Я засмеялся.

Ирина молча смотрела мне прямо в глаза.

— А я просто знаю, что они ждали нас, Не могли не ждать.

Сначала мне показалось, что под нами летит другой самолет. Потом я понял, что это наша тень. Она скользила по белому облачному экрану, четкая и стремительная, окруженная радужным кругом. Лихой силуэт самолета и семицветный сверкающий ореол казались эмблемой неизвестной, конкурирующей авиакомпании. Эмблема становилась все больше и больше. На какое-то мгновение она качнулась, заслонила почти весь горизонт и исчезла. Окошко заволокло белой волокнистой мглой.

Под облаками было сумрачно и тускло. Лишь кое-где на земле виднелись световые проталины. Постепенно их становилось все больше и больше. Медленно отставали последние облачные караваны. Они были строго ориентированы в одном направлении и напоминали туго натянутые параллельные нити, унизанные комочками ваты. Это была работа ветра.

Далекая, точно морское дно, земля была желтой и темно-серебристой, как антрацит. Изредка проплывали истерзанные клочки зеленых оазисов и словно очерченные рейсфедером прямоугольники и трапеции возделанных земель. Они выглядели жалкими и неуверенными, как пастели начинающего кубиста, — эти поля дурры и элевзины, плантации маиса, кунжута, ячменя, арахиса.

Земля приблизилась. Жестяной блеск тронул рощи масличных пальм. Ручьем грязной охры мелькнул Голубой Нил. Можно было уже различить островерхие хижины и застывшие на шоссе лакированные жучки-автомобили.

Встреча с землей дала знать о себе тремя толчками. Мимо проносился иссеченный пустыней гудрон, колючая проволока, шахматные фургончики вспомогательных служб. Все было буднично, обыкновенно. Пассажиры отстегивали поясные ремни, засовывали в карманы журналы, зевали, ждали.

А рядом была Африка, Судан, Хартум.

В полутемном здании аэровокзала ко мне подошел высокий худой джентльмен. Несмотря на зной, его бежевый пиджак был застегнут на все пуговицы, галстук не ослаблен ни на миллиметр, отливающий ледяной голубизной воротничок безупречен.

— Господин Холодковский?

— ???

— Я Пирсон, Лестер Пирсон, главный геолог Экваториальной провинции.

— Здравствуйте, мистер Пирсон! Я не ожидал увидеть вас здесь. Это очень любезно с вашей стороны…

— Ну что вы, что вы! Пустяки. Просто я буду вам здесь полезен при выполнении всяких формальностей. И, кроме того, пока мы доберемся до Джубы, я успею ознакомить вас с обстановкой.

— Куда прикажете ваш багаж, сэр? — обратился ко мне худенький бой, с лицом резной сандаловой статуэтки.

— Гранд Отель, — ответил Пирсон и, вновь обернувшись ко мне, добавил: — Это один из лучших отелей. Там ждет вас довольно приличный номер с окнами в сад.

— Вы встречаете меня по-королевски.

— Это преувеличение. Я прежде всего забочусь о себе. В Капоэта сейчас нет ни одного европейца.

— Капоэта! Капоэта! Для меня это звучит как музыка.

— Боюсь, что вы скоро разочаруетесь… Такси!

Старенький дребезжащий «кадиллак» с открытым верхом рванул с места и понесся по серому растрескавшемуся шоссе. О днище стрелял гравий, скрипел песок. Заметив, что я все время верчу головой, Пирсон тронул шофера:

— Медленней! Ничего интересного вы здесь не увидите. Кругом саванна. Слоновая трава, ксерофиты, изредка попадается баобаб.

— Баобаб?!

Пирсон улыбнулся.

— От аэропорта до Хартума всего пять баобабов, и очень маленьких.

— А это что?

— Пальма дум. Отличный войлок.

— А тропический лес?

— Он вам еще успеет надоесть. Разведка в сыром тропическом лесу — это ад.

— Вы давно живете в Капоэта, мистер Пирсон?

— В Капоэта? Моя резиденция, собственно, в Джубе. Но, впрочем, разница невелика. Семнадцать лет…

— Как, еще… Еще до того, как Судан стал независимым?

— Задолго до того. Местные власти попросили, чтобы я остался. Я одинок. Привык к этой стране. Вот я и остался… Да и не только я. В Москве мне говорили, что почти вся геологическая служба Судана в руках англичан. Предупреждали, что обстановка довольно сложная, и многое будет зависеть от отношений, которые у меня с ними сложатся.

— Как вы считаете, мы найдем нефть?

— Я не специалист по нефти. Но район знаю неплохо. Нефтегазопроявлений никто здесь не обнаружил… Впрочем, детальной разведки на нефть и не производилось. Поэтому последнее слово за вами.

— Я уже знаком с литературой… Знаю, что изучение недр Экваториальной провинции в основном связано с именами Дю Брассу, Леклерка, Бойля, Хемлейна, наконец, я знаком и с вашими работами… Знаю, что нефть здесь никто не находил. Но меня интересует ваше личное мнение. Что вам говорит… интуиция?

— Недавно ваши соотечественники нашли нефть на Амазонке, в районе, который американцы считали безнадежным. Поэтому моя интуиция предпочитает молчать.

— Откуда бы вы начали разведку?

— Вы знаете район?

— По документации.

— Тогда вы не знаете ничего. Ничего, кроме того, что это широкая котловина, обрамленная с трех сторон плато.

Пирсон сложил ладони лодочкой, пошевелил большими пальцами и соединил их.

— Это плато Азанде? — спросил я, указывая на сложенные пальцы.

Он искренне и жизнерадостно засмеялся.

— Совершенно верно! Плато Азанде. Водораздел Нила и Конго. А под ним, — он вывернул ладони тыльной стороной, — древние метаморфические и вулканические породы, нубийские песчаники, локальные терригенные отложения.

— Платформенная область не исключает антиклиналей.

— О да! Это же прогиб древнего фундамента Северо-Африканской платформы с докембрийским складчатым основанием, перекрытым палеозойскими, мезозойскими, третичными и четвертичными отложениями. Район Капоэта — это сплошные синеклизы… Кстати, если вы начнете оттуда, то сбережете много энергии. Пересыхающие реки — это лучшее, что вам встретится.

— А Оберра?

— Сплошные болота. Жаркие тропические болота. — В Бразилии нефть нашли именно в болотах.

— Это совсем другой случай. На мой взгляд, Оберра совершенно бесперспективна. Впрочем, я не смею вмешиваться в дела вашей фирмы…, Где вы изучили английский язык?

— На курсах.

— Простите?

— После окончания университета я посещал специальные трехгодичные курсы.

— Вы готовились к работе за границей?

— И да и нет. Я с детства мечтал о жарких странах, но не думал, что эта мечта осуществится.

Машина медленно ехала по узким и пыльным улочкам. Высокие глухие заборы из необожженной глины, посеревшие жесткие веера пальм, резкие тени и небо, синее и лаковое, как на итальянских открытках.

Откуда-то вдруг появилось несколько живописных оборванцев. Сутулый старик в рваном засаленном халате вытянул худую руку и что-то крикнул.

— Быстрее! — сказал Пирсон.

— Кто это? — спросил я.

— А-а! — Пирсон лениво махнул рукой. — Попрошайки. Не обращайте внимания… Вот уже и новый город. Скоро мы будем дома. Я зайду за вами часов в восемь. Если вы не возражаете, мы можем поужинать вместе.

— Буду очень рад. Но… мне нужно представиться в Горном управлении.

— В Хартуме работают только до двух. Так что потерпите до завтра.

Наш «кадиллак» остановился в куцей тени толстоствольных и коротколиственных пальм. В черном зеркале вертящейся двери блестел черный лак машины. Загорелое лицо Пирсона казалось там еще более темным. Я понял, почему оно мне сразу показалось знакомым. Пирсон был удивительно похож на Стенли. Не хватало только усов.

Я приподнялся было с сиденья, но мягким прикосновением руки Пирсон удержал меня на месте. Низколобый курчавый шофер в белой рубашке открыл дверцу и, сделав шаг назад, подождал, пока мы вылезем.

— Благодарю, господин, — сказал он у меня за спиной.

Толкнув дверь, мы прошли в прохладный и темный холл. На потолке вертелся огромный пропеллер. Пальмовые жалюзи в незастекленных окнах дышали легко и ровно, как паруса фрегата. Над конторкой портье горел голубоватый фонарь. Витал сладковатый чад подгорелого масла. Жужжал вентилятор. Шуршали шины. Трещали цикады.