Я заснул среди таких радужных мыслей.

Второй день охоты прошел точно так же, как и первый, но на третий произошло одно обстоятельство, которое окончательно вскружило мою несчастную голову.

Обойдя все рощи, на третий день мы перебрались к опушке большого бора. Дядя заранее предупредил меня, что на этот раз дело гораздо серьезнее, что в бору можно попасть и на медведя.

Охота шла своим чередом. Загонщики и собаки оцепили «остров» с одной стороны, мы, охотники, стояли с другой. Мрачный и спокойный лес вдруг наполнился звоном детских голосов, собачьим лаем, резким звуком трещоток.

Я, по обыкновению, стоял возле дяди с ружьем наготове, сладко замирал от ожидания. Вдруг в чаще послышался тяжелый топот и треск и стал быстро приближаться.

— Смотри, Сергей, не оплошай, это не заяц! — шепнул дядя несколько встревоженным голосом, — а главное, не вздумай бежать.

По правде сказать, я именно и собирался «пойти на утек», забыв все свои фантазии и храбрость, которую чувствовал и проявлял, читая на диване Майн Рида. Но слова дяди подстрекнули мое самолюбие и заставили овладеть собою.

В эту минуту из густой чащи молодых побегов березняка, рябины и ольшаника, прямо против меня, появилась рогатая голова лося. Растерявшись от крика и треска, он несся очертя голову и если и видел нас, то, вероятно, выбрал из двух опасностей наименьшую, а потому не остановился, выпрыгнул из чащи и продолжал бежать ко мне. Я едва успел приложиться и выстрелить в то мгновение, когда он уже поравнялся со мною. Весь заряд крупной дроби засел у него в предплечье правой передней ноги. Лось сделал еще несколько отчаянных прыжков, сильно захромал и, наконец, рухнул на землю всей тяжестью своего грузного тела. Очевидно, густой град дроби перебил ему сухожилие. Дядя выстрелил почти вслед за мной и попал туда же. Вокруг вскоре собралась толпа охотников. Его тотчас же добили. Смерть лося спасла жизнь многим зайцам и лисицам. Поднялись толки и догадки. Должно быть, бедняга шел на соседнее овсяное поле и попал в наш «остров».

Я сделался героем дня. Расходившиеся охотники хвалили меня, точно все вышло не случайно, а по причине моей особой доблести. Даже отец шутливо поздравил и похвалил меня.

Я плавал в море самодовольства и все больше и больше начинал верить в то, что я юноша необыкновенный.

Вечером того же дня мы возвратились домой. Наша жизнь вошла в обыкновенную, ненавистную для меня колею. Анатоль, Саша и дядя уехали, отец хлопотал по делам. Я опять стал заниматься с матерью, но теперь уже некому было подгонять меня, и я опять заленился.

У меня появилось новое увлечение. Между книгами, которые привез дядя, была одна, которая свела меня с ума так, как я не сходил еще никогда. Это было роскошное издание «Робинзона Крузо». После охоты мне все мерещилась вольная жизнь в лесу, а тут вдруг встретил правдоподобный рассказ о том, как человек прожил один в лесу много лет. Я опять стал фантазировать. Мать несколько раз стращала меня корпусом, рассказывала, какие там строгости, какой порядок, трудная и скучная жизнь. Но я так верил в ее нежность и в то, что она не захочет отдать меня «на такую муку», что не особенно боялся ее угроз и продолжал свое.

Наконец, она пожаловалась отцу. Он был как-то особенно не в духе и не стал даже разговаривать со мной, а только сказал матери:

— В прошлом году я сдался на твои уговоры, поверил тому, что он исправился. Теперь вижу, что ошибся да и тебя измучил. В августе отвезу его в корпус — авось там человеком сделают! А безграмотных пастухов у меня и без него много.

По выражению лица и по тону его голоса я понял, что решение твердо и неизменно. Участь моя была решена! Очень пугало и мучило меня это обстоятельство. Я не спал несколько ночей, стал еще рассеяннее и все придумывал, как бы избежать того, что было теперь уже неизбежно.

Наконец, однажды вечером, начитавшись Робинзона, ночью я придумал выход! Сердце мое дико застучало от радости.

«Не удастся им сделать из меня гладенького офицера! — думал я со злорадным торжеством, совершенно забывая, что под этим «им» подразумевались моя нежнейшая мать и вечно работавший для нас отец. — Дождусь лета и убегу. Если бежать в какой-нибудь город или деревню, — меня поймают и приведут обратно. Так убегу я в лес. Жил же Робинзон, проживу и я! Стрелять я умею даже получше его! Шалаш себе сделаю. А Пятница? — мелькнуло у меня в голове, — вдвоем все-таки как-то лучше. Эх, кабы товарища найти! Вася!» — чуть не крикнул я.

Я заснул совсем счастливый. Моя робинзоновская будущность казалась мне решенной и обеспеченной, а корпус лишился чести иметь в среде своих воспитанников «необыкновенного мальчика» и будущего великого человека.

На утро, когда пришел Вася подать мне умыться, я хитро и осторожно сообщил ему свой план. Но он замахал руками и ногами и вооружился всеми доводами, которые только мог изобрести его наивный ум.

Я несколько опечалился, но не унывал. Я был уверен, что Вася не выдаст меня, а чтобы уговорить его, у меня было впереди еще много времени. Я понемногу разбивал все доводы Васи, что было мне особенно легко с помощью Робинзона и некоторых книг путешествий. Удивительно, право, как извращенный ум человека может обратить даже полезнейшие вещи себе во вред.

Одно неожиданное обстоятельство помогло мне очень скоро убедить Васю. Слух о том, что осенью меня повезут в корпус, скоро дошел и до людских.

В один вечер Вася пришел раздевать меня с опухшими от слез глазами.

— Чего ты? — спросил я.

— Одна, видно, у нас с вами участь, Сергей Александрович! — проговорил он горько. — Заодно с вами и меня отец в Петербург в ученье повезет. В резчики отдать хочет, а я еще раньше от Матвея наслушался, как там мастеровые учат. От одних побоев человек умереть может!

Мне это было на руку! И действительно, Вася согласился бежать со мною и со свойственной ему энергией принялся готовиться к нашей будущей лесной жизни. Он стал припасать веревки, гвозди, обломки кухонных и столовых ножей. Мы задумались, как доставить все вещи на место будущего жительства. Но и тут нашли выход. Чтобы выпросить себе некоторые поблажки в домашней жизни, я стал получше учиться. Для головы, занятой совсем иным, это стоило большого труда, но на этот раз я решился даже потрудиться, лишь бы удалось то, что я задумал. Мать была довольна мною и даже довольно охотно согласилась, чтобы я вместо обеденного моциона ходил в столярную и делал там себе с Матвеем тележку.

Бедный старик не мог надивиться, зачем я затеял такого «Язопа», как он выражался. Но я знал, что чем больше колесо, тем лошади легче везти экипаж, а этой лошадью предстояло быть мне самому. Хотелось также захватить с собой из дому как можно больше необходимых вещей. А потому я настоял, чтобы колеса тележки были как можно выше, кузов узкий (чтобы проезжать между деревьями) и очень глубокий, как ни отговаривал меня Матвей. Оси, шины, шкворни и все остальные части мне сковали на кузнице при нашем кожевенном заводе, выкрасил ее один рабочий маляр-самоучка, и тележка вышла хотя и очень странная с виду, но как раз соответствовавшая моим целям.

Мы понемногу собирали спички, гвозди и особенно заботились о порохе, дроби и пулях. Дядя подарил их достаточно для мальчика моих лет, но что значило это количество для будущего лесного жителя! У меня была копилка, и в ней постепенно набралось порядочно денег. Я вскрыл ее и отдал их Васе, а он исхитрился и уговорил одного рабочего купить нам хороший запас пороху, дроби и свинца.

Наконец, в половине июня, когда все распустилось, воздух и земля окончательно прогрелись, дни стали жаркие, а ночи теплые, мы решились и назначили побег на 12 июня. Меня уже за три дня стала колотить лихорадка. Я не мог ни есть, ни спать. Вася тоже ходил бледный и мрачный.

Мой странный вид начал беспокоить мою мать. Она думала, что я нездоров. Вечером одиннадцатого она пришла ко мне в комнату, когда я лежал уже в постели, и присела на кровать.