Этот князь, нескладный и притягательный, этот бродяга Гессе ходит туда-сюда вечерами, как китайская тень перед освещенным окном, произнося вслух стихотворные строки. Девушки Камуцци подстерегают его в парке у грота, на дорожке, делая вид, что потеряли ключи, когда он грызет краюху хлеба под гранатовым деревом. Еще забавнее, когда он снимает одежду, чтобы позагорать за маленькой стеной на террасе, думая, что его никто не видит, однако это место видно из самого высокого окна. Девушки забавляются, раздразненные и взволнованные этим фавном с нервными плечами, длинными ногами, худым телом красновато-коричневого оттенка, которое он время от времени обливает холодной водой и которое венчает маленькая бритая голова на тонкой шее, где беспокойно перекатывается адамово яблоко.

Весь 1919 год Гессе преследует нищета. Он изнашивает свой последний костюм, ботинки порваны. Он получает гонорары в немецких деньгах, а их ценность упала, что свело почти на нет его доходы. Немного он отложил, чтобы поддержать Мию и оплатить обучение детей. Георгу Рейнхарту он признается: «Изменение курса марки отняло у меня теперь четверть моих доходов. сами они значительно со временем уменьшились, поскольку я оставил прежнюю манеру письма и мои новые вещи могли некоторых моих читателей разочаровать…» Но он не может писать в угоду публике. Ему нужно воплотиться в себя, чтобы извергнуть из глубины души крик, и это не успокаивающая прекраснодушная литература. «Если вы хотите мне помочь, — пишет он тем из своих друзей, которые предлагают ему поддержку, — послушайте, я вас прошу, подарите мне камин, потому что скоро зима…»

Мия к нему все более и более враждебна — это означает окончательный разрыв. Он оказывается на пороге зимы, ужиная горсткой каштанов, запеченных в золе, и обедая супом или макаронами, которые ему варит женщина из деревни. Он отложил на зиму шерстяную муфту, которую ему в подарок на Новый год связала Адель, и поддерживает в камине огонь из поленьев акации и каштана.

Но после полудня, закурив маленькую сигару, Гессе любит пробраться в красивую гостиную, где слегка влажный воздух и необыкновенно изысканный паркет из сверкающих испещренных прожилками и весьма искусно расположенных планок. В углу, рядом с окном, зеркало в резной золотой раме отражает этот зал цвета мирабели. Он рассматривает его, бродит вдоль стен, увешанных картинами. Его собственный образ вновь приобретает черты Клингзора — художника, чья жизнь сочетает утонченность и излишества и который своей таинственностью и неоднозначностью напоминает ему китайского поэта Ду Фу.

Ду Фу, как и Гессе, — поэт и художник и, как и он, поклонник индивидуализма и свободы. Они склоняются над тетрадями с эскизами, погружаются в природу, чокаются в швейцарских тавернах, где им грезится исполнение желаний. «Последнее лето Клингзора» родилось в зеркалах Каза Камуцци. Душа Гессе «шествовала по зеркальному залу его жизни, где все картины, умножаясь, встречались каждый раз с новым лицом и новым значением и входили в новые связи, словно кто-то перетряхивал в стакане для игральных костей звездное небо».

Однажды к ногам Германа упала новая удача.

Это случилось еще в середине июля. Нам говорит об этом краткое замечание в его переписке с Луисом Муайетом: «Мы отправились гулять к Кароне, увидели стволы пушек и мост Женерозо, весь фиолетовый, и прекрасную девушку, которая гуляла в коротком огненнокрасном платье в сопровождении тети, двух собак и сумасшедшего настройщика пианино…» Прекрасную девушку в огненно-красном платье звали Рут Венгер. Она была дочерью швейцарской писательницы Лизы Венгер и приехала в Тичино на каникулы. «Вот такими маленькими радостями я развлекаю свое сердце…», — написал Гессе.

В самом деле, на светлом паркете клингзорского дворца собирался править бал Эрос. Герман восторгается лишь выдуманными женщинами. Покончив со своей мрачной супружеской жизнью, он мечтает о созданиях, подобных тем, что украшали его юность. Евгения Кольб, маленькая Лулу из таверны Мюллера, важная Элизабет и мудрая Елена — таинственная и покинутая теперь муза. Это он, Клингзор, «…лежал в лесу, а на лоне его женщина с рыжими волосами, а на плече лежала черная, а еще одна стояла рядом на коленях, держала его руку и целовала его пальцы…». Как в пятнадцать лет, он в свои сорок два погружается в солнечный свет, захваченный любовью.

Отсутствие любви в жизни влекло его к утешению воображаемыми объятиями, а прелестная Рут в сосновой аллее стала реальностью.

Фотографии, как запахи, оставляют след. Лица на них неподвижны, но говорят больше, чем слова. В июле 1919 года Гессе запечатлен рядом с деревней Карона, на юге этого почти острова, усеянного скалами, который врезается в озеро Лугано и заставляет его уподобиться реке с излучинами. Герман в льняных брюках, с палкой, будто позаимствованной у старого пастуха, рядом с восхитительной Рут Венгер. Каза Констанца в Каро-не — изысканный дом, украшенный лепниной, — принадлежит родителям Рут. Ее отец — промышленник. Ее мать Лиза занята литературным трудом среди диковинных растений, клеток с птицами и этажерками с книгами.

Наш сорокадвухлетний Герман не напоминает больше аскета Каза Камуцци. Он теперь влюблен в Рут, которая на двадцать лет моложе его. Девушка еще не забыла детские капризы, но изучает пение в Цюрихе и рисует углем. В конце «Последнего лета Клингзора» она превратится в королеву гор. Мадемуазель Венгер часто гуляет с собаками, повязав цветной платок на голове или узлом на груди. Иногда Герману удается ее увести вечером в «grotto» — что-то вроде сельской таверны немного в стороне от железной дороги. Оттуда видны огни проходящих поездов. Ему было недостаточно писать с нее портреты: «Царица… лежала красным пятном в зеленой траве, светло поднималась из пламени ее тонкая шея»141, - ему нужно было возможно чаще сопровождать ее в Карону по тропинкам, где она подскакивала на одной ноге, смеясь забавным историям, болтала, пела или плакала по ничтожному поводу. Как ко всем страдающим или легкомысленным существам, которые просили у него успокоения, Гессе по отношению к Рут во многом испытывал отцовские чувства. Он говорит об этом Лизе в начале осени 1920 года: «Ваша дочь часто нервничает, капризничает, впадает в плохое настроение», — и прибавляет, чтобы оправдать свою склонность: «В целом, ей пойдет на пользу, если я буду воспринимать ее всерьез».

Как будет развиваться эта идиллия? Никто не мог этого предвидеть: ни отец, хмурящийся при мысли о неравной связи, ни мать, чей интерес к писателю рос день ото дня. Герман не лишал себя радости преклонить голову на юную грудь, трепещущую от рыданий или вздымающуюся от смеха, а фрау Венгер, дородная и полная раскаяния, вероятно, лишь пыталась утаить под видом беспокойства за дочь собственные чувства к писателю. Рут вызывала вожделение, Лиза была задушевным собеседником. В «доме с попугаями», то есть в доме Венгеров, воссозданном в «Последнем лете Клингзора», говорят о переселении душ — «веровании, в котором есть что-то успокаивающее, но которое объясняет, что все, что с нами происходит, мы призывали и желали и что против судьбы нет спасения, от нее нельзя убежать, нет и никакого другого утешения, и остается лишь провозгласить свое с ней согласие и сказать ей „да“». Лиза настолько духовно близка с Гессе, что ей удалось в начале 1920 года предвидеть грядущие серьезные изменения в его мировоззрении.

Марию Гессе поместили в Мендризио в новую клинику, и она теперь одержима мыслью вернуть детей. Герману удалось устроить Бруно у своего друга художника Амие, в Ошванде. Хайнера, который страдает неврозами, Мия настояла оставить при себе. Но здоровье ребенка ухудшилось, и отец увозит его в Монтаньолу: «Пусть малыш спит рядом со мной в соседней комнате. Ребенок, которого я люблю и за которого я в ответе, вызывает у меня теперь новое и глубокое чувство», — пишет он. Наталина, «маленькая вдова» из Тичино «с серыми волосами», «которая понимает, насколько ему необходим отдых», приходит убираться и пытается развеять грусть отца, удрученного нескончаемым разводом. Его жена, которая не отвечает больше на письма, сбежала из клиники и отправилась в Базель к адвокату. Она угрожает мужу процессом, требует, чтобы он вернул ей Хайнера. Герман отказывается, но совершенно теряет аппетит и способность писать.