Ее слова предвещали неминуемую катастрофу и заставили Сергея использовать все свои навыки в сновидении, чтобы укрепить наметившийся слабый контакт.

— Корабль цел?

— Он сильно поврежден. За время пути добавились новые повреждения к тем, которые вы нанесли ему во время последнего боя.

— Ордос жив?

— А что ему сделается? Эти существа бессмертны.

— Ты должна заставить его запустить полетный генератор на полную мощность. Только так я смогу тебя найти. Стартовать с планеты необязательно. Главное — должен работать генератор. Ты меня понимаешь?

— Ты требуешь от меня невозможного, Сережа. Это последний раз, когда я смогла тебя увидеть. Мне необходимо было с тобой проститься.

— Не смей прощаться! Слышишь! Я прилечу за тобой! Только подай сигнал! Только заставь вновь работать это проклятое чудовище!

— Ты ведь знаешь, что для этого нужно…

— Я знаю…

— Тогда давай простимся на всякий случай. Мне жаль, что все так случилось… Я думала, у нас с тобой будет долгая жизнь… Я мечтала увидеть твою планету, о которой ты столько рассказывал. Но, говорят, судьба жестока к тем, кто любит друг друга.

— Это неправда! Пока есть надежда — это не может быть правдой!

Он проснулся в пять утра, за окном еще царила предрассветная темень, в саду тоскливо плакала какая-то птица. Он лежал с открытыми глазами на своей кровати в лавранской гостинице, всеми порами тела впитывая уходившую ночь, стараясь задержать ее, пытаясь понять, что это было: один из ее волшебных снов или только игра его измученного несбыточной надеждой воображения? Ему так и не удалось найти ответ даже после того, как взошло солнце.

Обратной дороги Ружана не помнила. Лишь отдельные клочки воспоминаний прорывались на поверхность сознания, затуманенного болью и усталостью…

Звезды превратились в ледяные иглы. Космос стал густым и осязаемым, как расплавленный раскаленный гудрон, и она продиралась сквозь эту субстанцию, причинявшую невыносимые страдания. Продиралась медленно. И после каждого шага ее внутренний голос шептал: «Остановись! Это же так просто! Остановись — и больше не будет боли. Ничего больше не будет». Но Сергей просил ее сохранить надежду, а надежда жива, пока жива она сама. И она делала новый шаг.

В конце концов она услышала чей-то голос, пробившийся к ней сквозь раскаленный сгустившийся мрак:

— Очнитесь, госпожа, пожалуйста, очнитесь! — И почувствовала чьи-то горячие слезинки на своем лице и чьи-то заботливые руки, кладущие ей на голову тряпицу, смоченную холодной водой. Боль немного отступала, и она засыпала — проваливалась в обычный сон словно в яму, из которой каждый раз приходилось выбираться заново.

И вот однажды случилось так, что, проснувшись, она не почувствовала боли.

Ружана медленно открыла глаза и увидела знакомую до мелочей и уже осточертевшую ей пещеру. Увидела Юджину, сидевшую у изголовья ее кровати, и поняла, что вернулась, хотя и не смогла сразу поверить в это. Слишком безвозвратным был ее уход. Она успела проститься с этой гнусной жизнью, отягощенной тяжелым трудом, тысячами мелочных забот, жизнью без надежды и перспективы, жизнью без Сергея…

— Вы вернулись, госпожа, вы вернулись! — Юджина плакала теперь навзрыд, и что-то было в ее слезах более серьезное, чем просто радость за нее.

— Где остальные?

— Их увел Гридис. Они выбрали его вождем. Вы целую неделю не приходили в сознание, они не верили, что вы живы. Они дали мне еще два дня. Сегодня истекает срок, и они должны прийти за мной.

— Они что, больше не живут здесь?

— Они нашли большую пещеру, выше в горах, более безопасную, и перебрались туда. Здесь остались только мы трое — я, вы и Шлеп. Он не отходил от вашей постели, лизал вас двумя своими длинными языками, и я не мешала ему, решив, что хуже уже не будет. Сегодня он первый раз за эту неделю ушел в свое болото поохотиться. Все эти дни он не ел и не пил. А сегодня, наверно, почувствовал, что вы возвращаетесь. К вечеру он обязательно появится.

— Значит, все придется начинать сначала… Мне снова понадобятся воины.

— Они не послушаются вас, госпожа. Теперь они слушают только Гридиса. И они силой отдадут вас ему.

— Ну, это мы еще посмотрим!

Ружана попыталась приподняться на своей постели, но приступ слабости, какого она никогда раньше не испытывала, опрокинул ее навзничь.

— Вы слишком слабы, госпожа. Вам лучше не спорить с ними. Нужно выиграть время, чтобы вы окрепли, хотя бы несколько дней…

— Кажется, ты права…

Вот так и случилось, что она позволила положить себя на носилки и перенести в верхнюю пещеру. И Гридис уже распоряжался ею как своей собственностью.

Два дня она молчала и набиралась сил, но на третий день, вернувшись вечером с охоты, Гридис обнаружил ее стоящей у входа в пещеру в знакомом боевом одеянии, с мечом и кинжалом на поясе, с пистолетом, который ей так и не пришлось применить ни разу и о котором никто ничего не знал, считая его игрушкой или талисманом.

Настало время для решительного объяснения. Она подождала, пока подтянутся остальные, тяжело нагруженные добычей охотники. Стиснув зубы, она стерпела оскорбительную шутку Гридиса и позволила ему бесцеремонно отодвинуть ее со своего пути. И лишь когда все уселись в круг у костра, она обратилась к Гридису с заранее подготовленной речью:

— Слушай меня очень внимательно, вождь! — Она вложила в его новое звание столько же иронии, сколько он когда-то вкладывал в свое обращение к ней, называя ее капитаном. — Сегодня я ухожу в нижнюю пещеру и заберу с собой тех, кто захочет со мной пойти. Мы будем жить там и готовиться к новой битве с ордосом. Схватка еще не закончена. Эта тварь еще жива, и настало время отомстить ей за всех наших товарищей.

— Ты, видно, сошла с ума, женщина. Никуда ты не пойдешь и никого не возьмешь с собой. Мне надоели твои капризы и выдумки. Сегодня перед всей общиной я объявляю тебя своей женой. И, как всякая жена, ты будешь подчиняться мужу! — Гридис вскочил на ноги, собираясь подкрепить слова своей звериной силой, но остановился, наткнувшись, как на кинжал, на презрительную улыбку Ружаны.

— Ты, видно, забыл, кто я такая, смерд. Так вот, я тебе напомню. Я княжна Талосская. И я прошла полный курс обучения в Бертранском монастыре. Надеюсь, даже ты, деревенщина, слышал о бертранских витязях. Мне не хочется тебя убивать. Смертей у нас было достаточно, и нас здесь осталось немного, но, если ты меня к этому вынудишь, я это сделаю. С оружием в руках ты не выстоишь против меня и пяти минут.

Она нарочно оскорбляла его при всех, вызывая на открытую ссору. Ей нужно было раз и навсегда лишить его авторитета в этой недавно созданной общине. Ей нужны были эти люди, и она собиралась устранить любую преграду, возникшую между ней и остальными членами ее распавшейся дружины.

Издав что-то похожее на нечленораздельное рычание, Гридис, уже привыкший к всеобщему уважению, замешенному на страхе, выхватил нож и сделал шаг к Ружане.

— Значит, ты решил умереть. Ну что же, каждый имеет на это право. Последний раз прошу тебя одуматься. Остановись и отпусти тех, кто добровольно захочет со мной уйти.

Вместо ответа Гридис перебросил нож в левую руку и сделал неожиданный выпад, стремясь достать ее. Убивать он ее все же не собирался, но и того, что сделал, было достаточно. Теперь, когда бой начался, никто из них не мог отступить, не потеряв лица.

Она легко уклонилась, затем отскочила в сторону, чтобы выиграть время, и, в свою очередь, выхватила кинжал, строго соблюдая правила честного поединка. У противников должно быть одинаковое оружие, и ее боевой кинжал был даже короче длинного охотничьего клинка Гридиса, значит, с ее стороны правила были соблюдены — остальное ее не беспокоило.

Гридис, конечно, не забыл, что она сделала с целым отрядом обращенцев, когда превратила себя в кровавую боевую машину, и потому был осторожен, на рожон не лез, ходил вокруг нее кругами, выжидая подходящий момент для атаки. Все-таки за плечами у него тоже была неплохая профессиональная подготовка. Не такая, как у Ружаны, но все же из всех членов общины он был единственным профессиональным солдатом, и именно поэтому ей важно было доказать, что этот лучший из всей общины боец не может ей противостоять.