Как всегда, наш враг Тайлер Брок выслеживает нас, ждет удобного момента. Отец и мать стараются многое скрыть, но до меня, разумеется, доходят слухи, и я знаю больше, чем они думают. Старая А Ток, которая для меня больше чем мать, разве не вскармливала она меня, пока мне не исполнилось два года, не учила кантонскому диалекту и жизни вообще, не нашла мне мою первую девушку? Она шепотом пересказывает мне все сплетни и пересуды, то же самое делает мой дядя Гордон Чэнь, только он сообщает мне факты. Благородный Дом шатается.

Ладно, мы справимся с ними со всеми. Я справлюсь. Именно к этому меня готовили, именно для этого я трудился всю свою жизнь».

Он откинул одеяло в сторону и поднял ноги, чтобы встать, – и не смог из-за боли. Попробовал еще раз, опять безрезультатно.

– Ничего, – сказал он себе слабым голосом. – Ничего страшного, я сделаю это позже.

– Еще яиц, Сеттри? – предложил Марлоу.

Одного роста с драгунским офицером, он был не так широк в плечах. Оба являлись аристократами, сыновьями старших офицеров действительной службы, оба имели красивые, мужественные лица, у Марлоу оно обветрилось несколько сильнее.

– Нет, спасибо, – отказался Сеттри Паллидар. – Два – это мой предел. Должен признаться, готовят здесь, по-моему, отвратительно. Я сказал слугам, что люблю яйца хорошо прожаренными, без этой слизи, но у них в головах песок вместо мозгов. Да и вообще, черт меня подери, не могу я есть яйца, когда они не лежат на кусочке доброго английского поджаренного хлеба. У них просто не тот вкус. Как вы думаете, чем все это кончится, я о Кентербери?

Марлоу помолчал в нерешительности. Они сидели в столовом зале миссии за большим дубовым столом, за которым могли бы разместиться двадцать человек и который был привезен из Англии специально для этой цели. Угловая комната была просторной и приятной, окна, распахнутые в сад, впускали в дом белесый рассвет. Им двоим прислуживали трое слуг-китайцев в ливреях. Стол был накрыт человек на шесть. Яичница с беконом на серебряных подносах, подогреваемых снизу свечами, запеченный цыпленок, холодный окорок и пирог с грибами, почти прогоркший говяжий бок, галеты, пирог с сушеными яблоками. Пиво, портер и чай.

– Послушайте, Марлоу… – Паллидар замолчал, потому что открылась дверь и в комнату вошел Тайрер. – О, привет, вы, должно быть, Филип Тайрер из миссии. – Он представился сам, представил Марлоу и продолжил с оживленным лицом: – Очень жаль, что вам так не повезло вчера, но я горжусь возможностью пожать вашу руку. И мистер Струан, и мисс Ришо сказали Бебкотту, что, если бы не вы, они бы погибли.

– Они так сказали? О! – Тайрер не мог поверить своим ушам. – Это… это случилось так быстро. В один миг все было нормально, а в следующий мы уже спасаемся бегством. Я перепугался до смерти.

Теперь, когда он произнес все это вслух, он почувствовал себя лучше, тем более что они отмахнулись от этого заявления, сочтя его за проявление скромности, помогли ему сесть и приказали слугам подавать его завтрак.

– Когда я зашел к вам ночью, вы спали как убитый, Бебкотт сказал, что дал вам снотворное, поэтому вы, наверное, еще не слышали о пойманном убийце.

У Тайрера похолодело в животе.

– Убийце?

Они рассказали ему о ночном происшествии. И об Анжелике.

– Она здесь?

– Да, и как отважна эта леди!

На мгновение голову Марлоу заполнили мысли о ней. У него не было девушки, которой он отдавал бы предпочтение перед другими, ни дома, ни где-либо еще, – так, несколько кузин, могущих составить подходящую партию, но ни одной истинной дамы сердца. И он впервые был рад этому обстоятельству. Может быть, Анжелика останется здесь, и тогда… и тогда мы посмотрим.

Его охватило волнение. Как раз перед тем, как год назад они, дымя трубой, вышли из родного порта Плимут, его отец, капитан королевского флота Ричард Марлоу, сказал:

– Тебе двадцать семь, сынок, и у тебя теперь свой корабль – пусть даже он больше похож на ночной горшок, – ты старший сын в семье, и пришло тебе время жениться. Когда ты вернешься из этого похода на Дальний Восток, тебе уже будет за тридцать. Если удача будет и впредь сопутствовать нам, я к тому времени стану вице-адмиралом и… ну, я смогу выделять тебе немного больше денег, только, ради бога, не говори об этом своей матери или братьям и сестрам. Пора тебе принять решение! Как насчет твоей кузины Дельфи? Ее отец – офицер, пусть даже и в индийской армии.

Он пообещал отцу, что по возвращении сделает выбор. Теперь ему, возможно, не придется довольствоваться второй, третьей или четвертой кандидатурой в его матримониальном списке.

– Мисс Анжелика подняла тревогу в Поселении, потом настояла на том, чтобы вернуться сюда – мистер Струан попросил ее срочно увидеться с ним. Похоже, дела у него не слишком хороши. Если честно, ранение весьма серьезное, поэтому я привез ее. Она держалась как настоящая леди.

За столом повисло странное молчание; каждый знал, о чем сейчас думает другой. Молчание нарушил Филип Тайрер:

– Зачем этому убийце понадобилось забираться сюда?

Оба офицера уловили в его голосе нервную дрожь.

– Полагаю, для каких-нибудь новых пакостей, – ответил Паллидар. – Волноваться, впрочем, нет причин, мы поймали этого сукина сына. Вы видели сегодня утром мистера Струана?

– Я заглянул к нему, но он спал. Надеюсь, с ним все будет в порядке. Операция прошла не слишком успешно, и… – Тайрер замолчал, услышав сердитые голоса снаружи.

Паллидар подошел к окну, остальные последовали за ним.

Сержант Тауэри кричал полуголому японцу с дальнего конца сада, подзывая его к себе:

– Эй, ты, подойди сюда!

Японец, судя по всему садовник, был молод и хорошо сложен. Он стоял шагах в двадцати от них. Весь его наряд состоял из набедренной повязки, на плече он держал охапку веток и палок, часть которых была обернута в грязную черную материю, и, неуклюже согнувшись, собирал другие. На мгновение он выпрямился, потом начал сгибаться и выпрямляться, как заводной, униженно кланяясь в сторону сержанта.

– Господи, этим содомитам просто неведомо чувство стыда, – скривившись, произнес Паллидар. – Даже китайцы так не одеваются… и индусы тоже. У него же вся срамота наружу.

– Мне говорили, они одеваются так даже зимой, некоторые из них, – сказал Марлоу, – похоже, они совсем не чувствуют холода.

Тауэри опять крикнул японцу и махнул рукой, приказывая подойти. Тот продолжал кланяться, быстро-быстро кивая, но вместо того, чтобы идти к англичанину, он, очевидно неправильно истолковав его жест, послушно повернулся и с тем же полупоклоном засеменил прочь, направляясь к углу здания. Проходя мимо окна столовой, он на миг поднял на них глаза, потом снова раболепно согнулся пополам, выказывая полную покорность, заторопился дальше к помещениям, где жили слуги, почти скрытый листвой, и пропал из виду.

– Странно, – пробормотал Марлоу.

– Что?

– Да просто все эти поклоны и угодничанье показались мне наигранными. – Марлоу повернулся и увидел белое как мел лицо Тайрера. – Господь милосердный, что с вами?

– Я… я… этот человек, мне показалось, что он… я не уверен, но, кажется, он был одним из них, одним из убийц на Токайдо, тот самый, которого подстрелил Струан. Вы не видели его плеча, оно не было перевязано?

Паллидар среагировал первым. Он выпрыгнул в окно, Марлоу, успевший схватить саблю, выпрыгнул следом за ним. Вместе они бросились к деревьям. Но никого не нашли, хотя обыскали все вокруг.

Солнце стояло уже высоко. Снова раздался мягкий стук в дверь, снова голос Бебкотта позвал из коридора: «Мадемуазель? Мадемуазель?» Голос звучал тихо, он не хотел будить ее понапрасну. Она не ответила. Анжелика, плотно закутавшись в пеньюар, застыла как изваяние посреди комнаты, едва дыша и не сводя глаз с запертой двери. Ее лицо было мертвенно-бледным. Крупная дрожь опять начала сотрясать ее тело.

– Мадемуазель?

Она ждала. Через минуту шаги в коридоре затихли, она протяжно выдохнула, отчаянно пытаясь остановить дрожь, и опять принялась мерить шагами комнату: от окон с закрытыми ставнями к кровати, потом опять к окнам, – она ходила так уже несколько часов.