Мы легли спать очень довольные. Десяток хороших, крупных лещей, да около сотни плотиц, окуней и ершей отодвинули нужду и однообразие в пище дальше от нас.
До сих пор в наш ров не попадало еще ни одно животное. Мы были обеспечены пищей и слишком заняты домашней работой, поэтому и не клали приманок, хотя Вася опять припрятывал заячьи внутренности и остатки от наших обедов, а я сохранил всю зелень от овощей.
Но в эту ночь в ров, на колья, попала лисица. Ее, должно быть, привлек запах рыбы, лежащей на дворе, и она хотела пробраться к нам, не подозревая опасности. Мы узнали о ее поимке по следам на снегу, покрывавшим вал, и по пролому в тонкой настилке, прикрывающей ров.
Вася слез в ров по лестнице; убил лисицу ножом и принес домой. Пока я заделывал новым хворостом дырку в настиле и закидывал ее снегом, чтобы не возбудить подозрения в зверях, он сиял с лисы шкуру, разрубил мясо и, когда я вошел домой, уже жарил бифштекс. Но, севши завтракать, мы заметили, что мясо было очень невкусным, с каким-то странным запахом, так что решили не есть его.
— Ничего, — сказал Вася, — эта лисица все-таки не пропадет у нас даром. Я угощу ею своих любимчиков — волков. Теперь опять зима, и они голодают, так обрадуются всякой поживе.
Чтобы не попортить настилки над рвом, мы привязали мясо к середине жерди и перекинули ее через ров так, что оно лежало как раз над замаскированными кольями.
Хотя по ночам вблизи нашего жилья раздавался вой волков, звери, вероятно, были уже несколько напуганы то стуком топоров, то звуками выстрелов, а потому до сих пор не пробовали влезать даже на вал. Но лисье мясо было слишком заманчивой поживой для обезумевших от голода волков. В эту же ночь в ров попались два матерых волка. Должно быть, они наперегонки спешили к приманке и, увидя ее с высоты рва, прыгнули к ней, но в то же мгновение провалились и попали на колья. Утром мы добили их кольями, сняли шкуры, а мясо до ночи спрятали в сарай. Нам не хотелось приваживать волков к своему жилищу днем, потому что выход из него мог сделаться опасным, если бы они вздумали осаждать нас.
А между тем ходить по лесу нам было необходимо. Мы задумали сделать у себя в доме пол, потому что голая земля была постоянно сыра, холодна и недостаточно опрятна, даже для таких лесных бедняков, как мы. Досок мы накололи еще осенью и теперь понемногу по вечерам остругивали их. Но настилать пол прямо на землю было нельзя, потому что он скоро сгнил бы, да и мало защищал бы наши ноги от холода. Поэтому мы решили настлать его на балки. Толстых деревьев, годных на балки, рядом уже не было.
Однажды день стоял морозный, ясный. В лесу было как-то торжественно светло и весело. Мы вышли из дому, надели лыжи и побежали по лесу. Стояла прекрасная погода: как-то даже не хотелось приниматься за топор, и мы, сами того не замечая, забрались очень далеко. Вася немного отстал от меня, а я несся вперед и вперед, но вдруг остановился, точно окаменелый, от смешанного чувства удивления, страха и радости…
Поперек моего пути, в глубоком снегу была протоптана довольно широкая дорожка: она, спускаясь по склону, вела к озеру.
«Неужели здесь близко жилье?» — мелькнуло у меня в голове.
— Вася, — крикнул я дрожащим голосом, — иди сюда, посмотри!
Он подбежал ко мне и, вероятно, первая мысль его была такой же, потому что он сильно покраснел.
— Ведет она к озеру, значит, надо искать жилье выше. Пойдемте! — сказал он наконец. — Идти по ней не стоит, по глубокому снегу лыжи идут бойчее. Побежим рядом с ней.
И мы быстро стали взбираться по отлогому склону. Вдруг, к величайшему нашему удивлению, дорога круто повернула почти в обратную сторону и, затем, извилины и повороты стали повторяться беспрестанно и в самых разнообразных направлениях. Мы были в большом недоумении. Можно было предположить, что в лесу жил сумасшедший человек и занимался устройством этого сложного лабиринта, вокруг которого виднелось множество волчьих следов. Но вот в нескольких саженях от нас, за крутым поворотом дорожки, точно из снега выросла пара громадных лосиных рогов, за ними показалась другая и третья. Тогда мы поняли, в чем дело. Чтобы обезопасить себя от нападения волков, вроде того, которое мы видели прошлой зимой, лоси вытаптывают в снегу глубокие аллеи или дорожки, настолько твердые, что уже не проваливаются и не вязнут в снегу. А если передние ноги лося свободны и могут раздавать пинки, то ему не страшен никакой враг. Впоследствии я узнал, что зимнее убежище лосей называется «лосиным двором». Волки на горьком опыте изучили силу лося и его манеру защищаться на твердой почве.
Мне очень хотелось выстрелить в одного из этих великолепных животных, но Вася тихо позвал меня.
— Побежим скорее домой! — отрывисто сказал он и легко и ловко понесся по снегу. Он опять что-то задумал.
Придя домой, мы сели завтракать. Вася ел как-то особенно быстро. Это, впрочем, нисколько не мешало ему в это же время говорить со мной.
— Я слыхал от старого охотника, Германа, об этих лосиных дворах. Лоси боятся выходить оттуда, чтобы не провалиться в снегу. Мы можем перестрелять их всех, и чем больше их будет убито, тем упрямее будут они держаться на своих аллеях. Но нам нужно заманить их сюда, в ров. Тогда можно голодом, как Робинзон коз, приручить одного из них, а потом объездить. А если бы мы и убили лося, то как же доставить его домой. Ведь нам его не снести, а лось свезет на санях хоть десяток своих братьев. Приманить же их я думаю вот как: у нас есть еще зелень с овощей. Возьмем ее с собой и пойдем к лосиному двору, только уже без лыж, а по дороге постараемся оставлять самые глубокие следы, даже утаптывать снег. Дойдя до двора, на краю его набросаем немного зелени. Возвращаясь домой по той же дороге, станем опять утаптывать ее, а по краям раскладывать пучки зелени вплоть до рва, над которым положим ее побольше. Лоси приманятся зеленью и по протоптанной дорожке охотнее станут собирать ее и подвигаться к нам, а когда ступят на настилку рва, то провалятся и уж не уйдут. Только нужно выдергать острые колья из дна, чтобы, падая, лось не напоролся.
Мы так и сделали. Дня через три колья были выдерганы в значительной части рва, настилка опять заделана и закидана снегом, а сверх него положена порядочная куча зелени. Дорожка вышла довольно узкая и негладко утоптанная, но мы очень рассчитывали на приманку.
Устроив все это, мы никуда не выходили из-за частокола, старались как можно меньше шуметь, даже дома не стругали, а принялись вить веревки. Но работалось плохо — мы беспрестанно прислушивались. Наконец, на третий день утром, когда мы вышли смотреть ров, в том месте, где лежала зелень, оказался пролом. Мы, не помня себя от радостного волнения, бросились туда и увидели двух лосей. Один был большой с огромными рогами, другой безрогий, меньше ростом, но шире первого. Видно было, что они чрезвычайно перепуганы своим положением. Безрогий стоял, понуро опустив голову, а рогатый, по-видимому, пытался выбраться на поверхность, потому что задние ноги его стояли в самой глубине, а передние упирались в стенку. Но гладко обтесанные колья, которыми выстланы были обе стороны рва, представляли слишком малый упор для его тяжелого тела.
Вася первый овладел собой, отвел меня в сторону и тихо, точно боясь, что его услышат и поймут лоси, сказал:
— Этот большой, рогатый, что-то очень страшный. Его нужно будет застрелить и вытащить нашим блоком, а того, что поменьше, оставим. У него вид такой смирный. Сначала проморим хорошенько голодом, а потом станем отлично кормить его, поить и ласкать. Когда он к вам привыкнет, выведем т рва и поселим в леднике.
Я согласился с ним. Он пошел домой, зарядил двустволку пулями, возвратился ко рву, стал на колени, приставил дуло к самому лбу большого лося и выстрелил. Великан зашатался и упал. Я взглянул на второго. Сначала он заметался в страшном испуге, но, поняв всю невозможность бегства, поднял на нас такие испуганные умоляющие глаза, что мне стало невыразимо жаль его. Я пошел домой, привязал к веревке горшок с водой и пучок зелени, спустил их к лосю, а вечером набросал туда веток, чтобы он мог лечь.
