Сераскер облегченно вздохнул.

– Я тоже так думаю. Подобные крепости не часто встречаются.

– Нет, не стены испугают царя. И не число твоих воинов. Царь побоится меня. Моего присутствия в этих стенах.

Измаил-паша прикинул, что ему выгоднее молча проглотить обиду. Он только поежился и, подавляя раздражение, спросил:

– Но если царь не дерзнет перейти Днестр здесь, где же он его перейдет?

– Я перешел бы под Сороками, – ответил Карл.

– Почему под Сороками?

– Потому что Сорокская крепость меньше и обороняется не турками, а молдаванами.

– Молдаване тоже умеют оборонять крепости. Мы могли убедиться в этом. И к тому же они нам преданы.

– Я думаю, что на этот раз они не будут вам преданы. А если будут, значит, они глупцы! История предоставляет им великолепную возможность избавиться от вашей тирании.

Измаил-паша стал чернее земли, но и на этот раз вынужден был смириться с наглостью высокого гостя.

Карл засунул подзорную трубу в карман поношенного камзола и направился к крепостным воротам. Паша преградил ему дорогу.

– Еще один вопрос, ваше величество…

– Слушаю.

– Мы, турки, не очень-то хорошо знаем русских, не то что вы, шведы. Что это за люди и каковы они в битве?

– Дикари, – пренебрежительно бросил король. – Варвары, только-только вышедшие из лесов. Военной наукой они не владеют…

– Но если они дикари и ничего не смыслят в военном деле, – перебил его Измаил-паша, – то как удалось им разбить вас под Полтавой? Вас, самого выдающегося военачальника среди гяуров?

Карл XII изменился в лице, пробормотал что-то невразумительное, потом крикнул:

– Числом они разбили меня, а не умением! Только числом! – И, взбешенный, весь дрожа от ярости, заковылял к воротам. Генералы поспешили за ним.

Измаил-паша удовлетворенно поглаживал бороду. К нему подошел командир янычар.

– И надо тебе было наступить ему на любимую мозоль! Или не знаешь, каким влиянием пользуется этот беглец из-под Полтавы у нашего высочайшего султана?

– Знаю.

– Знаешь, так терпи. А то накличешь беду. Еще месяц-другой, и он уберется восвояси.

– Ради того, чтобы он убрался из моей крепости, – вздохнул сераскер, – я готов даже врагу открыть ворота! – Он замолчал. Вдруг лицо его прояснилось. – А все же король гяуров дал мне хороший совет! – воскликнул он.

– Какой?

– Прогуляться. Седлайте коней! Мы едем в Сороки.

Первыми заметили турок каменщики на строительных лесах. Они приостановили работу и крикнули солдатам, что отряд приближается. Солдаты, работавшие на укреплениях рядом с мастерами, побросали инструмент и кинулись за оружием.

Взревели и смолкли трубы.

Ворота в Сорокскую крепость были открыты. Дорога, ведущая к ним, – свободна.

Турки ехали с музыкой. Впереди конного отряда скакал галопом сам сераскер Бендерский. Но возле крепости отряду преградили путь телеги с камнем и крестьяне, разгружавшие эти телеги. Ряды турок расстроились, сотники отстали от сераскера. Измаил-паша проскакал в ворота Сорокской крепости, и они тут же с грохотом опустились за его спиной, отделив от отряда. Двое солдат взяли лошадь сераскера под уздцы и повели во двор, заполненный солдатами. На стенах теснились крестьяне из окрестных сел.

Господарский спэтар Иоан Некулче в окружении своих офицеров ждал сераскера на середине двора. Очутившись перед спэтаром, Измаил-паша не пожелал сойти с коня. Не пожелал он и приветствовать Некулче. Вместо этого приказал кратко:

– Открыть ворота!

Некулче не сдвинулся с места, не произнес ни слова.

– Немедленно открыть ворота! – Голос сераскера сорвался на крик. – И впустить в крепость мой отряд!

– Я не получал такого приказания от господаря моего Дмитрия Кантемира, – спокойно возразил Некулче.

– Так получил его от меня! Или вы, молдаване, собираегесь сами защищать Сороки от войск русского царя?

– Будет видно…

Сераскер посмотрел на Некулче уничтожающе.

– Это будет видно скорее, чем ты думаешь! – процедил он сквозь зубы и пришпорил коня.

Однако солдаты повисли на поводьях, остановили коня и отвели его на прежнее место.

– В крепость ты въехал верхом, – сказал Некулче паше Бендерскому, – а из крепости выйдешь пешком. Выйдешь и пойдешь туда, откуда пришел. Когда будешь на вершине холма, отпустим твоего коня к тебе. А теперь слезай!

Измаил-паша посмотрел на солдат и увидел в их прищуренных глазах ненависть. Посмотрел на крестьян и увидел в их натруженных руках оружие. Снова посмотрел на Некулче и увидел в его решительном взоре бесстрашие. Тогда он слез с коня и заторопился к воротам.

Ворота поднимались медленно, со скрипом. Поднялись на высоту пояса сераскера и остановились. Измаил-паша обернулся к солдатам, молча сопровождавшим его.

– Что? Выползать на четвереньках? Мне?!

Солдаты молчали. Паша Бендерский опустился на четвереньки и прополз под воротами.

Ворота закрылись.

С вершины холма, где расположил свой отряд Измаил-паша, Сорокская крепость была видна как на ладони.

Вокруг крепости, казалось, все вымерло. На башнях и стенах – тоже.

Но это только казалось. Жерла турецких пушек грозно смотрели в небо.

Между пушками и крепостью мирно пасся конь сераскера.

Измаил-паша поднял ятаган:

– Огонь!

Грянули пушки. Строительные леса, покрывавшие крепостные стены, загорелись.

– Огонь!

И крепость исчезла в дыму.

Огонь и дым. Дым и огонь. Потом – тишина…

– Алла!

Неудержимым потоком хлынули к крепостным стенам янычары. Засверкали ятаганы. Вот они почти у самых стен…

– Алла!

И снова загрохотали пушки. Но теперь уже впереди. Турецкие пушки молчали. Ожили крепостные стены. Затрещали мушкеты. Раздался молдавский боевой клич. Несколько янычар из окружения сераскера упали.

Измаил-паша застыл на месте.

– Как?! – ошеломленно пробормотал он. – Как они посмели…

– Итак, вы говорите, бояре, что я должен сдать тур. кам Сорокскую крепость? Почему? Потому что они этого требуют. А если завтра они потребуют от нас Хотинскую крепость? Послезавтра – крепость Нямц? А потом – и наши души? Неужели мы должны отдать туркам вес, что они от нас требуют? Народ молдавский говорит – нет! И защищает Сороки голыми руками. И я говорю – нет! И буду защищать Сороки оружием…

– Но ведь это означает войну, ваше величество, – осмелился вставить слово Николае Костин.

– Да! – решительно подтвердил господарь. – Это означает войну.

– С турками, – уточнил Антиох Жора. – Не с русскими.

Б диване воцарилась тишина. Бояре не сводили глаз с господаря. Взгляд Кантемира стал еще острее, пронзительней, но голос прозвучал мягко, почти кротко, когда он спросил:

– А разве я вам когда-нибудь говорил, бояре, что собираюсь воевать с русскими?

Бояре заерзали в своих креслах. Кто-то прошептал:

– Надо бы все хорошо взвесить…

Это вывело господаря из равновесия.

– Взвесить?! – срывая голос, закричал Кантемир, никогда ни на кого не кричавший. – Я уже все взвесил! Двадцать два года в Константинополе я думал об это«. С тех пор как у меня пробудился разум, ни о чем другом не думал я с такой любовью, так горячо, так мучительно! Я лицемерил, я прошел через море унижений, чтобы занять престол этой несчастной страны и отсюда, с этого престола, воззвать к вам и к народу: вставайте! Берите оружие!

Так громко, так мощно звучал голос господаря, что весь дворец пришел в движение. Челядь столпилась перед дверьми и окнами тронного зала, на крыльце, на лестнице, во дворе.

– Что? Что он сказал?

– Тише…

– А может, все-таки не стоит спешить? – снова подал голос Антиох Жора, когда господарь замолчал. – Может, сначала посмотреть, кто кого побьет – русские турок или турки…

– Позор! – гневно прервал его Кантемир. – Внуки и правнуки не простят нам такого позора во веки веков! И не простят нам нашего вероломства!