пожалуйста, – показывая на стулья, стоявшие на безопасном расстоянии напротив.

– Добрый ут’ро, – сказал младший без улыбки.

– А, вы говорите по-английски? Отлично. Прошу вас, садитесь.

– Гаварить ма’ро, – добавил юноша. «Л» получалось у него как «р», потому что в японском языке не было звука «л»; так же неуклюже выходил у него звук «в». Он сказал несколько слов Варгашу на общем для них диалекте провинции Фукьен, потом оба самурая представились, добавив, что их прислал правитель Тёсю, господин Огама.

– Я Джейми Макфей, глава представительства «Струана и компании» в Ниппоне, и для меня большая честь встретиться с вами.

Варгаш опять перевел сказанное. Джейми терпеливо прошел через обязательные четверть часа расспросов о здоровье их даймё, их собственном здоровье, его здоровье и здоровье королевы, об общей ситуации в Тёсю, в Англии – ничего конкретного, одни лишь вежливые фразы. Чай был подан и выпит, восхищение выражено должным образом. Наконец молодой самурай заговорил о деле.

Варгашу потребовались огромные усилия, чтобы не выдать голосом охватившего его возбуждения.